Морской лорд. Том 1 - Александр Чернобровкин

С промысла вернулся Гетен. У него опять селедки, десятка два. Ячейки в сети слишком маленькие на треску. Фион предложила и мне такую сеть, когда я занялся лодкой. Метров пятнадцать длинной, с грузиками из обожженной глины и поплавками из дерева. Она была без дырок, но очень старая. Ей не пользовались несколько лет, даже пахла не морем, а тлением.

Валлиец посмотрел на мачту и спросил:

– Куда плыть собираешься?

– Треску ловить, чтобы рассчитаться со тобой, – ответил я.

– Чего за ней плыть куда-то?! Ее здесь рядом хватает, – произнес Гетен.

Я не стал с ним спорить. Начался мелкий, нудный дождь, и я заспешил домой.

Фион шила парус для яла из кусков шкур и лоскутов грубой материи. Первые должны быть на углах, а вторые – в середине. Размер треугольного паруса я начертил прямо на полу возле нашей кровати. Когда я вошел, Фион как раз прикидывала, куда пришить очередной лоскут. Я шлепнул ее по заднице и сказал, что хочу есть. Фион, радостно хихикнув, пошла накрывать на стол. Житейский совет: если ваша дама обижается на такой шлепок, значит, недорабатываете ночью или кто-то работает вместо вас.

Когда я обедал, пришли Дона, Краген и Эйра. Они опять ходили за дровами, чтобы не делать это в дождь, но сегодня им немного не повезло. Доев уже ставший традиционным «рыбный гуляш», я взял с полки у очага оловянную глубокую тарелку. Ей никогда не пользовались. Наверное, берегли для особых случаев.

– Я куплю новую в городе, – пообещал Доне.

Ей было так жалко тарелки, что отвернулась, чтобы не сорваться. Мне сочувствовал Доне, но ничего более подходящего на блесну в доме не было. Разрубил топором тарелку на две части, каждую из которых склепал в подобие цилиндра. На концах сделал по отверстию. К нижним прикрепил по тройнику. Через верхнее отверстие одной блесны пропустил пеньковую веревку, закрепил ее. Лески здесь нет, придется использовать обычную веревку.

Дождь не прекращался, и я был уверен, что тренировки сегодня не будет. Пацаны так не думали. Им дождь мешает стрелять из луков, а не махать мечами. Фион дала мне выцветший красный плед, в который я и закутался, выходя из дома. Потом, по ходу тренировки, разгорячившись, скинул его. Я делал упражнения вместе с мальчишками, стоя перед ними. Приходилось учитывать, что они поворачивают не в ту сторону, что я, а отзеркаливают. Поэтому, когда надо было, чтобы они повернули налево, я поворачивал направо, и наоборот. Погонял их от души. И сам размялся на славу. После тренировки почувствовал себя бодрее. В последнее время стал закисать без разминок с Эллисом. Бедный перс не умел плавать. Наверное, сразу пошел ко дну. С другой стороны, может, шхуна и не утонула, а только я один переместился в другую эпоху и потому потерял ее из вида.

5

На следующее утро я надел поверх шелковой одежды еще и шерстяные рубаху и штаны и накинул на плечи красный плед. Всё-таки со всех сторон у меня будет вода: дождь продолжал моросить. Женщины сидели дома, шили. Только Фион прогулялась со мной к морю. Я нес два весла, гик с намотанным на него парусом и несколько веревок на фалы и шкоты, а Фион – сеть и старую кожаную сумку на длинном ремне через плечо, в которой были орудия лова, лепешка и кувшинчик с водой, заткнутый скрученной тряпкой. На улицах было пусто. Только в башне над воротами один из моих учеников упражнялся с мечом. Он делал красивые выпады, толпами поражая противников. В настоящем бою всё окажется совсем не так, как мечтается. Так мечты мстят самим себе, ведь войны начинаются из-за них.

Прилив недавно начался, однако ял уже покачивался на волнах. В Ирландском море приливы полусуточные. На британском берегу высота их в некоторых местах бывает выше десяти метров, а на ирландском ниже, метра три-четыре. Поэтому приходится под них подстраиваться. При отливе дно обнажается, и лодка оказывается лежащей на мягком, илистом грунте. При приливе, особенно в середине его, когда скорость течения самая большая, трудно выйти в море, приходится ждать верхней его точки. Тогда уже нет приливного течения и еще нет отливного. Обычно в это время заводят в порт суда с большой осадкой.

Глубина возле яла была чуть ниже колена, поэтому Фион осталась на берегу. Я погрузил в лодку сперва свое, потом сходил за тем, что несла она.

Фион хотела что-то сказать, но не решалась. Она стояла в серовато-белой рубахе и длинном темно-сером шерстяном плаще с капюшоном, на краю которого, над ее лбом, повисло несколько капель.

– Постараюсь не утонуть, – улыбнувшись, заверил ее.

Она тоже улыбнулась, но одними губами. Голубые глаза, глядевшие из-под капюшона, потемнели, стали черными от подступивших слез. Пока она не разревелась, я пошел к ялу. Отвязав его, сел на весла. Греб, сидя лицом к берегу. Фион стояла на том же месте, смотрела на меня. Мне стало грустно, будто вижу ее в последний раз. Чтобы отогнать мрачные мысли, занялся постановкой паруса. Нижнюю шкаторину я еще вчера прикрепил к гику. Осталось присоединить его к мачте, а потом к нему – гика-шкот, а к верхнему углу паруса – фал. Ветер был норд-ост, балла четыре. Он помог преодолеть сильное приливное течение. На одних веслах я бы долго корячился.

Я выплыл в открытое море, чтобы определить, где нахожусь. На западе был высокий, гористый уэльский берег, его не перепутаешь. Значит, я на берегу Ливерпульского залива, на северо-западной оконечности полуострова Уиррэл. От Уэльса полуостров отделяет залив, который называют устьем реки Ди, хотя оно здесь шириной в несколько миль. На берегу реки Ди, но не залива, находится Честер. С противоположной стороны полуостров отделяет от материка залив, называемый устьем реки Мерси, которое даже в самом узком месте шириной около мили. На противоположном берегу этого залива есть или когда-нибудь будет построен порт Ливерпуль. В далеком будущем к заливу пророют еще и Манчестерский канал, по которому морские суда будут добираться в порт Манчестер. Оба порта я посещал, так что места знакомые.

В Ирландском море много банок. Обычно над ними кружатся или плавают чайки. Я нашел банку, удаленную от берега настолько, что меня не было видно из деревни. Незачем им знать, где и на что я ловлю рыбу. Глубина над банкой была метров шесть-семь, хватило длины веревки, к которой была привязана блесна. Опускалась она медленно. Олово – не сталь со свинцом. Зато треска взяла на втором моем рывке. Она дергает резко, а потом ослабляет сопротивление, пока не вытащишь из воды. Я быстро перебирал мокрую пеньковую веревку. Когда крупная голова с приоткрытой большой пастью приблизилась к поверхности воды, рывком перекинул треску в лодку. Рыбина, изгибаясь, громко застучала по дну лодки. Крупная, килограмм на пять. Спина бурая, в мелкую коричневую крапинку и с тремя плавниками, а брюхо белое и с двумя. Под подбородком мясистый ус. У нее печень на зависть алкоголику – почти в треть веса трески. Я сделал ей надрез ножом снизу, где голова переходит в тело, чтобы стекла кровь. Этому меня научили норвежцы. Я подсмеивался над ними, что едят кошерную рыбу. Не знаю, становится ли рыба без крови вкуснее, но, думаю, норвеги в этом лучше разбираются. Вот уж кто самые трескоедные трескоеды. Как только норвеги над ней не издеваются в кулинарном плане! Даже есть блюдо из языков трески. Вырезанием языков занимаются подростки и неплохо для своего возраста на этом зарабатывают.