Тени Сталина - Владимир Логинов

А потом узнал… Но мне пришел срок ехать… Я уехал. И сразу понял, что Поспелов мог принять решение, но Берия там тоже свои гайки закрутил.

— А сколько человек, вот положим, бывшая охрана Сталина насчитывала? Сколько человек было у Власика?

— Не знаю, а если и знал бы — не сказал.

— А у вас?

— Тоже не скажу. Было достаточно, чтобы обеспечить…

— А каковы судьбы сотрудников охраны Сталина? Ваша?

— Разогнали всех. Буквально через месяц после похорон Сталина. В конце апреля мне звонит мой начальник, полковник КГБ, симпатичнейший человек. Я подполковником был. Берия три раза возвращал мое представление на полковника, и мне потом другие рассказывали: мы, дескать, были в недоумении, почему этот список постоянно возвращается… Он против нашей фамилии был, недолюбливал он нашу фамилию, так как знал, что наша фамилия — это близкие люди Сталина. Когда Сталин умер, он тут же снял моего дядю (он был секретарем Президиума Верховного Совета Грузии) с должности и арестовал… Моего двоюродного брата (он был замминистра здравоохранения) освободил, и до того дошел, что однофамильца в Гори, директора рынка, двоюродного или троюродного брата моего отца, освободил от должности. Только потому, что Эгнаташвили…

А ведь Берия моей матери обязан. Он тогда молодым был, можно посмотреть в его биографии, сколько ему лет было. Они со своей матерью жили в Баку. Семнадцатый— двадцатый годы. И мы там жили. И он заболел какой-то инфекционной болезнью, очень сильно. И на краю гибели был. Жили они со своей матерью бедно. Его мать пришла к моей за помощью. И мать тогда нашего семейного врача прислала. И он его выкарабкал. Все лекарства — за наш счет. А отплатил он нам только злом. Но его мать была благородная женщина, хорошая женщина.

— Георгий Александрович, ни один человек о Берия доброго слова не сказал. А почему он так долго был в окружении Сталина?

— Если французскую литературу просмотреть, наверное, про Фуше и про Талейрана тоже хорошего мало сказано. Наполеон был вынужден держать таких людей. Такие нужны государству. Берия деловой человек был, не шаляй-валяй, он был большой работник, крупный. Я его ненавижу всеми фибрами души. Если бы он был жив, то не было бы меня и мы с вами не были бы знакомы. Но тем не менее правде надо смотреть в глаза: он умел дело делать. Это другой вопрос, какой ценой, но то, что ему поручали, он выполнял.

Возьмем, к примеру, Шверника. Благороднейший человек, но с ним его не сравнишь, потому что Шверник смотрит так: порученное дело надо сделать, но так, чтобы никому не навредить. А Берия было наплевать, кто пострадает. Самое главное ему было — выполнить то, что поручили.

А ему часто поручали дела, которые нужны были государству. Не зря Власик мне сказал, когда взорвали атомную бомбу, что он понял: жизнь его кончена. Потому что он знал, что Сталин обернется лицом к Берия, поверит в его искренность и необходимость. А ведь к этому времени Берия фактически был как бы и отстранен: его даже одно время на дачу к Сталину не пускали. Его люди сидели под домашним арестом. А Берия все еще Сталин держал.

Единственный человек, который с открытым забралом шел против Берия, это Власик. Вот в чем вся суть. А когда атомную бомбу-то сделали, взорвали, — тут уже никто не смотрел, сколько чего на это было положено. Берия оказался в милости.

— Самое главное, бомбу сделали.

— А бомбу он сделал! Шверник со своим благородством не сделал бы. Хотя я во всех отношениях даже и сравнивать его не хочу с Берия. Он был чистейший коммунист, чистейший подданный народа. Но, понимаете, государству негодяи тоже нужны. Так выходит.

Да, жизнь сложена из противоположностей. Часто добро оборачивается злом, зло оборачивается добром. Противоречивость. Хотя не знаю, было ли в Берия что-нибудь положительное. Он как будто бы разводил голубей, хотел людям показать, что он добрый.

— Я помню, как Шверник готовил доклад с помощниками. Он вызывал помощника, рассказывал ему задачу. Говорил направление, на что обратить внимание, что, как сказать. Потом тот уходил, пил крепкий кофе и часто ночь напролет сидел, готовил материал. Затем материал приходил к Швернику, они садились вдвоем, часами сидели, материал оказывался вверх дном перевернутый. Опять помощник садился, все это пересоставлял. Пока напишут окончательно, они раза три-четыре переделают все. От помощника оставались только связки, а основа вся была дана Шверником. Он много работал, очень. Изумительный человек был. Преданный партии и рабочему классу до мозга костей. Главное для него — чтобы было народу хорошо. И одинаково вежливо и учтиво принимал и министров и уборщиц. А вот для протеже он не годился. Своим он ничего не делал. Не любил протекции.

— Ну, меня восхищает, конечно, сталинская гвардия. Родственникам — ничего.

— Нет! Нет! Нет!.. Его брату я машину давал без его санкции и даже втайне от него.

— Казалось бы, да…

— Вот такой он человек был! Во всех отношениях… У него другой жизни, кроме как государственной, не было совершенно. Буквально не было. Разве в воскресенье, в свободный час-другой погуляет, чтобы восстановить здоровье для продолжения работы. И вечером иногда в воскресный день поиграет в бильярд. Час-другой. Мы с ним играли часто, и еще у него было хобби — часы исправлять. Для него было наслаждением исправлять часы. Как только часы портились, я давал: «Николай Михайлович…»

— А что, он был часовщиком?

— Нет. Он был лекальщиком. И родители его не имели к часам отношения… Он рано осиротел… И сразу пошел работать — чуть ли не в двенадцать лет. Кстати, вот что однажды ему портной рассказывал. Вызвали портного к Сталину. Входит Сталин, в руках китель. Поздоровался, спросил, как здоровье, и говорит: «Надо китель перелицевать». Тот ему говорит: мол, этот китель из плохого материала. «Мы из Чехословакии получили прекрасный материал, очень легкий, прохладный, хорошего цвета. Давайте я сошью новый китель». Сталинн на портного накинулся: «Транжира! А этот что, выбросить?! Не надо мне никаких новых кителей, перелицуй этот…»

— Вы ездили в командировки со Шверником?

— Да, конечно.

— И воочию видели результаты коллективизации и индустриализации страны?

— А вы знаете, что коллективизация помогла нам выиграть войну? Иначе — бегай, собирай у единоличников хлеб во время войны. В колхозах и то нам приходилось убеждать. Я ездил со Шверником в сорок третьем году в Татарию, Башкирию хлеб собирать.

— С колхозника и то трудно было собрать. А с частника — черта с два.

— Да, с частника черта с два. Не только Шверник, но и другие члены Политбюро были посланы добывать хлеб… Мы в Казани были, в Уфе, в Ижевске…