Князь Владимир - Сергей Садов

Кто ж знал, что все растянется на неделю? А потом еще было две операции, меня мазали какими-то жутко вонючими мазями, погружали в ванную, заставляли дышать через трубочки… С тех пор врачей я возненавидел, тем более, что первые два года моей жизни на базе медосмотры проводились каждые три месяца, после которых мне обязательно что-то лечили и даже оперировали.

Конечно, когда я стал постарше, то ко всему этому отнесся уже совсем по-другому. Потому же лазил в озеро за кувшинкой, чтобы подарить ее Зине в качестве извинений за свой первый день на Базе. Сильно ее удивил тогда.

– Устроил переполох.

– Ну… а нечего меня было к носилкам привязывать. Справились с маленьким.

– Да уж. С тобой справишься. Маленький. – Александр Петрович замолчал, о чем-то размышляя. Потом вдруг заговорил совершенно о другом. – Ты действительно твердо решил взять себе этот билет в один конец?

– А разве вы не для этого меня сюда привезли?

Александр Петрович вздохнул.

– Честно говоря, мне просто захотелось тебе помочь. Когда я увидел в том городке, как ты отчаянно защищаешь своих друзей. Весь в крови, но такой отчаянно-решительный. Ну разогнал я тех подонков, ясно же, что они потом вернулись бы. Вот и пришла мне в голову мысль спрятать тебя на базе. Даже если бы не поддержали меня – тебя все равно на улицу уже не выгнали бы.

– А с остальными?

– Тут мне пришлось постараться. – Вряд ли Володя знает, чего ему стоило убедить руководство выполнить просьбу мальчика, хотя его участие в проекте еще висело под очень большим вопросом. Возможно, что эта просьба и предопределила всю судьбу мальчика. Вряд ли он узнает, что его весьма похвальное стремление позаботиться о своих друзьях, скорее всего, и привело Володю в проект. Потратив столько времени, денег и сил пристроить команду беспризорников руководство косвенно согласилось с доводами и включило мальчика в проект – просто так списывать такие деньги, даже на добрые дела, никто не стал.

Вдвоем вышли к озеру и мальчик пристроился на берегу, обхватил колени руками, задумчиво изучая сосны на другом берегу. Похоже, и про желание поплавать забыл. Александр Петрович пристроился рядом.

– Я ни о чем не жалею, – вдруг заговорил Володя. – Я вам действительно за все благодарен. Если бы не вы, мы бы все, после смерти Гвоздя, погибли. Нам не простили бы нашу независимость. А те, кто нас боялся, стали мстить. Так что если бы вы не появились, лето я не пережил бы. Мишка и Ромка тоже, скорее всего, погибли бы. А младшие… Этих пристроили бы. Особенно девчонок.

Володя поднял камень и метнул его, наблюдая, как он скачет по глади пруда.

Гвоздь умер тихо во сне. Еще вчера рассказывал сказку про царевну-лягушку… Володе она была не очень интересна, поскольку считал себя уже почти взрослым. Он бы предпочел дослушать до конца историю про трех мушкетеров, но Милка так просила, что ей уступили. Гвоздь ничем не показывал, что ему плохо или что он плохо себя чувствует. Мешковатый наряд и большущая кепка, которую он не снимал даже в доме – большом, полуразвалившейся деревянной постройке, в настоящей момент всем им служившей домом – скрывала и его фигуру и лицо. Лицо в последнюю неделю Гвоздь прятала особенно старательно. Вот и рассказывая сказку, он часто останавливал рассказ. Молчал. Милка, глупая, не понимала и торопила, а Гвоздь отшучивался. Хотя что Милка. Никто не понимал. Будь здесь Мишка, он бы что-то может и сообразил. Но тот уже вторые сутки не ночевал с ними, занимаясь какими-то своими делами, обещая всем подарки после их завершения.

Закончив рассказ, Гвоздь велел всем ложиться и потушил свечу. Утром его разбудить уже не удалось…

Это была страшная трагедия для их небольшого мира. Для них всех гвоздь был царь и бог, под сильной рукой которого можно было жить. Он защищал их от других беспризорников, заботился. Редко, когда им не удавалось добыть еды. По мере сил он следил и за гигиеной, добывая каким-то невероятным образом для всех зубные щетки и пасту. А сейчас вдруг этого сильного человека, который казался вечным, не стало. Рухнула сама основа их небольшого мира. Тихо плакала Милка, которую как мог успокаивал Жора, хотя и сам часто моргал глазами.

Я не плакал. После гибели родителей и сестры я вообще практически не плакал и не смеялся. Редко-редко улыбался. Хотя мог изобразить и смех, и горе. Это я делал, в основном для Гвоздя, который часто тревожно поглядывал в мою сторону, если я не принимал участия в общем веселье. Для него я научился изображать бурные эмоции. Но сейчас его не было и что-то показывать тоже не было нужды. Я словно закаменел. Да, не плакал, но беззвучное горе оказалось страшнее. В этот момент я проклинал тот момент, когда разучился плакать. Пытался выдавить из себя хоть слезинку, но не получалось. Так и стоял.

Гвоздя мы похоронили совместными усилиями на берегу реки. Специально выбирали место. Соорудили холмик. Оставлять тело не велел Мишка, который появился к обеду, застав нас всех сидящих вокруг Гвоздя.

– Сожгут ведь, – вздохнул он. Мишка был самым старшим у нас после Гвоздя и теперь мы все ждали его решений. – А он всегда боялся огня. Надо бы похоронить. Идею приняли все…

А дальше начались проблемы. Теперь многие, узнав, что мы лишись нашего вожака, перестали принимать нас всерьез. Нас гнали с самых выгодных мест, где больше всего можно было заработать. Пошли разные предложения, которые никогда не осмелились сделать бы при Гвозде. Мишка пытался нас защитить, но… Однажды ему ночью ему кто-то заехал арматурой по голове. Мишка выжил, но с тех пор стал вялым. Редко на что реагировал. Мы впервые познали голод. В один из таких моментов, когда младших уже совсем нечем было кормить я и схлестнула с компанией Гошки Фокина, которая попыталась турнуть нас с выгодного места. Я понимал, что если мы уйдем и не соберем ничего, то сегодня останемся голодными. Особенно жалко было Милку и Короля. Те тоже это понимали беспомощно смотрели на меня. Смотрели, зная, что я ничем не смогу помочь. И не смогу защитить. Они вздохнули и стали собираться. Тогда-то я и взъярился. Заревев, я бросился с кулаками на обидчиков. Первое мгновение мне даже показалось, что я побеждаю, настолько неожиданной для врагов оказалась моя атака. Неожиданной и яростной. А потом мне заехали в ухо, в нос… Я не обращал внимания на боль. Я дрался за всех нас, понимая, что иначе смерть или что-то хуже. Я не мог отступить. Но силы были слишком неравны. Гошка, ухмыляясь, выхватил нож.

Гвоздь всегда запрещал нам брать с собой всякий колюще-режущие предметы. Говорил, что они только в неприятности могут втравить с милицией. Холодное оружие, как-никак. Другие же банды, пока он был жив, к нам не лезли. Но сейчас все изменилось. А я начал брать с собой найденный где-то плохенький перочинный нож где-то неделю назад, когда уже совсем допекло. Два раз он помог нам отбиться. Вот и сейчас я понадеялся на него, закрывшись от удара врага рукой, пырнув сам. Боли из пореза не почувствовал, зато тонкий вой Гошки показалась для меня музыкой. Нож выбили, пнули и я покатился по земле. Удары сыпались со всех сторон. Вот в этот момент и появился Александр Петрович, хотя тогда я еще не знал его имени. Не вступая в разговоры, он молча ввинтился в драку и раскидал противников как кутят. Те прыснули в разные стороны.