Проигравший получает все - Анна и Сергей Литвиновы

– Напивался ли до беспамятства?

– Никогда не видела. Он всегда контролировал себя. Сколько бы ни выпил.

– Где он мог бы скрываться?

– Где угодно. По всей России. Он журналист. У него полно друзей.

– Вы поняли, как представляют себе дело мои коллеги из милиции?

– Не знаю точно… Но скорее всего так: я пришла и увидела Диму в постели с этой… В приступе гнева зарезала ее… Потом Дима и, я испугались и сбежали…

– Вам предъявили обвинение?

– Да.

– Почему вас выпустили?

– Валерий Петрович – мой отчим – поставил всех на уши… Я дала подписку о невыезде… Заплатила залог…

– Сумма залога?

– Это, простите, не ваше дело. Я перевел дух.

– Хорошо. А как вы сами себе объясняете: что произошло?

– Ну… Я думаю, что ее убили посторонние люди… Возможно, это были грабители… Ворвались…

– Почему же тогда исчез Дима?

– Я не договорила: скорей всего бандиты охотились за Димой. Эта Оля оказалась просто ненужным свидетелем… Диму захватили и увезли. В квартире что-то искали.

– Могли у него быть дома ценности, деньги?

– Денег… Не думаю, что много… Но бандиты могли думать, что у него есть ценная вещь.

– Какая?

Она слегка поколебалась:

– Драгоценный алмаз.

– А он был у него в квартире?

– Нет.

– Но Дима знал, где он находится?

– Да.

– А вы знаете, где этот алмаз находится?

– Да.

– И не скажете мне?

– Естественно, нет.

– Теперь вопрос такой. Только подумайте. А кому известно, что вы и Дима можете знать, где хранится этот камень?

– Никому. Точнее – двум человекам. Но они, во-первых, далеко. А во-вторых, я им верю больше, чем себе.

– Завидная уверенность… А мог Дима обладать информацией, кому-то здорово мешающей? Какой-нибудь дискетой, кассетой?

– Наверно.

– Он проводил журналистские расследования?

– Думаю, да.

– Но он ничего не говорил вам об этом?

– Он никогда не рассказывал о своей работе.

– Так… У вас нет ли случайно фотографии Дмитрия?

– Случайно – есть.

Она была предусмотрительной. Даже чересчур. Татьяна достала из сумочки фото. На ней были запечатлены они с Дмитрием. Фотография была сделана зимой. Они стояли, слегка обнявшись, на каком-то заснеженном поле. Полуянов щурился от морозного солнца. Лицо его было не слишком хорошо видно. Но на первый случай сойдет.

– Я возьму фото… Пожалуй, пока все… Вы по-прежнему настаиваете, чтобы я перед вами ежедневно отчитывался?

– Да.

– Тогда жду вас здесь в двадцать три ноль-ноль. Наверно, у меня будут к вам еще вопросы.

– Я приеду, – милостиво согласилась она. Встала и подала мне руку.

Рука была сильная. Пожалуй, излишне сильная для девушки. И совсем невлажная. Она, похоже, перестала волноваться. И на мои вопросы отвечала правдиво.

– До вечера.

– Желаю удачи.

Я проводил ее до дверей офиса. Римка послушно встала, пряча под столом полунакрашенные ногти.

Я вернулся к себе и уселся в любимое кожаное кресло. Жара набирала обороты. Из распахнутого окна тянуло, как из сталеплавильной печи.

Похоже, ключом к разгадке был пресловутый Димка. Дмитрий Полуянов, специальный корреспондент «Молодежных вестей». Надо искать его. «Ох, какой я догадливый…» – самоиронично подумал о себе, любимом.

– Римка! – заорал я. – Я уезжаю! Буду вечером! Если что, звони мне на мобильный или на пейджер.

Римка не могла скрыть своей .радости. Целый день она сможет – за мои деньги – точить когти и играть на компьютере.

– Будешь занимать телефон – во! – Я продемонстрировал ей немаленький кулак.

– Что ты, Пашенька, – промурлыкала она. Я надел солнцезащитные очки и поспешил к своей «восьмерке». План действий на сегодня уже сложился у меня в голове. Дел хватит. Надо шустрить.

Не каждый день сваливается на голову клиент с полусотней «штук» зеленых. Этак можно квартиру прикупить взамен моей коммуналки. Двухкомнатную, в центре…

Если бы я знал, включая зажигание в духоте машины, какими неприятностями будет чревато для меня дело, за которое я столь опрометчиво взялся! Когда б я хоть на минуту мог представить, сколь мощные силы начнут противостоять мне – я бы не мечтал о том, как распорядиться еще не заработанными деньгами, а помчался возвращать молодой даме, этой богатенькой Татьяне Садовниковой, задаток.

И еще своих, пожалуй, приплатил бы…

Из офиса Павла она вышла в совершеннейшем раздрае.

На вопросы Синичкина отвечала словно во сне. Двигалась и говорила, собрав в кулак всю свою волю. Даже две чашки кофе не помогли.

Павел произвел на нее благоприятное впечатление. Но чем конкретно понравился он ей? Она была в таком состоянии, что не смогла бы сформулировать.

Пожалуй, больше всего понравились его внимательные глаза. Мягкий тон. Его спокойная манера разговора контрастировала с широкими плечами Павла и огромными его кулаками. Таня сразу безотчетно почувствовала, что такому человеку можно доверять. Больше того: ему, казалось, можно вверить свою судьбу.

Выйдя из здания, где помещался офис Павла, Таня принялась беспомощно озираться. В этом районе Москвы она бывала не раз. Все казалось ей смутно знакомым. Но сейчас Таня не могла сообразить, где она находится, как ей выбраться отсюда. И где ее дом.

Она встряхнула головой, сделала над собой усилие и вдруг поняла, что отсюда – всего минут семь езды до дома ее матери. И ей вдруг отчаянно захотелось – так же, как в раннем детстве, когда обида или детское горе переполняли ее, – прибежать к матери, уткнуться в нее и выслушать бессвязные, ласковые слова сочувствия.

Татьяна отогнала слезы, сдерживаясь из последних сил, и подняла руку, подзывая такси. Остановилась машина, Таня села и назвала адрес мамы. Откинулась на заднее сиденье и закрыла глаза. И едва ли не тут же провалилась в сон.

Прошедшую ночь Таня не спала. Разве можно уснуть в камере, где на восемь нар – тридцать заключенных женщин! Где стоит невыносимая жара – наверное, все шестьдесят градусов. Дышать нечем. Кашель, стоны… А эта вонь!

От параши, от женщин, от белья, сушащегося на веревке под потолком… "Дура я дура, – думала Таня. – Я третьего дня квартирами нашими брезговала. Все о вилле своей вспоминала. Сейчас бы растянуться – хоть на жестком диване, хоть на полу.

Остаться одной, завернуться в чистое белье, провалиться в блаженный сон…"

Весь вчерашний день ее допрашивали. В основном следователь – полная, потеющая тетка в очках. Ее глаза под сильными стеклами-лупами были словно щелочки. Едва Таню ввели в ее кабинет, она уже смотрела на нее с неприязнью.

Метод допроса был: по двадцать раз повторять, в разных формулировках, одни и те же вопросы. Под конец Таня уже не соображала, что говорит. Отвечала, как автомат. Видать, следовательша того и добивалась: чтобы Таня потеряла контроль над собой и что-то выболтала. Слава богу, хоть не били. А Таня с ужасом ждала этого…