Происхождение партократии - Абдурахман Авторханов

Это, правда, не свидетельствует о политической мудрости верховных партократов, но весьма упрощает задачу историка: ему уже не приходится, как это было при Хрущеве, доказывать, что XX и XXII съезды глубоко ошибались, искусственно противопоставляя Сталина Ленину. Сталин был и останется в истории Лениным, доведенным до его логического конца. Вот почему ученики Сталина из Политбюро были правы, когда они до XX съезда постоянно повторяли: «Сталин – это Ленин сегодня». Эволюция в этом лозунге сводится к тому, что они сейчас говорят только о Ленине, но думают о Сталине.

К названным выше источникам надо добавить еще один источник, который в какой-то мере незримо присутствует в данной работе, начиная с середины двадцатых годов, – это мой личный опыт. Я вступил в партию, добавив себе несколько лет, совсем юношей еще в те годы, когда в ее Политбюро сидели Троцкий, Зиновьев, Каменев, Рыков, Бухарин, Томский плюс Сталин. Сделав довольно быстро карьеру партийного работника, я имел возможность изнутри наблюдать борьбу разных оппозиций против сталинской фракции. Во время борьбы между Троцким и Сталиным моя симпатия была на стороне Сталина, во время же борьбы между Сталиным и Бухариным – на стороне Бухарина. Это нашло свое отражение в моей статье в газете «Правда» против тезисов Политбюро к XVI съезду по двум вопросам: я критиковал сталинскую национальную политику ЦК, противопоставляя ей ленинскую, и отводил курс на коллективизацию в национальных республиках, как курс тоже явно не ленинский. По первому вопросу я писал:

«Нынешние темпы нашего культурного и экономического строительства в национальных районах не обеспечивают выполнение весьма ясных и практических директив Х-ХII съездов (1921-1923 годы) партии не только за эту пятилетку, но и за ближайшие пятилетки… Надо (провести) практическое, более чем форсированное устранение фактического неравенства национальностей… Нельзя утверждать, что все, что хозяйственно нецелесообразно и неэффективно в данное время, пролетарская революция не делает».

По второму вопросу, исходя из того, что антиколхозные восстания в 1929 – 1930 гг. были «в больших масштабах в национальных районах, чем в русских», я отвергал тот пункт в тезисах Политбюро, в котором говорилось, что «в национальных районах Востока получит на первое время распространение товарищество по общественной обработке земли, как переходная форма к артели» («КПСС в резолюциях», ч. II, стр. 595-6, 1953 г.).

В ответ на это в моей статье говорилось:

«Мы думаем, что эта подготовительная работа к массовому колхозному и тозовскому движению должна начаться с самого начала – с землеустройства. Если мы начали подготовку с тозов, это было бы не по-ленински… Начать нужно с простейшего и пока неразрешенного – с землеустройства».

И, в доказательство своей правоты я сослался на решение предыдущего, XV, съезда, в котором говорилось:

«Провести землеустройство бедняцких и маломощных слоев крестьянства за счет государства. Проведение землеустройства должно быть теснейшим образом увязано с другими мероприятиями (агропомощь, кредит, мелиорация, машиноснабжение и т. д.)… Признать неотложным установление основных начал землеустройства и землепользования в общесоюзном масштабе» («КПСС в рез.», там же, стр. 365).

По обоим вопросам я приводил массу примеров, как у ЦК слова расходятся с практикой его местных органов (см. газету «Правда», 22 июня 1930 г., А. Авторханов «За выполнение директив партии по национальному вопросу»).

Статья вызвала целую дискуссию, о которой я подробно рассказал в другом месте (см. мою книгу «Технология власти»). Здесь я ограничусь цитатой из статьи одного из моих критиков, наглядно характеризирующей не столько меня, сколько умирающую партию, в которой отныне всякая критика сталинского ЦК считается «предательством»:

«Что выходит, если пойти по пути предлагаемому тов. Авторхановым? Это означает снятие всерьез и надолго лозунга сплошной коллективизации в национальных районах… так как это землеустройство будет землеустройством индивидуальных крестьянских хозяйств… Тов. Авторханов определенно заболел правооппортунистической болезнью. Он не видит того, что есть в национальных районах, а "не признавать того, что есть, нельзя, – оно само заставит себя признать" (Ленин). Почему мы так резко возражаем тов. Авторханову? Да хотя бы потому, что "время более трудное, вопрос в миллион раз важнее, заболеть в такое время – значит рисковать гибелью революции" (Ленин, из речи на VIII съезде партии против тов. Бухарина). Предательские уши правых дел мастера торчат из рассуждений Авторханова о путях коллективизации национальных окраин» (газета «Правда», 30 июня 1930 г., Л. Готфрид «О правильных и правооппортунистических предложениях т. Авторханова»).

Мне была оказана большая честь – я был поставлен в прямую связь с Бухариным и предупрежден словами Ленина, что из-за меня, неизвестного слушателя Института Красной Профессуры, может погибнуть целая революция!

Дискуссия продолжалась, я «храбрился» ссылкой на решение XV съезда о землеустройстве, пока Сталин не положил конец дискуссии краткой фразой в своем докладе на открывшемся уже XVI съезде:

«ЦК пересмотрел метод землеустройства в пользу колхозов» (Сталин, Соч. т. 12, стр. 286).

После этой директивной «справки» Сталина я решил спасти и «революцию» и свой партбилет обычным тогда приемом: сделал покаянное заявление («Правда», 4 июля 1930 г.).

Моя статья пошла на пользу только мне самому – вот с этих пор я стал критически переоценивать, что уже произошло, и критически наблюдать, что дальше происходит. Очень скоро выяснилось, что идеалы наши – фикции, обещания – обман, надежды – самообман. Когда же, как бы для завершения моего марксистского образования, после окончания Института Красной Профессуры в 1937 году сталинцы меня посадили в том же году в подвал НКВД, объявив «врагом народа», то, должен признаться, этот чекистский «университет» в течение пяти лет дал мне то, что не может дать никакая профессура: теперь только впервые я увидел Сталина нагишом в политике, а его и без того уже «обнаженный меч революции» – чекистскую машину – в действии.

Обо всем этом, разумеется, я ничего не пишу, но такой личный опыт имеет то преимущество, что лучше понимаешь не только фарисейский язык документов, но и скрытую подоплеку самых событий.

В этом преимуществе кроется и серьезная опасность, которую я постоянно учитываю, а именно: как бы мое личное, эмоциональное, не наложило своего отпечатка на исследование во вред его научной объективности. Не нужно большой фантазии, чтобы предвидеть реакцию партийных идеологов на это произведение, – это его тотальное замалчивание, если оно не попадет в орбиту вездесущего, подлинно свободного голоса народов СССР – в Самиздат, объявление его «клеветническим», если оно найдет дорогу туда. Вступать в полемику по существу содержания самой работы советские жандармы от науки не станут. Ведь в их функцию и компетенцию не входят ученые споры, как это бывает во всяком правовом государстве, их профессия – «тащить и не пущать», как это подобает тоталитарно-полицейскому режиму. К тому же, объявить автора «клеветником» куда проще, чем опровергать его выводы, основанные на анализе исключительно советских официальных источников. Все, что партийные историки и при Сталине и после него намеренно умалчивали при использовании этих источников, я вытащил на свет Божий; их просталинские интерпретации произведений Ленина я пересмотрел в духе Ленина; из стенографических протоколов ЦК и съездов партии партийные историки цитируют только тех ораторов, кто говорил о мудрости Ленина, а я цитирую и тех старых большевиков, кто в этом сомневался; изгнанных из истории партии и революции большевистских лидеров по пресловутой формуле «Ленин, Сталин, Свердлов и др.» – вот этих «и др.» я восстановил в партии в их истинной роли; большевистским лидерам из разных оппозиций, которых в партийных учебниках клеймят как «изменников революции», лишая их возможности говорить об их действительной позиции, я вернул «свободу слова» излагать свои аргументы. Получилась картина, близкая, на мой взгляд, к действительной истории ленинского ЦК, но далекая от той, которую рисует казенная историография.

Автор не строит себе никаких иллюзий в отношении несовершенства своей работы. Совершенная и полная история ЦК может быть написана лишь будущими историками, когда откроются секретные архивы ЦК и советской политической полиции. Этого не будет пока существующий неосталинский режим не сойдет с политической сцены. Поэтому задача автора была более скромна: воссоздание документированной истории «триумфа и гибели ленинского ЦК» на основе анализа уже известных советских официальных источников. Насколько он справился и с этой задачей – судить не ему, а добросовестному критику и любознательному читателю.