Том 4. Пьесы. Жизнь господина де Мольера. Записки покойника - Михаил Афанасьевич Булгаков

Чичиков. Да кто ж говорит, что они живые! Я дам вам пятнадцать рублей ассигнациями.

Коробочка. Право, не знаю, ведь я мертвых никогда еще не продавала.

Чичиков. Еще бы! (Пауза.) Так что ж, матушка, по рукам, что ли?

Коробочка. Право, отец мой, никогда еще не случалось продавать мне покойников. Боюсь на первых порах, чтобы как-нибудь не понести убытку. Может быть, ты, отец мой, меня обманываешь, а они того... они больше как-нибудь стоят?

Чичиков. Послушайте, матушка. Эх какие вы. Что ж они могут стоить? На что они нужны?

Коробочка. Уж это точно, правда. Уж совсем ни на что не нужны. Да ведь меня только и останавливает, что они мертвые. Лучше уж я маненько повременю, авось понаедут купцы, да применюсь к ценам.

Чичиков. Страм, страм, матушка! Просто страм. Кто ж станет покупать их? Ну какое употребление он может из них сделать?

Коробочка. А может, в хозяйстве-то как-нибудь под случай понадобятся?

Чичиков. Воробьев пугать по ночам?

Коробочка. С нами крестная сила!

Пауза.

Чичиков. Ну так что же? Отвечайте, по крайней мере.

Пауза.

Первый. ...Старуха задумалась, она видела, что дело, точно, как будто выгодно. Да только уж слишком новое и небывалое, а потому начала сильно побаиваться, как бы не надул ее покупщик!

Чичиков. О чем вы думаете, Настасья Петровна?

Коробочка. Право, я все не приберу, как мне быть. Лучше я вам пеньку продам.

Чичиков. Да что ж пенька? Помилуйте, я вас прошу совсем о другом, а вы мне пеньку суете! (Пауза.) Так как же, Настасья Петровна?

Коробочка. Ей-богу, товар такой странный, совсем небывалый.

Чичиков (трахнув стулом). Чтоб тебе! Черт, черт!

Часы пробили с шипением.

Коробочка. Ох, не припоминай его, бог с ним! Ох, еще третьего дня всю ночь мне снился, окаянный. Такой гадкий привиделся, а рога-то длиннее бычачьих.

Чичиков. Я дивлюсь, как они вам десятками не снятся. Из одного христианского человеколюбия хотел: вижу, бедная вдова убивается, терпит нужду. Да пропади и околей со всей вашей деревней!

Коробочка. Ах, какие ты забранки пригинаешь!

Чичиков. Да не найдешь слов с вами. Право, словно какая-нибудь, не говоря дурного слова, дворняжка, что лежит на сене. И сама не ест, и другим не дает.

Коробочка. Да чего ж ты рассердился так горячо? Знай я прежде, что ты такой сердитый, я бы не прекословила. Изволь, я готова отдать за пятнадцать ассигнацией.

Гроза утихает.

Первый. ...Уморила, проклятая старуха!

Чичиков. Фу, черт! (Отирает пот.) В городе какого-нибудь поверенного или знакомого имеете, которого могли бы уполномочить на совершение крепости?

Коробочка. Как же. Протопопа отца Кирилла сын служит в палате.

Чичиков. Ну вот и отлично. (Пишет.) Подпишите. (Вручает деньги.) Ну прощайте, матушка.

Коробочка. Да ведь бричка твоя еще не готова.

Чичиков. Будет готова, будет.

Селифан (в дверях). Готова бричка.

Чичиков. Что ты, болван, так долго копался? Прощайте, прощайте, матушка. (Выходит.)

Коробочка (долго крестится). Батюшки... Пятнадцать ассигнацией... В город надо ехать... Промахнулась, ох, промахнулась я, продала втридешева. В город надо ехать... Узнать, почем ходят мертвые души. Фетинья! Фетинья!

Фетинья появилась.

Фетинья, вели закладывать... в город ехать... мертвых стали покупать... Цену узнать нужно!..

Занавес

Акт третий

Картина восьмая

Первый (в бальном костюме). Покупки Чичикова сделались предметом разговоров. В городе пошли толки, мнения, рассуждения о том, выгодно ли покупать на вывод крестьян. И все эти толки произвели самые благоприятные следствия, именно: пронеслись слухи, что Чичиков не более, не менее как миллионщик! Жители города так полюбили его, что он не видел средств, как вырваться из города. Словом, Чичиков был носим, как говорится, на руках.

В одном слове: миллионщик — заключается что-то такое, которое действует на всех. Миллионщик может видеть подлость бескорыстную, чистую подлость, не основанную ни на каких расчетах. Многие очень хорошо знают, что ничего не получат от него, но непременно хоть забегут вперед, хоть засмеются, хоть снимут шляпу.

Немного спустя принесли к нему приглашенье на бал к губернатору — дело весьма обыкновенное в губернских городах: где губернатор, там и бал, иначе никак не будет надлежащей любви и уважения со стороны дворянства.

Это возвело Чичикова в такое светлое настроение духа, что он расцвел яркими цветами, как утка-турухтан, когда приходит время любви.

Что ни говори, а балы — хорошая вещь. Холод ли, неурожай, или иной какой случай, а как соберешься вместе, всем есть что-нибудь. Танцы для молодых, карты для почтенных людей, и много значит этак... общество, толпа! Все это веселится, пестро! При том и ужин: губернаторский повар!.. Майонез с рябчиками, осетрина с трюфелями и мелкой крошкой. Потом зальем шипучкой, выстоявшейся на льду. Черт возьми, как в жизни много есть всего! Люблю приятное, безобидное общество!

Гром музыки.

Он продвинулся сквозь эту черную тучу фраков и увидел сверкающих мотыльков всех цветов, так что на время прижмурил глаза от этого блеска...

И поднялось и понеслось! Кавалерийский франт с золотыми лепешками на плечах! Ленточные банты и цветочные букеты! Почтмейстерша, дама с голубым пером, дама с белым пером, чиновник [из Петербурга], чиновник из Москвы, француз Куку, Перхуновский, Беребендовский! Каблуки ломили пол! И армейский штабс-капитан работал руками и ногами, отвертывая такие па, какие и во сне никому не случалось отвертывать. Галопад летел во всю пропалую! И видел, как губернаторская дочка, чуть упираясь атласным башмачком, летала, и белый пух ее эфемерной одежды летел вокруг, как будто она кружилась в тонком облаке.

Но было здесь что-то такое странное, чего он сам не мог себе объяснить. Ему показалось, что весь бал, со своим говором и шумом, стал на несколько минут как будто где-то вдали; скрипки и трубы нарезывали где-то за горами, и все подернулось туманом, похожим на небрежно замалеванное поле на картине. Наместо рук и ног повсюду оказывались ножищи, ручищи, плечища; корсеты у одних дам стали точно выгнутые без толку подушки, у других неуклюжие доски... Какие уроды у нас в губернии! Из мглистого, кой-как набросанного поля выходили ясно и оконченно только черты губернаторской дочки. Она, она только белела и выходила прозрачной и светлой из мутной и непрозрачной толпы!..

За занавесом слышен взрыв медной музыки. Занавес открывается. Ночь. Губернаторская столовая. Громадный стол. Ужин. Огни. Слуги.

Губернаторша. Так вот вы как, Павел Иванович, приобрели!

Чичиков. Приобрел, приобрел, ваше превосходительство.

Губернатор. Благое дело,