Мы к вам приедем… - Дмитрий Лекух

Киваю головой, морщусь:

– А ты-то, Глеб, на хер себе голову этим говном забиваешь? Что, делать больше нечего?

Он опять усмехается.

– Ты что, – говорит, – так и не понял, Данька? Они – не говно. Они – враги. Да, пока мелкие, «шавочные». Да, они не делают погоды нигде, даже в том же Питере. Но даже таких – надо знать… гкхм… не могу сказать, что в лицо… лицом это образование назвать затруднительно… Но все равно – надо. Хотя бы для того, чтобы понимать, что это за хуерга такая за пятки прикусывает…

Делает глоток виски, аккуратно, под столом, передает мне фляжку.

Под столом – это потому что смешливая официантка в это время несет нам очередные стаканы свежевыжатого сока и черного как смоль горячего кофе-эспрессо. И в этот самый момент у меня неожиданно звонит телефон.

Кому это я, интересно, в такую рань понадобился?

Поднимаю трубку.

Лида.

– Привет, – говорит, – Данька! А у нас – одну пару отменили, а вторую я и прогулять могу. Хочешь, встретимся?

Я смотрю на Али, тот улыбается и машет рукой.

Типа, – все слышал.

Давай, парень, рви когти.

Потом договорим.

– Конечно, хочу! – радуюсь. – Скажи только, куда подъезжать!

– А ты где сейчас? – спрашивает.

– Я? В «Хард-рок кафе» завтракаю, у Гайд-парка.

– О! – радуется. – Тогда и не надо никуда подъезжать, просто подходи к центральному входу, я там через минут двадцать буду, погуляем.

– Уже, – глупо улыбаюсь в телефонную трубку. – Уже лечу!

Убегая, я заметил, что Али подзывает официантку, видимо, чтобы заказать еще одну чашечку кофе.

Сколько же он их пить-то может?

Сгорит ведь на фиг.

Не хотелось бы…

Жалко его просто.

И его, и Ингу.

Она его все равно любит, что бы он там не думал и не говорил про их «непростые отношения».

Уж я-то это – точно знаю.

А кому еще об этом знать, если не мне?

…На следующий день я опять проснулся в семь утра, но это уже было не самопроизвольное радостное желание, а элементарная жесткая необходимость. Автобус в Ливерпуль отходил от отеля в самом начале десятого.

Жесть, однако.

Мне-то еще – ничего, я уже в час ночи благополучно спал, причем – почти трезвый.

А вот остальным…

Смотреть на эти рожи, с непосильным трудом погружающиеся в мягкое нутро автобуса, было, скажем так, – весьма жалостливо.

Ну, думаю, – это ненадолго.

Еще бы.

Почти у каждого в сумке чего-нибудь да звякало…

Али с Гарри, Стакановым, Егором и примкнувшим к ним топовым хулиганьем начали лечение еще до приезда автобуса, прямо в холле гостиницы.

Пивком.

Когда я подошел поздороваться, мне тоже тут же сунули бутылочку.

Видно, как «своему».

Взял, разумеется, хотя мне, в общем-то, и не требовалось.

Зато над страдающим Степашкой – поглумились всласть, с оттяжечкой. Рассказывали и какое вкусное пиво, и какое холодное, и как оно льется по пищеводу, и как проясняет голову.

Все ждали, когда же попросит.

Не-а.

Кремень.

Пришлось угощать так, без предварительных условий…

Степа бутылку взял в руки с достоинством, но выпил все-таки одним глотком, не отрываясь.

Тут же дали следующую.

Уж больно прикольно было наблюдать за простым человеческим счастьем…

Наконец Толя отдышался.

– Слышь, – говорит, – Степы, – ты, ты и ты! И еще – ты!!! Я же, блин, – в долгу не останусь, запомните! У меня в сумке – четыре литровых «Гжелки» с Москвы припрятаны! Кремень! Ну как четыре… пять, конечно… одну заначить хотел… не для себя, для вас же волков… хотя… правильно, что не заначил… а то – было семь, хотел шесть взять… вчера… блин, не удержался…

Народ ухохотался…..

Мне, кстати, именно со Степашей в автобусе сидеть выпало. Ничего страшного, даже совсем наоборот.

Хозяйственный мужик, чего уж там.

Он, оказывается, кроме водки еще и хлебушка черного с самой Москвы заначил, и сало с горчицей, и огурчиков баночку.

– Не первый раз, – говорит, – на выезд еду. Вон Али, зараза, знает, не случайно место по соседству всегда отхватывает. Ну как по соседству. В соседнем ряду. А то, слышь, Степа, я, когда выпью, так иногда становлюсь уж очень заебистым. Хотя ты уже привык. Правда, Али?

– Угу, – отвечает Али, зажевывая очередной стопарик Степашиной водки кусочком черного хлеба с ломтиком сала. – Но люблю я тебя не за это, совесть ты моя вечно пьяная…

Я с наслаждением выпил водки с мужиками, сходил в задние ряды – потихоньку покурить в приоткрытое окошко (чтоб водила не заметил курящих, там парни специально хитрым образом флаги развесили, да и курили аккуратно, по одному). После чего устроился поудобнее и стал смотреть на проносящуюся мимо окон автобуса сельскую Англию.

Она оказалась именно такой, какой я ее себе и представлял.

То есть – скучной.

Я полюбовался на нее еще с полчасика, повертелся еще немного в кресле, повспоминал вчерашние прогулки с Лидой, помечтал, опрокинул предложенный стопарик, откинул голову на подголовник и уснул.

Проснулся уже в Ливерпуле от вполне себе ощутимых толчков уже солидно набравшегося Толика.

– Слышь, Степа, – говорит, – какой-то ты хлипкий мне попался, как я погляжу. Вставай, блин, приехали уже на родину «Биттлз» и современного футбольного фанатизма, не к ночи он будь помянут, блин, на фиг. Время пивком подзаправиться, пожрать слегонца, да на стадио…

Я потянулся и посмотрел в автобусное окно.

Бас заруливал на стоянку.

Над кирпичным промышленным и мрачным Ливерпулем, то затихая, то опять усиливаясь, шел мелкий противный дождь.

В этом городе вообще все было плохо.

Все.

Без исключения.

И не стихающее, пробивающее «непромокаемую» ткань ветровки холодное сито дождя.

И не смолкающее, радостное и слаженное пение скузеров на «Энфилде», начисто перепевших и переоравших наш «гостевой» сектор.

И пиво в пабе.

И еда в ресторане.

И не лезущая уже в горло Степашина водка.

И издевательские аплодисменты скузеров нашей террасе на выходе со стадио.

И – самое главное – страшные, позорные «5:0», издевательски сверкающие сквозь плотную стену льющейся с неба воды, – на электронных табло легендарного стадиона «Энфилд Роудс». И – начисто втоптанная, закатанная отлаженным ливерпульским катком в зеленый, идеально ровный газон честь великой команды.

Я плакал.

Мне было дико стыдно, – но я плакал.

Молча.

А потом оглянулся вокруг – посмотреть, не заметил ли кто моего позора, и вдруг увидел, что я – не один такой. Прямо надо мной на террасе стоял один из тех людей, чей авторитет в «мясном» хулиганизме абсолютно непререкаем.

По крайней мере, для таких, как я – абсолютно точно.

Он заметил, что я смотрю на него и криво, болезненно усмехнулся:

– Не обращай внимания, парень. Это дождь. Это всего лишь дождь…

Глава 3

Межсезонье

Больше в этом году на выезды я не катался.

И опустошение было дикое после «Энфилда», и денег надо было на следующий год подкопить.

Ну и постараться «хвосты» в универе подчистить так, чтобы на следующий год поменьше напрягаться в этом плане.

Да и в зачет «золотого выезда» путешествия этого года пойти никак не могли, – что тоже свою роль сыграло, если честно..

Он, «золотой», «по году» считается.

Нет, были, конечно, вялые мысли пробить Валенсию, куда усиленно звал Гарри, или Волгоград, в котором мы все-таки оформили бронзу.

Но быстро проходили.

И дел до черта, и игра команды что-то не радует.

Я учился, крутился в поисках денег, ходил на стадион, свято соблюдая требование Гарри избегать силовых акций, переписывался и перезванивался с Лидой.

Ну и время от времени, если была такая возможность, – общался с Гарри, Али и другими парнями, с которыми познакомился на выезде.

Особенно мне была интересна компания Гарри и Глеба, разумеется.

И пообщаться, и потусить, и подучиться кой чему у них мне бы совсем не помешало.

Да и жгли они так, – при случае, разумеется, – что мои ровесники скромно курили в сторонке.

Первая, блин, лига.

Если не вторая…

Ну и, – это если уж совсем честно, – то уже сам по себе факт общения с этими людьми прилично добавлял мне авторитета в моей, скажем так, повседневной компании. Там, поглядев на все эти дела со стороны, меня все чаще стали подтягивать для решения каких-то внутренних вопросов, проблем, просили рассудить, если шли какие-то междусобойные косяки.

Вообще-то – мне это нравилось.

А кому не понравится, если душой не кривить?

Только тем, кому этого авторитета не видать, как своих ушей на прыщавой таблице.

Ну и прочим апездолам.

Правда, помимо приятной стороны «почета и уважения», все это хозяйство несло в себе еще и вполне приличную кучу весьма качественных геморроев.

За все, увы, надо платить.

Причем – по полной программе.

Причем – не когда-нибудь завтра, а здесь и сейчас.

Такая вот нехитрая философия…

Словом, к общению с этими людьми я – стремился.