Живущие в ночи. Чрезвычайное положение - Питер Абрахамс

— Придется отказаться от этого маршрута, — сказал Найду.

Будто не слыша слов Найду, доктор тихо продолжал:

— Как вы думаете, мой друг, скажет что-нибудь Вестхьюзен, если на него насядут?

— Если как следует насядут, пожалуй, скажет!

— Вон он поехал, — сказал Найду.

Сверху им было видно, как передние фары автомобиля Вестхьюзена метнулись на шоссе.

— Ну, теперь можно ехать. Весьма сожалею, мой друг, но вас ждет еще одно маленькое неудобство. Вам нельзя сидеть рядом с нами в машине. Я и Найду — кули, а кули, как известно, плодятся словно мухи; если нас остановят, мы скажем, что доктор-кули ездил принимать очередного появившегося на свет малыша. Всякий раз, когда мы отправляемся в подобную поездку, то наперед знаем, что в эту ночь родится человек, который со временем внесет свой вклад в борьбу. Вамп же они могут заинтересоваться и тогда начнут проверять, что мы везем в машине. Поэтому вам придется свернуться калачиком в багажнике. Мы позаботились о том, чтобы вам было там как можно удобнее. Взгляните.

Доктор протянул руку, чтобы помочь Нкоси вылезти из машины, и обнаружил, что тот едва держится на ногах. Нащупав у него пульс, доктор сказал:

— Надо срочно ехать, Сэмми, наш друг того гляди свалится.

— Я чувствую себя нормально, — сказал Нкоси.

— Прекрасно, мой друг. Пойдемте.

Поддерживая Нкоси с обеих сторон, Нанкху и Найду подвели его к багажнику огромной американской машины и помогли там устроиться: в багажнике были подушки и одеяла, чтобы амортизировать толчки. Туда же сунули мешок с деньгами и захлопнули крышку. И тотчас же у Нкоси к горлу подступила тошнота, ему показалось, будто он может задохнуться. Он испугался, закричал и принялся барабанить по крышке. Нанкху тотчас же открыл багажник и заговорил тихим ласковым голосом:

— Успокойтесь, друг, успокойтесь… успокойтесь. Вы перенапряглись, а теперь успокойтесь. Еще немного терпения, и ваша великая миссия будет завершена. Успокойтесь.

От тихого, ласкового голоса, монотонно повторявшего одну и ту же фразу, Нкоси окончательно успокоился.

— Простите, — пробормотал он, — все в порядке.

А доктор все говорил и говорил тягучим, монотонным голосом, пока Нкоси не перестал сознавать смысл слов. Потом доктор положил ладонь ему на лоб и подождал минуту или две.

— Сейчас, друг мой, я закрою багажник. Если вам будет неудобно, постучите тихонечко по крышке. Мы услышим, сразу же остановим машину и откроем. Громко стучать не следует, чтобы не привлекать внимания. Договорились?

Крышка багажника снова опустилась, по на сей раз медленно и тихо. Он опять задыхался, но он знал, что достаточно постучать, чтобы крышка багажника открылась, и это его успокаивало. Так ли это на самом деле? Ему было лень даже думать. Сначала машина двигалась тихо, осторожно, чтобы не очень трясло, потом пошла быстро и плавно.

Нкоси почувствовал, что сердце у него отчаянно колотится. В голове засела тупая, непроходящая боль. Она распространилась на плечи и растеклась по всему телу. Стало трудно дышать; заговори он сейчас, его голос был бы глухим, слабым и невыразительным. Ему все еще чудился тихий ласковый голос доктора, заглушавший боль, вселявший чувство спокойной уверенности. Но какой-то частичкой сознания он противился соблазну расслабить волю. Потом зубы начали выбывать дробь, и он снова очутился в лодке, кружившейся на одном месте посреди темных вод бескрайнего моря, и никак не мог найти сушу. Он захныкал, вздрагивая всем телом, словно до смерти перепуганный ребенок, которого закрыли в темной пустой комнате, а зубы по-прежнему выбивали дробь…

В таком состоянии и нашли его доктор Нанкху и Сэмми Найду, когда уже без всякой предосторожности открыли багажник в гараже. Взяв Нкоси на руки, они внесли его в дом, поднялись вверх по лестнице и, протиснувшись сквозь проем, замаскированный под стенной шкаф, вышли к лесенке, ведущей в мансарду. Здесь, в маленькой комнате, доктор быстро и ловко сделал Нкоси укол, потом с помощью Найду раздел его и уложил в постель. Пока доктор отсчитывал пульс, дрожь постепенно стихала, и Нкоси перестал стонать.

Найду перевел взгляд с Нкоси на доктора.

— Вы думаете, у него был, как говорят врачи, коллапс?

— Вряд ли, Сэмми. Скорее обычный обморок: результат нервного перенапряжения, чрезмерного волнения и усталости, кроме того, ему пришлось слишком долго быть наедине с собой.

— А если бы нам пришлось ехать дальше, док, он мог бы и умереть?

— Нет, Сэмми. Если бы понадобилось, он мог бы продержаться еще два, четыре, шесть и даже двенадцать часов.

— Каким же образом?

— Он расслабил волю, потому что попал к своим, подсознательно почувствовал, что можно ослабить напряжение, а он так нуждался в этом!

— Раз вы говорите, док, должно быть, так оно и есть. — Однако объяснение доктора не удовлетворило Сэмми Найду. — Он слишком слаб для такого дела. Вы обратили внимание на его ноги и руки?

Нанкху от души рассмеялся. Он был высок, светлокож, элегантен. Густая копна волнистых, черных как смоль волос венчала красивое насмешливое лицо. Легкая седина придавала ему еще больше очарования. Словом, у него был вид, подобающий красивому индийцу, выходцу из богатой аристократической семьи, получившему самое лучшее образование, какое только может дать Европа при наличии солидных капиталов.

Полная противоположность ему, темнокожий, крупный, плотный, неуклюжий Сэмми Найду, судя по всему, был потомком индийских крестьян из низших каст, которых в середине прошлого века вывезли сюда в качестве дешевой рабочей силы.

— Ошибаешься, Сэмми. Тщедушный на вид Нкоси, пожалуй, посильнее нас с тобой, вместе взятых.

— Вы шутите, док.

— Я говорю не о физической силе.

— Не все ли равно, сила есть сила, правда ведь?

— Нет. — Доктор помолчал, задумчиво глядя в одну точку, потом медленно покачал головой. — Поговорим об этом в другой раз. Дело не ждет! Он проспит целые сутки. Ди будет здесь и сделает все что надо. Я позабочусь об отправке денег в Йоханнесбург, а ты займись Вестхьюзеном.

— Пожалуй, придется избавиться от него, — спокойно проговорил Сэмми Найду.

Нанкху вздохнул и кивнул в знак согласия. Затем брезгливо поморщился.

— Еще один субъект, от которого предстоит избавиться, а, Сэмми? От этого несчастного и они отказались и мы. А теперь от него хотят избавиться.

Сэмми Найду принял суровый вид.

— Он знает меня, знает Нкоси, ему известно о деньгах, да и вас он подозревает, я уже говорил вам. Вы же слышали, что сказал Нкоси. Вполне вероятно, что они им займутся.

— Ну ладно, ладно!

— Вы же знаете, что другого выхода нет, — убежденно заключил Сэмми Найду.

— Но я же согласен, правда!

— Мне неприятно видеть, как вы терзаетесь, доктор. Вы, как и я, прекрасно знаете, что думают о нас эти люди и ка «могут с нами обойтись. Разве вы забыли, как они подстрекали зулусов перерезать всех нас? Помните, как хладнокровно они наблюдали за происходящим? Помните, док?

— Хватит, Найду. Этого человека они не считают своим, они его отвергли.

— Но и мы не считаем его своим. Он может нас предать. Вы слышали, что сказал Нкоси. А мы должны делать все, чтобы между нами и африканцами существовало полное доверие. Если мы потерпим неудачу в этом деле — по нашей вине или нет, неважно, — африканские националисты воспользуются случаем и поднимут крик: вот, мол, что получается, когда вы сотрудничаете с кули. Что тогда станет с нашим народом, кто за него заступится? Деньги в Йоханнесбург надо переправить так, чтобы не осталось никаких следов, ведущих к подполью.

Нанкху покорно отступил, как это частенько бывало в спорах с Найду, перед беспощадной логикой «ситуации», по выражению Сэмми.

— Попытаемся обставить все так, будто это дело рук поко, — сказал Найду, имея в виду черных террористов.

Нанкху стряхнул с себя уныние, еще раз взглянул на Нкоси, который после укола спал глубоким сном, и потянулся к выключателю.

— Пошли, Сэмми, работа не ждет.

— Наконец-то я узнаю вас, док! — откликнулся Найду.

Глава вторая

Ричард Нкоси открыл глаза. Он проснулся с чувством безотчетного страха, сразу насторожился и весь напрягся. Потом наконец вспомнил, как доктор уложил его в постель. Доктор, по имени Нанкху, и Найду, профсоюзный деятель — они хлопотали над ним до того, как подействовало лекарство. Особенно запомнилось ему лицо Найду: крупное, бесстрастное, круглое и до того черное, что такого не сыщешь и среди самих черных. И еще глаза — маленькие, острые, сверлящие, полные холодной расчетливости, которую ему довелось однажды увидеть в глазах гадюки и которую он запомнил на всю жизнь.

В комнате было темно. Когда его укладывали в постель, едва занималось утро, а сейчас совсем темно. Он почувствовал себя одиноким, загнанным в ловушку. Должно быть, он проспал весь день. Интересно, где дверь? Он ощупал руками кровать. Простыни были из тончайшего полотна, а одеяло легкое как перышко, шелковистое и мягкое.