Всемирная история. Османская империя - Евлоев Роман

Пияле-паша частично реабилитировался за неудачу на Мальте, поучаствовав в 1570 году в захвате Кипра. Потеря этого острова заставила европейцев на время забыть о собственных разногласиях и выступить против османов единым фронтом. По инициативе папы Пия V под сводами собора Святого Петра все участники переговоров провозгласили 25 мая 1571 года создание новой Священной лиги. Командовать объединенными силами поручили бастарду Карла V Хуану Австрийскому.

7 октября 1571 года в Патрасском заливе произошла Третья битва при Лепанто. Численно силы сторон были почти равны – и европейцы, и турки выставили по две с лишним сотни кораблей, – но при этом у союзников имелся перевес в численности абордажных команд, кроме того, у венецианцев было шесть прежде не виданных османами огромных тяжеловооруженных галеасов.

Основное сражение развернулись в центре построения флотов, вокруг флагманских судов Хуана Австрийского и Али-паши Муэдзинзаде. В конце концов превосходство христиан в живой силе сыграло свою роль – османский командующий был застрелен, а его голова, воздетая на пику, вызвала среди турецких моряков панику. Среди солдат, бившихся в тот день на скользких от воды и крови палубах, отличился и гениальный автор «Дон Кихота» Мигель де Сервантес Сааведра[29]. Невзирая на болезнь, будущий писатель дрался отважно и был трижды ранен: две пули попали в грудь, а одна – в левую руку, потерявшую из-за этого подвижность.

Другим героем этого траурного для турок дня стал, пожалуй, самый выдающийся из наследников Хайреддина Барбароссы османский корсар-ренегат Улудж Али. В бою он командовал левым флангов султанского флота и оказался единственным капитаном, сумевшим удержаться на своих позициях и успешно противостоять вражеским атакам. Он пытался помочь эскадре Муэдзинзаде Али, нанеся удар по флангу построений Хуана Австрийского, но не успел спасти своего адмирала. Чтобы не оказаться в окружении коалиционных сил, Улудж Али принял решение выйти из боя. Однако, прежде чем окончательно ретироваться, пират в качестве утешительного приза взял на абордаж флагманскую галеру мальтийских рыцарей «Капитану» с орденским знаменем на борту.

Выведя из боя свои 40 галер, Улудж Али продолжил собирать уцелевших – а в Константинополь под его началом вернулось 87 кораблей. Другим не так повезло: в Третьей битве при Лепанто турки потеряли больше сотни своих судов и не менее 15 тысяч солдат и матросов – вот уж, действительно, Бог любит троицу… В столице Улудж Али встречали как героя. За спасение товарищей и захват штандарта Мальтийского ордена[30] султан произвел пирата в капудан-паши и пожаловал почетным титулом Кылыч, то есть Меч.

Вместе с Пияле-пашой, назначенным вторым визирем, Кылыч Али-паша немедля принялся за восстановление, а заодно и модернизацию османского флота. По убеждению капудан-паши, обновленные эскадры следовало составлять из крупных, тяжеловооруженных кораблей по образцу поразивших турок венецианских галеасов. Ценой больших затрат и концентрации усилий империя всего за год сумела полностью восполнить военные потери в битве при Лепанто. Репутационные потери восстановить было непросто – по выражению Сервантеса, миф о непобедимости османов развеялся, как туман над водой. Кроме того, поскольку погибло много опытных моряков и капитанов, турецкий флот остался без квалифицированных кадров, заменить которые было попросту некем.

Впрочем, решительность и деятельный нрав нового капудан-паши частично компенсировали недостаток опытных командиров. В 1574 году Кылыч Али-паша расквитался с Хуаном Австрийским за Лепанто, выбив того из Туниса, где императорский бастард надеялся организовать собственное царство. Узнав об этом успехе своего фаворита, султан Селим II заявил венецианскому послу: «Да, у Лепанто вы отрезали нам бороду, но в Тунисе мы отрубили вам руку! Борода-то отрастет, а вот рука – никогда».

Султан ошибся – борода не отросла. Улудж Али умер 21 июня 1587 года, так и не успев реализовать ни один из своих грандиозных планов – ни по строительству Суэцкого канала, ни по завоевания Марокко. Спорадические успехи отдельных талантливых флотоводцев не могли компенсировать разраставшийся внутри империи кризис и все увеличивающееся отставание османов от потенциальных конкурентов и явных врагов в части материально-технической базы флота. Впрочем, даже в зените своей средиземноморской славы турки, потомки кочевников, не забывали старую поговорку о том, что Всевышний предназначил им земную твердь, а неверное море – неверным. Постигшая их вскоре череда поражений и стремительный упадок флота послужили печальным подтверждением народной мудрости.

Новый закон о мореходстве и грамотное переоснащение флота в конце XVII – начале XVIII веков ненадолго вернули туркам надежду на воскрешение былой славы и мощи, но катастрофа в Чесменской битве в 1770 году фатально замедлила развитие османских военно-морских сил. Следующую серьезную попытку восстановить флот полвека спустя предпринял султан Махмуд II – и вновь вмешательство европейской коалиции (Наваринское сражение в 1827 году) свело на нет все усилия турок.

В конце XIX века империя начала закупать у Англии новейшие корабли, в том числе и броненосцы. Османский флот стал третьим в мире по численности, но тотальная зависимость от иностранной промышленности и недостаток финансирования так и не позволили Порте вновь стать великой морской державой.

Султанский двор: правительство и кадровая политика

«Власть в османской державе принадлежит одному человеку. Султан правит один, и все подчиняются ему. Ему принадлежат все доходы, вся земля, все дома и все люди. Одним словом, он – господин, а все остальные – рабы», – докладывал императору Священной Римской империи один из его шпионов при султанском дворе.

Вседозволенность «счастливых повелителей» упиралась в единственное, но почти непреодолимое ограничение – шариатский закон, согласно которому источником любой власти является Бог. А потому преступать нормы исламского права не дозволялось даже султанам, ничье повеление не могло противоречить шариату. Разумеется, реальная жизнь весьма далека от черно-белого мира религиозных канонов, и султан как верховный правитель всегда мог, подобно Карлу IX[31], попытаться найти в череде запретов удобную лазейку или же обойти закон иным способом. Еще менее строгие ограничения накладывали на возможности османских владык дворцовый протокол и народные традиции.

В остальном же власть султана была абсолютной. Эта оценка подтверждается уже сводом законов Мехмеда II Завоевателя (Фатиха), в котором тот прямо указывает, что обе ветви власти – и светская, и религиозная – целиком и полностью находятся в руках султана. Именно при Мехмеде II начинает формироваться уклад дворцовой жизни, ее многочисленные ритуалы, а также административное устройство империи. При отце Завоевателя, Мураде II, османские султаны еще не приобрели того грозного, в чем-то и трагического, образа загадочного и недоступного смертным повелителя, «тени Аллаха на земле», к которому впоследствии пришел Фатих. Венгерский путешественник описывает Мурада II как весьма неприметного человека, ни одеждой, ни другими признаками не отличавшегося от собственной свиты: «Я видел его мельком, на похоронах, и если бы мне не указали прямо на него, я бы не признал в нем императора».

При Мехмеде II дворцовый церемониал сильно меняется под влиянием придворных обычаев византийских императоров, преемником которых Фатих объявил себя после захвата Константинополя. Свита султана значительно увеличилась, достигнув полутора-двух, а с учетом рабов – и всех пяти тысяч человек. Появилась своего рода «униформа»: в зависимости от занимаемого в дворцовой иерархии места каждый придворный носил одежду строго определенного кроя и цвета. Наиболее наглядно статус человека отражался его головным убором – форма и размер тюрбана говорили о положении своего хозяина красноречивее, чем дорогие материалы или украшения.