Книга снобов, написанная одним из них - Уильям Теккерей

Старик Памп-и-Олдгет обеими руками хватается за эту сделку. И как утешительно думать, что знатность происхождения можно купить за деньги. Именно таким образом научаешься ее ценить. Почему мы, у которых ее нет, должны придавать ей больше значения, чем те, у кого она есть? Быть может, лучшее применение "Книги пэров" заключается в том, чтобы, просмотрев весь список с начала до конца, убедиться, сколько раз продавалась и покупалась знатность происхождения, как нищие отпрыски знати продают себя дочерям богатых снобов из Сити, а богатые снобы из Сити покупают благородных девиц, - и полюбоваться двойной подлостью такой сделки.

Старик Памп-и-Олдгет покупает товар и платит деньги. Продажу девушки благословляет епископ в церкви св. Георга на Ганновер-сквер, а через год вы читаете: "В субботу леди Бланш Памп в Роугэмптоне разрешилась от бремени сыном и наследником".

После этого интересного события какой-нибудь старый знакомый фамильярно спрашивает молодого Пампа-и-Олдгета, встретившись с ним в банкирской конторе в Сити:

- Памп, любезный, как здоровье вашей жены? Памп смотрит на него с брезгливым недоумением и после некоторого молчания отвечает:

- Благодарю вас, леди Бланш Памп совершенно здорова.

- Ох, а ведь я думал, что это ваша жена! - говорит фамильярная скотина Спукс и откланивается, а через десять минут этот анекдот известен всей бирже; да и до сих пор его там рассказывают, как только завидят молодого Пампа.

Можно себе представить, как нелегко живется бедняге Пампу, этому страстотерпцу Мамоны. Вообразите семейные радости этого человека: жена презирает его; он не может пригласить своих друзей в свой же дом; он дезертировал из среднего слоя общества и еще не допущен в высший, но покоряется и терпит отказы, проволочки и унижения, утешая себя мыслью, что его сын будет счастливее.

В некоторых, самых старомодных, клубах Лондона существовал обычай приносить сдачу мытым серебром, если джентльмен требовал разменять гинею: то, что переходило к джентльмену прямо из рук вульгарного лакея, считалось "слитком грубым и грязным для пальцев дворянина". Точно так же, если деньги снобов из Сити омывались в течение поколения или около того и, омывшись, превратились в поместья, леса, замки и городские особняки, они уже допущены к хождению, как истинно аристократическая монета. Старик Памп метет лавку, бегает на посылках, становится доверенным приказчиком и компаньоном; Памп-второй становится главой фирмы, нагребает все больше и больше денег, женит сына на графской дочке. Памп-третий не бросает банка, но главное дело его жизни - стать отцом Пампа-четвертого, который уже является аристократом в полном смысле слова и занимает место в палате лордов как барон Памп, а его потомство уже но праву наследования властвует над нашей нацией снобов.

Глава IX

О военных снобах

Нет на свете общества приятнее, чем общество хорошо воспитанных и образованных военных, но точно так же не сыщется ничего более невыносимого, чем общество военных снобов. Их можно встретить во всех рангах, от старика генерала, чья подложенная ватой грудь блистает десятками звезд, пряжек и орденов, до подающего надежды корнета, который бреется в чаянии бороды и только что получил назначение в Саксенкобургский уланский полк.

Я всегда восхищался таким распределением чинов и должностей в нашей стране, которое ставит этого юного мозгляка (еще на прошлой неделе выдержавшего порку за орфографические ошибки) командиром над усатыми великанами, закаленными в битвах с врагом и стихиями; которое ставит его выше людей, в тысячу раз превосходящих ого по опыту и заслугам, только потому, что у него есть деньги в банке; и которое со временем принесет ему все почести его профессии, тогда как старый солдат, служивший под его командой, за свою храбрость не получит другой награды, кроме койки в Челсийском инвалидном доме, а старый офицер, чье место он занял, покорно удалится в отставку и будет доживать свои дни в бедности, на половинном окладе.

Когда я читаю в "Газете" такого рода объявления: "Поручик Григ, гвардейской артиллерии, производится в капитаны, на место Гриззла, который уходит в отставку", - то я знаю, что станется с ветераном Пиренейской кампании Гриззлом. Мысленно я следую за ним в скромный провинциальный городок, где он поселяется и проводит время в отчаянных усилиях жить как подобает джентльмену на пенсию, равную половине заработка портновского подмастерья; я представляю себе, как маленький Григ получает повышение за повышением, переводясь из одного полка в другой, каждый раз чином выше, избегая неприятностей заморской службы и к тридцати годам становясь полковником, - а все потому, что у него есть деньги и что отец его - лорд Григсби, которому в свое время везло точно так же. Должно быть, Григ на первых порах краснеет, отдавая приказы старикам, которые во всех отношениях лучше него. Избалованному ребенку очень трудно не дерзить старшим и не быть эгоистом, точно так же и этому балованному дитяти Фортуны в самом деле очень и очень трудно не быть снобом.

Неискушенному читателю, должно быть, часто казалось удивительным, что армия, самое продажное из всех наших политических установлений, тем не менее отличается на поле брани: и мы с радостью воздадим должное Григу и ему подобным за доблесть, которую они проявляют, когда этого требуют обстоятельства. Аристократические полки герцога Веллингтона сражались не хуже других (говорят, даже лучше других, но это чепуха). Сам великий герцог был когда-то денди и пользовался протекцией, так же как и Мальборо до него. Но это доказывает только то, что денди так же храбры, как и другие британцы - как все британцы. Будем считать, что высокородный Григ брал укрепления Собраона не менее храбро, чем капрал Уоллоп, бывший пахарь.

Время войны более благоприятствует ему, чем мирное время. Подумайте о том, каково живется Григу в Артиллерийском гвардейском полку, или в гвардейской пехоте, подумайте о походах из Виндзора в Лондон, из Лондона в Виндзор, из Найтсбриджа в Риджент-парк, об идиотской службе, которую приходится ему нести: следить за выправкой своей роты, за состоянием лошадей в конюшне, командовать: "На пле-ечо! Шагом ма-арш!" - это все такие обязанности, с какими в состоянии справиться даже самый ограниченный ум, когда-либо достававшийся смертному. Профессиональные обязанности лакея и то более сложны и разнообразны. Красные куртки, которые сторожат господских лошадей на Сент-Джеймс-стрит, могли бы выполнять эту работу ничуть не хуже пустоголовых, добродушных и рахитичных поручиков, которые фланируют по Пэл-Мэл в сапожках на высоком каблуке или собираются к одиннадцати часам под звуки оркестра вокруг полкового знамени на площади перед дворцом. Приходилось ли любезному читателю видеть, как один из этих молодых людей шатается под тяжестью древка или, самое главное, как он салютует знамени? Стоит прогуляться до дворца, чтобы видеть своими глазами это великолепное шутовство.

Я имел честь раза два встретиться с пожилым джентльменом, в котором вижу образец армейской муштры и который всю свою жизнь служил в самых аристократических полках или командовал ими. Я имею в виду генерал-лейтенанта сэра Джорджа Тафто, К. О. Б., К. Б. М., К. Г., К. С. В., и т. д. и т. д. Его манеры во всех отношениях безупречны; в обществе это совершенный джентльмен и закопченный сноб.

Человек не может уйти от собственной глупости, как бы ни был он стар, и сэр Джордж в шестьдесят восемь лет является ослом в большей степени, чем в пятнадцать, когда он впервые вступил в ряды армии. Где он только не отличался: его имя упоминается с похвалой в десятках бюллетеней; да что там, ведь он - тот самый человек, грудь которого, подложенная ватой и блистающая множеством орденов, была уже представлена читателю. Какими добродетелями обладает сей удачливый джентльмен - это я затрудняюсь сказать. За всю свою жизнь он не прочел ни одной книги, и до сих пор его багровые подагрические пальцы пишут ученическим почерком. Он дожил до старости и до седых волос, однако никому не внушает почтения. Одевается он и до сего времени, как самый бесшабашный юнец, шнурует и обкладывает подушечками свой дряхлый остов, как будто он и сейчас все тот же красавец Джордж Тафто 1800 года. Он эгоист, грубиян, ругатель и обжора. Любопытно видеть его за столом, следить, как он задыхается, стянутый корсетом, и взирает на свой обед жадными, налитыми кровью глазками. В разговоре он часто бранится, а после обеда рассказывает непристойные казарменные анекдоты. Во внимание к его чинам и заслугам люди оказывают этой звездоносной титулованной старой скотине некоторое уважение, а он смотрит на нас с вами сверху вниз и выражает свое презрение к нам с дурацкой и бесхитростной прямотой, что бывает весьма забавно наблюдать. Может быть, если б его готовили для какой-либо другой профессии, из него не вышло бы такой малопочтенной старой развалины. Но для какой же другой профессии? Ни на что иное он не годился: неисправимый лентяй и тупица во всяком ремесле, кроме этого, он отличался по службе как хороший, доблестный офицер, а в частной жизни - как наездник, собутыльник, дуэлянт и обольститель женщин. Он считает себя одним из самых достойных и заслуженных людей на свете. После полудня где-нибудь около площади Ватерлоо вы можете видеть, как он ковыляет в своих лакированных сапожках, с вожделением заглядывая под шляпки встречных женщин. Когда он умрет от апоплексии, "Тайме" напечатает четверть столбца о его боевых заслугах - ведь только перечисление его титулов и орденов займет четыре строки - и земля укроет одного из самых дрянных и глупых старикашек, какие только по ней ходили.