Прелюдия к счастью - Лаура Гурк

А если она останется здесь? Может быть, месье Дюмон заставит ее быть своей любовницей в обмен на крышу над головой? Будет унижать ее? Бить?

Но, если она уйдет отсюда, что случится с ней дальше? Тесс вспомнила опять долгие одинокие скитания по дорогам. Она подумала и о том, что в этом случае она, скорее всего, родит ребенка в какой-нибудь грязной канаве у дороги.

Размышляя над этим, Тесс вышла из столовой. Нет, ради блага ребенка, ей во что бы то ни стало нужно убедить Александра Дюмона разрешить ей остаться здесь до тех пор, пока она родит.

Надежда и оптимизм, почти покинувшие ее, вновь возвратились к Тесс.

— Он не похож на Найджела, — сказала она себе. — Ни один мужчина больше не может быть таким жестоким.

Александр сидел в таверне и пил вино. За всеми столиками толпились люди. Он же пил в полном одиночестве и ни с кем не разговаривал. И никто не разговаривал с ним. Только косые взгляды и тихий неодобрительный шепот ясно давали понять, что здесь ему не рады.

Конечно, все в деревне знали об Анне-Марии. Александр знал, что одни жалеют его, отказываясь верить худшему. Другие же боятся его, убежденные, что он грешен. Выли и такие, которые понимали, что он просто хочет побыть один, и уважали это его желание.

Лайз, девушка, работающая за стойкой, остановилась около Александра. В своем отношении к нему она не входила ни в одну из перечисленных категорий. Лайз явно вешалась ему на шею. Некоторые женщины, по причинам, которые Александр не мог понять, находили удовольствие только в атмосфере опасности.

Наклонившись, чтобы вновь наполнить вином бокал Александра, Лайз продемонстрировала ему все свои прелести. Александр медленно посмотрел на очертания упругой груди, едва прикрытой белой муслиновой кофточкой, на соблазнительно раскрытые губы и перевел взгляд на широко раскрытые карие глаза, которые смотрели на него больше чем с простым интересом. Он медленно покачал головой.

Лайз капризно надула губки и ласково погладила его по руке. Александр ожидал, что в нем шевельнется желание. Но этого не произошло. Нежно обхватив запястье девушки, он мягко, но настойчиво убрал ее руку со своей.

— Лайз, — из кухни раздался резкий крик дородной Maman[13] девушки.

Возмущенно взмахнув юбкой, Лайз повернулась, чтобы уйти.

— Монах несчастный, — зло бросила она Александру.

Какой-то мужчина, сидящий за соседним столиком, схватил девушку за юбку и игриво потянул ее к себе.

— А я нет, — сказал он ей, смеясь. Лайз оттолкнула его руку.

— Отстань, Гаспард, — огрызнулась она, с громким стуком выставив перед ним бутылку вина и направляясь в кухню. Длинные черные волосы девушки вздрагивали с каждым ее шагом. За Лайз последовала ее мать, распекая девушку за то, что та разговаривала с Александром. «То, что мать не одобряла его, — цинично заключил Александр, — должно быть, делало его особенно привлекательным в глазах девушки». Александр смотрел ей вслед.

Долгое время уже у него не было женщин, а Лайз была прехорошенькая. Стоит ему только захотеть, и она скроется из-под строгого надзора своей матери и прибежит к нему в постель. Но Лайз была права. Монах несчастный. Прошло уже больше трех лет. Какого же черта он ждет?

Наклонившись, Александр взял мешок, лежащий у его ног, В мешке были хлеб, сливочное и оливковое масло, за которыми он приходил в деревню, а также связка собольих кисточек, которые он получал из Марселя. Закинув мешок на плечо, Александр швырнул на стол несколько монет. Направляясь к выходу, он чувствовал спиной, что его сверлят взгляды. Люди, толпившиеся у входа, молча расступились, давая ему дорогу. Никто не заговорил с ним и не улыбнулся на прощанье. Выйдя из таверны, Александр отправился в свой долгий одинокий путь домой.

Когда, наконец, он подошел к дому, уже стемнело. Ярко светила луна, освещая его путь через внутренний дворик. Где-то жалобно выл волк.

Мягко ухала сова. Совсем рядом в траве, шурша, пробежала крыса. Стук его каблуков, цокающих по вымощенной плиткой дорожке, сливался со стрекотом цикад и другими таинственными звуками ночи. Но поднявшись по ступенькам задней лестницы в кухню, Александр как будто попал в могилу — настолько темным и безмолвным был его дом.

— Мадемуазель? — позвал он, но ответа не услышал.

Размышляя о том, где же могла быть девушка, Александр положил мешок на рабочий столик, зажег лампу и вышел из кухни ее искать. Сначала он поднялся в спальню, думая, что она, должно быть, уже спит, но комната была пуста. Когда Александр поднимался по лестнице, в голове его мелькнула мысль, что, должно быть, после его непреклонного ответа сегодня утром девушка ушла. Обыскивая комнаты второго этажа, Александр представлял ее, ночью, совсем одну где-нибудь на пустынной дороге. От этих мыслей, обеспокоенный, он нахмурил брови.

— Мадемуазель? — позвал он опять, но ему ответило только его собственное эхо.

— Она еще не совсем выздоровела, чтобы уходить куда-либо, — твердил он себе, пересекая оружейный зал и открывая одну из двойных дверей, ведущих в гостиную. Но и эта комната тоже была темна и пустынна.

Всерьез обеспокоенный тем, что бедная, доведенная до отчаяния девушка могла попасть в любую безвыходную ситуацию, Александр продолжал обыскивать второй этаж.

— Глупая девчонка, — проворчал он, сворачивая в один из коридоров. — Если только она ушла…

Увидев свет в конце коридора, Александр остановился. Полоска света выбивалась из-под двери, ведущей в библиотеку. Александр ускорил шаги и, проходя по коридору, почувствовал, как беспокойство, владевшее им несколько минут назад, сменяется облегчением и раздражением.

— Мадемуазель, почему вы не отвечали, когда я…

Он резко остановился на пороге. Девушка была там. Свернувшись клубочком на краю пыльного кожаного дивана, она крепко спала. Открытая книга выпала из ее рук и лежала на полу. Одна рука девушки покоилась на ее высоком животе.

Поставив лампу на столик у двери, Александр вошел в комнату, стараясь не шуметь. Он поднял с пола упавшую книгу и взглянул на название. Она читала Аристотеля в оригинале. Нахмурившись, Александр перевел взгляд на спящую девушку, а потом опять на книгу. Как может простая английская девушка читать греческого философа? Ему пришло в голову, что это была не просто маленькая несчастная мадемуазель, как он думал о ней вначале. Положив книгу на столик, Александр задумчиво смотрел на девушку.

Свет от стоявшей рядом лампы мягко падал на нее, но даже он не мог смягчить выражение на ее худеньком личике, не мог изменить ее обеспокоенного, затравленного взгляда, не мог скрыть страх, который окутывал девушку, будто черный плащ. Александр ощутил вдруг, как нежность — чувство, которое давно уже умерло в его душе, — опять шевельнулась в нем. Ни одна женщина не могла выглядеть столь беспомощной и беззащитной, как эта худенькая беременная девушка.