Слёзы Рублёвки - Ирина Боур

Он усмехнулся — осторожно, чтобы не задеть.

'Глаза были повернуты вовнутрь, только и всего. Проблемы у нас'.

Помолчали. Казалось, он подыскивал слова.

'Я побежал тогда за тобой. Я быстро остыл. И побежал искать тебя. Но не нашёл. Хотел подойти на следующий день. Но подумал, что так лучше. Я не был готов к любви, а ты могла ещё встретить своего принца. А я им не был. На яхте с алыми парусами я был бы в лучшем случае боцманом. Зачем возвращаться? Чтобы принести разочарование, раскаяние? Ведь я сидел на чужом месте. И однажды ты это поняла бы. И до конца жизни мучилась сознанием совершённой ошибки?

Глупое положение… А ты знаешь, я не люблю глупых положений…'

Эх, разлетелись осколки из серванта… Для чего он это снова говорит? Чтобы оправдать новый свой уход? Вот сейчас, через минуту?

'Пошли', - сказала она.

'Подожди капельку', - положил он руку ей на руку.

'Одно слово ещё', - сказал он.

'Я все эти годы не заглядывал в карман. А сегодня вдруг увидел, что тот билет в кино был в нём. Все эти годы лежал. Я зря испугался контролёра. Я ошибался. И уступал неведомому другому своё место. Своё. И только сегодня я это увидел…'

Настя сидела, замерев.

'Ты сказала тогда: 'Ты не вернёшься…'

Настя, я вернулся'.

Она вздохнула.

'Ты знаешь, сколько серий прошло в том кино, пока ты не заглядывал в свой карман?' — спросила она.

'Настя…' — сказал он.

'Настя, — повторил он. — Настя, позволь мне вернуться…'

Х.3.

Осколок стакана мерцал уже не просто завораживающе — маняще. Казалось, вокруг искорок на нём разливалось сияние, словно они становились всё ярче, выдувая из себя растущий ореол.

И они затягивали, эти искры. Переливались, перебрасывались друг с другом мячиками цветов, словно им становилось веселее от того, что они росли и росли. Они торопились стать взрослыми. И подмять мир под себя. Точно так же, как подминает его каждое новое поколение людей.

И ещё… они подминали под себя Анастасию, её сознание. Это был настоящий гипноз, морок какой-то — только не подавляющий, а, казалось, расширяющий сознание. Сознание, которое росло вместе с огоньками. Расправляло себя, словно надувающийся детский мяч, маленький и сморщенный вначале, но постепенно превращающийся в большой, гладкий, цветной шар. Сознание уже как будто и не было с ней, с Анастасией. Оно уже охватило всю ванную и готово было расширяться дальше, уходя за потолок, за крышу, в небо, в облака, истощавшие себя дождем уже третьи сутки, -

— и за облака, к блестящим мошкам звёзд. Таким же блестящим и весёлым, как звёздочки на острых гранях осколка хрусталя…

И сознанию было всё равно, что делает поникшая в воде женская фигурка. Оно будто бы даже с усмешкой наблюдало, как разыгравшиеся огоньки тянутся к запястью тонкой руки. И ему уже даже хотелось вместе с ними погрузиться в тёплую плоть, чтобы начать там новую игру. С такими же весёлыми красными струйками, что начнут извиваться в воде, с каждой секундой делая сознание всё свободнее и свободнее… Всё ближе и ближе к вечному вращению искорок звёзд…

Но посторонний звук вдруг заставил замереть этот карнавал. В самое крошево огоньков и искорок обрушилась пухленькая кисть с короткими пальчиками почти без ноготков, подняв фонтан цветных брызг. За ней нарисовалась соответственно пухленькая. ручка, упрямо протискивающаяся из пелёнок. А далее появилось младенческое личико, искривлённое в отчаянном плаче.

Плач доносился из комнаты.

Огоньки опрометью бросились врассыпную.

Настя выронила осколок прямо в воду, рывком выскочила из ванны — и кусок хрусталя, словно мстя за отнятое удовольствие, зло клюнул её в пятку. Но она этого даже не заметила. Кинулась к кроватке малыша, оставляя на ворсе ковра кровавые пятнышки.

Ничего, господи, ничего, шептала она Максимке — или себе? — вся дрожа. И чувствуя, как некая электрическая волна, разряжаясь, волной уходит через ноги в пол. Что бы это ни было — ничего. Теперь ничего. Мы с тобой… Заплакал, маленький… Что не так с малюточкой?.. Кушать захотел, дитяточко? Или ручки, ручки захотел выпростать! Завернули туго малыша маленького, а он свободы хочет, разбойничек будущий!..

Это точно — младенец был в этом упорен: маленькие свои ручки он упрямо стремился высунуть наружу. Словно Максимка уже сегодня готовил себя к бескомпромиссной борьбе за свободу. Прямо будущий Спартак растёт! — высказался однажды Витька, пока ещё не ушёл…

Ушёл! У неё же Витя ушёл!

'Давно хотел тебе сказать…'

Давно хотел!

* * *

Телефон зазвонил в самый неподходящий момент. Как раз, когда после 'всякого баловства и непотребства', как Наташка это называла, движения приняли почти упорядоченный характер, и стала подступать первая сладость. Именно в такие секунды он испытывал себя на прочность. Хотелось уже без затей устремиться в высоты — или глубины — животного своего естества и страсти. Впиваться, вторгаться в этот мир, в этот космос, что с каждым движением всё неодолимее зовёт войти в себя…

И найти силы отказаться от вхождения… Приостановиться у его порога. И остановить партнёршу.

И поменять весь код на входе, который только что нашли… Сменить ритм, сменить позу, сменить всё — кроме этой томительной и зовущей сладости, что продолжает распирать обоих.

Он любил фантазировать в постели.

И ничего не было ненавистнее, чем звонок, вторгающийся из другого, тусклого мира в этот, сверкающий…

Некоторое время они лежали замерев, не двигаясь. Надеясь, что это исчадие чуждой Вселенной замолкнет само. И не даст сникнуть, раствориться, уйти той сокрушающей, но хрупкой волне страсти, что только что поднималась в них.

Но звонок рвал и рвал мир, где была это волна… Пока та не сникла, не выдохнула разочарованно… И не начала откатываться назад, оставляя серые, быстро исчезающие ошмётки пены — из того, что всего несколько мгновений назад было распирающим их обоих сияющим Космосом…

Виктор взял трубку.

— Ну? Что? — спросил он, стараясь сдержать грубый рык.

— Витя? — услышал он голос жены. — Ты? Что ты тут делаешь? Ты же должен быть в Мадриде…

* * *

Ушат паники обрушился на него, когда в трубке послышался голос жены. Словно сорвался с горы в пропасть.

И тут же пришла досада. Быстро переходящая почти в ярость. И облегчение. Может, так даже и лучше. Не надо больше длить это двусмысленное положение, когда, словно мальчишка, таскаешься по подворотням с подружкою. Пусть так! Пусть она узнает. А дальше будем решать.

Не к месту всплыла поговорка, которая когда-то давно его забавляла: 'Никогда так не было, чтобы никак не было. Всегда так было, чтобы как-нибудь, да было'.

И он бухнул в ответ:

— Да, не поехал я в Мадрид. И я не один…

И оглянулся на постель.

Наталья следила за ним, приподнявшись на локте. Шар груди с белым треугольником от купальника на загорелой коже выкатился из-под простыни.

Взгляд любовницы был как-то по-особому внимателен. Словно уже что-то просчитывает…

Наталья была журналисткой. Даже заместителем главного редактора гламурного журнала про частную жизнь богатых и знаменитых. Жена любила его читать, иногда ахая от поразительных деталей из похождений Высоцкого или каких-то артистов и правительственных деятелей.

Забавненько как получалось: чтиво для жены подготавливала его любовница…

С Натальей они познакомились на каком-то из светских раутов. Кажется, в Международном центре, где израильское посольство организовало приём по случаю национального праздника.

Как обычно, по большому залу фланировали самые разношёрстные фигуры — от известных телеведущих в смокингах до юных журналистишек чуть ли не в свитерах, и от аляповатых эстрадных див до обворожительных жён банкиров.

Виктор не любил подобные рауты. Стоишь с кретинским видом посреди зала с рюмкой в руках, и ждёшь, когда можно будет улизнуть. А надо что-то делать — к кому-то подходить с приветствием, кого-то, наоборот, привечать, с кем-то знакомиться, что-то говорить… Необязательное и бессмысленное. А потом вдруг остаёшься один и стоишь посреди зала. С кретинским видом и рюмкой в руках.

Нет, подчас и на таких мероприятиях случаются полезные знакомства. Но крайне редко. Все такие контакты надо хорошо готовить. А пока ты подбираешься к человеку, то чаемое знакомство происходит как-то само собой. Часто как раз в процессе его подготовки.

Так было и тут. Виктор тогда интересовался одной израильской фирмой, которая, в свою очередь, вроде бы заинтересовалась его возможностями здесь, в России. И готова была способствовать его проникновению на свой рынок в обмен на его помощь в освоении здешнего.

Ну, а дальше всё было, как обычно. Поговорили, нашли взаимопонимание, договорились уже о деловой встрече, и потенциальный партнёр вскоре исчез в водовороте других участников раута. Пообщались, сначала чуже-вежливо, а затем и вполне дружески, с израильским консулом. Перекинулись словом с несколькими знакомыми, махнули по паре фужеров с Игорем Красавиным из администрации президента. Виктор уже начал прикидывать, как бы ему тихо ускользнуть. В заведение напротив, где в эти часы становилось куда веселее, чем здесь. Но тут Андрей Демьянов, хороший его теннисный партнёр с непересекающимся бизнесом, подвёл к нему девицу, одетую вольно, но с известным изыском.