Невидимое оружие - Дежё Кемень

— Если с тобой приключится беда или будет скандал…

— Можешь быть совершенно спокойным. Никакого скандала не произойдет. И за свое место не бойся — в отставку подавать тебе не придется!

— Ну и глупец же ты! Я за тебя боюсь, а не за свое место!

— Во всяком случае неплохо, если ты будешь неподалеку.

— Понять это и у меня ума хватит, — проворчал Сакач, но не выдержал, ухмыльнулся и согласно кивнул головой.

Оттокару в гостинице было пусто и одиноко. Петер протащил его в номер в портфеле и забаррикадировал в углу. Оскорбленный еж кружил, постукивая, в узком загончике, тревожно принюхивался, с упреком поводил носом. Петер сочувственно склонился к нему и попытался утешить:

— Сожалею, старик, но придется тебе немного попоститься. Разгрузочный день! Я не намерен платить из-за тебя штраф. Поголодай немножко. Будешь умницей, тетя Шари дома приготовит тебе фаршированный перец.

После того как хозяин ушел, обиженный Оттокар некоторое время потоптался на месте, а затем отправился на разведку. Перелез через загородку, отдышался, взвизгнул и, сердито покачиваясь, доковылял до радиатора. Там он нашел двух засохших мух, но этого было мало даже на закуску. Майский жук, случайно залетевший в окно, лишь раздразнил его аппетит. Продолжая поиски, Оттокар стянул со стола скатерть и опрокинул вазу с цветами. Осознав, что он единственное живое существо в этом безумном мире, еж попытался грызть кончик плаща Петера, но повторять эксперимент не стал и, таким образом, не смог прийти к надежным с точки зрения науки выводам. Однако, подобно некоторым философам, он больше полагался на свой вкус, чем на научные сведения. И в данном случае это себя оправдало. Валявшуюся на полу газету еж нашел столь же несъедобной, как и домашние туфли Петера, а когда он высвободил свои колючки от бахромы занавески, две мухи и жук, скучающие в его желудке, не смогли бы составить даже партии в бридж. Разве что при желании имели возможность сразиться в ульти.

Когда вернулся Петер, Оттокар не стал виновато горбиться, не прижался в испуге к полу, даже не спрятался, а потопал к хозяину, требовательно стуча лапками и переваливаясь на ходу.

После полуторачасовой уборки Петер водворил Оттокара в портфель, где лежал свежий рогалик, и уже собрался выйти из комнаты, как в дверь постучали. В номер вошел Имре Сакач.

— Значит, ты решил, что моя затея с автографом не годится? — спросил Петер.

— Напротив, я пришел к выводу, что ты прав, и поспешил в гостиницу. Монету кидать не станем, выскажемся оба. Сначала я, потом ты. Мне необходимо знать, что ты затеял. А для этого будет лучше, если ты узнаешь все, что известно мне.

— Пошли!

Когда они наконец остановились у гостиницы в центре города, Петер закончил объяснение и с сияющим лицом обернулся к другу:

— Гениально, правда?

— Неплохо, только опасно. Не лучше, если я…

— И думать не смей! Идея моя, и я хочу воплотить ее в жизнь самостоятельно. С рефлексами у меня все в порядке, чувство ритма хорошее. Но ты находись рядышком.

— Будь спокоен!

Сакач бросил портье несколько слов, и этого оказалось достаточно, чтобы они беспрепятственно поднялись на второй этаж к апартаментам Раджио. Им повезло: не пришлось искать предлога, чтобы удалить секретаря, — его в гостинице не оказалось. Петер, с портфелем под мышкой, постучал в дверь.

Он вошел в холл, застекленная дверь напротив была приоткрыта. Посреди комнаты в темно-красной домашней куртке стоял Раджио и выжимал сок из лимона в стакан. Петер почтительно поздоровался, затараторил по-итальянски. Пусть маэстро простит его за беспокойство, но он музыкант, и для него будет величайшим счастьем получить автограф гениального артиста. Выпалив все разом, он умолк и с благоговением воззрился на певца, лениво потягивающего сок.

— Не в моих правилах принимать посетителей в номере гостиницы, — сказал Раджио. — Тем более раздавать автографы. Но для вас, молодой человек, как для собрата по искусству, я сделаю исключение. — Он снисходительно улыбнулся и уже потянулся за пером и бумагой, но вдруг рука его замерла на полпути, лицо омрачилось. — А вдруг вы репортер? Что у вас в портфеле? Магнитофон?

— Да что вы, маэстро! Из благодарности, из чувства признательности за автограф я, с вашего позволения, кое-что вам покажу. Небольшая шутка, un scherzo innocente, она связана с музыкой. Вас это заинтересует.

Раджио посмотрел на него с подозрением, потом нацарапал свое имя и вернул Петеру блокнот.

— Извольте. И поспешите с вашей шуткой, если уж другого выхода избавиться от вас у меня нет. Я могу уделить вам от силы пять минут.

Петер, бормоча слова благодарности, открыл портфель и вытащил отчаянно протестующего Оттокара. Раджио с отвращением попятился к стене. Испуганный Оттокар, выставив иголки, сгорбился на краю стола. А Петер без устали молол языком.

— Разрешите представить вам Оттокара, маэстро. Еж обыкновенный, по-латыни Erinaceus europaeus. Среди всех его примечательных свойств нас интересует лишь одно. Кстати, маэстро, наряду с музыкой я занимаюсь и зоологией. В прошлом году защитил докторскую диссертацию. Прошу следить за Оттокаром!

Он вынул из кармана свисток и дунул в него.

Оттокар, следуя знакомому сигналу, зашевелил длинным носом с черной кнопкой на кончике и быстро, как на колесах, покатился к хозяину. Добежав, получил награду и не торопясь вернулся на край стола. Петер повторил опыт, не прерывая своих объяснений:

— Немудреная штука, если иметь подход. Непосвященных она пугает. С таким аттракционом в прежние времена я мог бы стать кудесником. Дело в том, что уши Оттокара чувствительны к ультразвуку. Мы его не слышим, а он улавливает. Ну-ка, малыш, давай! Получишь вкусный рогалик… Ультразвук воспринимают также дельфины, летучие мыши. И собаки. Таким, как у меня, свистком многие хозяева подзывают к себе служебных собак. Но, — он поднял голос, — ультразвуком можно и убивать.

Петер умолк и отодвинулся к зеркалу на стене. Раджио несколько секунд пристально смотрел на него, затем невозмутимо произнес:

— Интересная игра, dottore. Очень поучительная. А теперь убирайтесь вон!

— Это все, что вы хотели бы мне сказать?

— Пока все.

— Предположим, я исчезну. Чем это вам поможет? Или вы так свято полагаетесь на своего секретаря?

Раджио сделал шаг вперед. Расстояние между ними не превышало трех метров. Петер не отступал от зеркала. Опершись обеими руками о стол, певец яростным шепотом бросал ему в лицо:

— Убирайтесь прочь, ничтожество! Со мной шутки плохи! Вы осмелились шутить над величайшим артистом!