Смерть берет их тепленькими - Гор Видал

Скажем так: чувствовал я себя по крайней мере неловко. И даже подумал, не забрать ли мне свой чемодан и не отправиться в одну из местных гостиниц, например в «Дом 1770 года». Я не так уж нуждался в работе, скорее, в отдыхе, которого, учитывая сложившиеся обстоятельства, могло и не получиться. Миссис Виринг была странной женщиной, много пила. Кроме того, она показалась нервной и испуганной… Но чего она боялась?

Скорее из любопытства, чем из-за чего-то еще, я решил остаться. Это оказалось чертовски большой ошибкой.

4

В восемь вечера после продолжительной ванны и длительной процедуры одевания я спустился по лестнице, изучив предварительно немного сырую (во всех виллах на берегу океана царил одинаковый затхлый запах), но прекрасно обставленную комнату, и прочитав названия книг на ночном столике: Агата Кристи, Мако, Великая герцогиня Мария… У меня возникло подозрение, что такие же книги лежат на ночных столиках в каждой комнате для гостей по всему Хемптону… за исключением, может быть, Саутхемптона, где могла появиться Нэнси Митфорд и еще что-нибудь неприличное.

Я решил отдать предпочтение Агате Кристи вместо Лиз Бессемер, которую, скорее всего, не смогу увидеть до субботы, если увижу вообще.

Оказалось, остальные гости уже собрались в большом зале, теперь ставшем уютным и светлым. Наступил вечер, шторы были задернуты, зато зажжены все лампы.

В комнате были все, кроме нашей хозяйки.

На помощь мне пришла женщина, с которой я чуть не столкнулся. У нее была изящная фигура, мягкие неброские черты; ей было немного за тридцать, но серое платье придавало вид довольно старомодный, словно не из нашего столетия.

— Меня зовут Элли Клейпул, — сказала она улыбаясь. — Кажется, я на вас наткнулась…

— Да, в холле. Я — Питер Саржент.

— Пойдемте я представлю вас остальным гостям. Не знаю, что задержало Розу. — Она повела меня по комнате.

На кушетке для двоих, недостаточно большой даже для нее одной, сидела Мери Вестерн Ланг, известная писательница, обладательница полной фигуры, с лицом в ямочках цвета слегка прокисших персиков со сливками и волосами, выкрашенными под платиновую блондинку. Полнота делала ее широкие алые брюки еще более заметными. Я насчитал у нее на каждой ноге от лодыжки до бедра по четыре складки; создавалось впечатление, что у нее четыре колена вместо одного, как положено.

Следующая остановка произошла на другом конце комнаты, где миссис Брекстон, миниатюрная брюнетка с голубыми, как у фарфоровой статуэтки, глазами, просматривала стопку книг по искусству. Она коротко кивнула мне.

Брекстон, изучавший поднос с виски, оказался более приветливым. Я узнал его по фотографиям: невысокий плотный человек с песочного цвета усами, веснушчатой лысиной, в тяжелых очках, с заурядным и невыразительным лицом, несколько напоминавшим типичные для него картины.

— Что вам предложить? — спросил он, встряхивая лед в шейкере.

Больше всего я ненавидел фразу «Как давно мы не виделись!», а вслед за ней шла фраза «Что вам предложить?», но после холодного приема, оказанного его женой, я отнесся к нему почти как к давно потерянному брату.

— Предпочел бы мартини. Могу чем-то помочь?

— Нет, не беспокойтесь. Сейчас все будет готово.

Пока он манипулировал с шейкером, я обратил внимание, какие у него длинные пальцы; прекрасные сильные пальцы, так непохожие на все остальное, с трудом поддававшееся описанию. Под ногтями краска — профессиональная примета.

Потом Элли Клейпул представила меня своему брату, спрятавшемуся в алькове на другом конце комнаты. Он был очень похож на нее и примерно на год или два старше; симпатичный молодой человек, небрежно носивший дорогой твидовый костюм.

— Рад познакомиться с вами, Саржент. Я тут копаюсь в книгах. У Розы есть интересные вещицы. Жаль, что сама она ничего не читает.

— Почему бы тогда их просто не украсть? — улыбнулась брату Элли.

— Может быть, я так и сделаю.

Они быстро обменялись теми доверительными взглядами, которые так характерны для мужа и жены и кажутся немного неестественными у брата с сестрой.

Затем, вооружившись бокалами с мартини, мы присоединились к писательнице, устроившейся возле камина. Все расселись вокруг, за исключением миссис Брекстон, отчужденно стоявшей в дальнем конце комнаты. В тот вечер в воздухе висело какое-то ожидание, тишина напоминала затишье перед бурей.

Я заговорил с Мери Вестерн Ланг, оказавшейся справа от меня. Стал спрашивать, давно ли она в Истхемптоне и как ей тут нравится, но взгляд мой блуждал по комнате, а уши чутко ловили другие разговоры. Внешне все выглядело спокойно. Клейпулы спорили с Брекстоном о живописи. Никто не обращал внимания на миссис Брекстон; ее отчужденность формально оставалась незамеченной. Но что-то случилось. Думаю, я заметил это благодаря нашей странной беседе с Мери Вестерн; но даже без ее предупреждений я сам, пожалуй, смог бы уловить воцарившееся тревожное настроение.

Мери Вестерн была неисчерпаема; голос ее звучал пронзительно, почти по-детски, но не громко; несмотря на ее размеры, которые позволяли ожидать чего-то громоподобного, голос ее был слабоват, и мне приходилось очень низко наклоняться, чтобы расслышать, что она говорит… Ей это очень нравилось, и она безудержно флиртовала со мной, как девчонка.

— Только теперь, после прихода Эйзенхауэра все изменится…

Интересно, что должно измениться? Дело в том, что я не слышал начала ее рассуждений.

— Ничто не остается неизменным, — глубокомысленно заметил я, надеясь, что это сочтут достаточно уместным. Так и случилось.

— Как справедливо! — Она взглянула на меня чуть выпученными из-за болезни щитовидной железы глазами; ее большое детское лицо было счастливым и безмятежным. — Я всегда считала точно так же. Вы не впервые здесь, не так ли?

Я сказал, что в детстве частенько проводил здесь лето.

— Ну, тогда вы здешний старожил! — Эта новость доставила ей неописуемое удовольствие. Она даже попыталась положить руку мне на левое колено, сопроводив это быстрым теплым пожатием, что чуть было не заставило меня выпрыгнуть из собственных штанов; за исключением весьма особых обстоятельств я ненавижу, когда меня трогают. К счастью, в этот момент она на меня не смотрела, глаза были опущены на ее собственные алые колени, или, по крайней мере, на место, казавшееся наиболее вероятным их местонахождением.

После нескольких почти истерических реплик мне удалось вырваться к стойке с остатками мартини, пообещав, что принесу и ей. Когда я выливал остатки из шейкера в бокал, ко мне неожиданно подошла миссис Брекстон.

— Сделайте и мне, — тихо попросила она.

— Да, конечно. Предпочитаете сухой?

— Все равно. — Она взглянула на мужа, сидевшего спиной к нам и оживленно жестикулировавшего, что-то доказывая. Лицо ее оставалось непроницаемым,