Лучше только дома - Кэти Пирсон

С каждым месяцем я привыкаю к обследованиям, но кое-что меня до сих пор беспокоит. Например, я убеждена, что мой разум напрямую связан с организмом, и порой гадаю, не я ли спровоцировала у себя рак, а если так, значит, я могу вызвать его снова — хотя бы этим собственным страхом. Эта мысль западает в голову, вертится там, гложет и грызет меня изнутри. И я, разумеется, вынуждена осаживать себя, а всем известно, что и подавление чувств приводит к раку… словом, замкнутый круг. Знаю, надо откровенно признаться, чего я боюсь, и преодолеть свой страх. Выдержать прессинг жуткого термина «позитивное мышление» не так-то просто. Знать бы только причину рака! Поздняя беременность? Лифчики на косточках? Дезодорант для подмышек? Химикаты в воде? Пластмассы? Пестициды? Избыток молочных продуктов? Стрессы? То, что я забывала креститься или свистела, выходя из дома по утрам? Список бесконечен, он способен свести с ума. Четкого ответа попросту нет. Возможно, сработало сочетание всех факторов сразу или просто фатальное невезение. Одни факторы устранить можно, другие нельзя, но как бороться, если понятия не имеешь, откуда он у тебя вообще взялся, этот рак? А мне известно только, что одним курсом химиотерапии я по горло сыта на всю жизнь.

Но хватит о грустном. Поговорим о делах поважнее. Как удалась речь Тома? Он выиграл дебаты? Когда же мы наконец согласуем графики и увидимся? Чмоки!

Кому: Джею, [email protected]

От: [email protected]

Тема: Жизнь, смерть и Джордж Клуни

Жаль, что сегодня днем мы разминулись, и спасибо за Сильвию. Ты ее буквально очаровал. Само собой, в деликатные подробности твоей жизни я ее не посвящала, но, если чересчур размечтается, тайну придется выдать. К врачу съездила удачно — разве что пришлось прождать лишний час, и я совсем издергалась. В больницу практически втащила себя за шиворот, борясь с павловской тошнотой. Наверное, все дело в больничном запахе. В приемной царила атмосфера фальшивой светскости: пациенты листали глянцевые журналы и попивали чай. Все держались донельзя учтиво, говорили негромко и переглядывались с улыбками, словно объясняя: «Я в порядке. Я совершенно здоров и останусь здоровым».

Среди пациентов я заметила миловидную женщину с шестнадцатилетней дочерью, которую Матильда приняла бы за ожившую Барби. Мать была бледна и нервно теребила нитку на рукаве жакета. Обе сидели молча, изредка поглядывая друг на друга, и ободряюще улыбались. Жизнерадостная грудастая медсестра назвала очередную фамилию. Я ожидала, что откликнется мать, но поднялась девочка. Значит, рак у нее. От сочувствия у меня сжался желудок, я возненавидела себя за то, что стала свидетельницей чужой трагедии. Обе явно пришли сюда впервые: сестра лично водила их по кабинетам и объясняла суть процедур. Мать и дочь охотно улыбались и старались держаться «как подобает», а им, скорее всего, хотелось лишь одного — разрыдаться.

Наблюдая за этой парой, я знала, что их ожидает в ближайшие ужасные месяцы обследования и лечения. К глазам подступили слезы. Мне пришлось прикусить губу, чтобы не расплакаться. Что бы ни случилось, я не имею права нарушить этикет приемной — это недопустимо. Нельзя плакать, нельзя беспокоить окружающих и ставить в неловкое положение себя. Но эта пациентка совсем еще девочка… Может, хорошие манеры помогают выжить. В преддверии катастрофы люди цепляются за этикет. Невозмутимое лицо, недрогнувшие губы — как все это по-британски. Я никогда не видела в приемной рыдающих или даже просто повышающих голос людей, хотя некоторые выходили от врача, услышав, что жить им осталось всего несколько месяцев. Интересно, везде ли действует это правило? Не представляю себе сдержанных итальянцев или американцев. Возможно, приближение смерти вселяет смирение и спокойствие… а может, просто не веришь, что все это происходит с тобой. Помню, я читала, как миллионы евреев, покорных своей судьбе, шли в газовые камеры… Но такие глубокие мысли меня посещают нечасто. Обычно в приемной я развлекаюсь игрой «Найди парик» и прикидываю, кто симпатичнее — Джордж Клуни или Брэд Питт.

Кому: Джею, [email protected]

От: [email protected]

Тема: На вкус и цвет

Да нет же! Джордж Клуни лучше!

Кому: Бет, [email protected]

От: [email protected]

Тема: Так держать!

Решила сообщить тебе, что обследование прошло успешно: ничего лишнего в организме пока не выявлено. Кульминацией дня стал ленч с Джеком, и знаешь кого мы встретили? Алекса, которого обхаживала продюсерша Джессика Бедмай — восходящая звезда Би-би-си. Она как раз подыскивает режиссера для нового масштабного проекта. В чем его суть, пока не могу сказать, намекну только, что речь идет об экранизации «Тэсс из рода д'Эрбервиллей»[11] для Би-би-си-2 — созвали целую толпу звезд и вбухали бешеные деньги. Алекс и Джессика были так увлечены разговором, что мы решили им не мешать.

Ленч с Джеком прошел блестяще. Он рассказывал о временах Второй мировой, когда страх и смерть стали привычным явлением. В наше время мы от этого ужаса избавлены. Когда мне объявили, что у меня рак, это прозвучало как смертный приговор, но гораздо хуже было другое — что думали по этому поводу Алекс, мама, подруги и даже ты, дорогая Бет, хотя ты мудро промолчала. Одни наотрез отказывались верить, другие уверяли, что скоро я поправлюсь, и это иногда подбадривало, но чаще — безумно раздражало. Казалось, они не могут или не хотят понять, что значит заболеть раком.

А может, все гораздо проще? В конце концов, тысячи людей до меня узнавали, что у них рак, лечились и продолжали жить. Но почему-то мы помним только тех, кто умер. Почему я не могу примириться с тем, что у меня рак? Ответ очевиден: из-за детей. Невыносимо думать о том, что меня не будет рядом в важные периоды их жизни. Учеба в школе, подруги, дни рождения, первые мальчики, экзамены, карьера, брак, внуки — словом, я не увижу ни заурядных, ни судьбоносных событий нашей долбаной жизни. Но есть и другое, более фундаментальное обстоятельство. Я просто не в состоянии осознать сам факт прекращения моего существования. Помню, перед операцией я разговорилась с медсестрой Эммой.

— Я готова ответить на все ваши вопросы. Вас что-нибудь тревожит?

— Да, — ответила я. — Линда Маккартни.

Эмма явно растерялась.

— Вы о чем?

— У нее была ремиссия, она даже разъезжала верхом, а через два дня скончалась. Не понимаю, почему так быстро.

Эмма терпеливо объяснила, что у Линды, в отличие от меня, болезнь была безнадежно запущена, прогнозы — неутешительны, но так и не смогла втолковать, почему смерть наступила молниеносно. Смеешься себе, дышишь, катаешься верхом — и вдруг тебя нет. Можно еще понять, будь это авария или сердечный приступ. Но почему рак убил жертву так стремительно? Что произошло? Такие мысли я старательно отгоняю и, если честно, никому в них не признаюсь.