Диагноз Дракона (СИ) - Русецкий Роман

Александр вдруг встал, повернулся к ней и кивком приветствовал. Лера подошла ближе.

— Здравствуйте, Валерия. Мои силы быстро нарастают, но я всё ещё в плену этого облика. Как же прискорбно.

— Да, здравствуйте, Александр. Вы заполнили тест?

— Разумеется. Думал отдать дежурной, но решил, что не стоит, раз вы не сказали.

Теперь смысл слова "прискорбно" ощутила сама Лера. Впрочем, страх так и оставался на задворках разума, не мешая ранее скрытому за ним любопытству.

— Я схожу за ним, чтобы не задерживать вас, — предложил Александр, направляясь к одной из палат, — Меня сперва потешал страх, который я внушаю тем, кто считает меня врагом, но с ростом силы это становится опасным.

— Думаете, я считаю вас врагом? — Лера попыталась изобразить лёгкое изумление, но получилось совершенно не искренне. Скорее эта интонация действительно наводила на мысли о враждебности.

— Несомненно, — Александр скрылся в палате, но вскоре вернулся с тестом и исписанной бумажкой.

— Вы считаете меня врагом с того момента, как заподозрили в обмане. Это было в первую нашу встречу. Я тогда допустил усиление эффекта своими эмоциями. Такие уж мы существа… впрочем, вы всё равно мне не верите.

— Не верю, — вдруг призналась Лера.

— Хорошо хотя бы, что вы не считаете меня шизофреником. Как я и говорил, я слышал тот разговор.

Сомнения и даже некоторое смятение овладели Лерой. Этот человек слишком много знал. Или догадывался, или непонятно, что вообще думал и понимал.

— Кто вы всё-таки? — спросила она.

— Александр Афинский. Для вас — человек, осуждённый за избиение, и по какой-то причине попавший в дурку.

— Тогда скажите, кто лежит в вашем гробу.

— Не знаю. Правда, я не знаю не только "кто" лежит в гробу. Я даже не вполне представляю, "что" там лежит. Меня не было во время похорон. Я не опознавал это, я даже это не видел. Я и не должен был, ведь это осталось от меня.

— Я вам не верю.

— Тогда скажите, зачем мне всё это? Два года условных, из которых я почти полгода отбыл, и мог рассчитывать на амнистию или условно-досрочное. Зачем мне было бы пропадать из поля зрения милиции?

— Если вы не тот, за кого себя выдаёте, то у вас могут быть любые мотивы, — неожиданно для себя вдруг произнесла Лера. Александр отчего-то усмехнулся.

— Так или иначе, вы всё поймёте. А если вдруг что-то пойдёт не так, идите к моим друзьям.

— Это мне решать.

— Правда, нечего ни добавить, ни убавить. А вообще, я собрался читать…

— Я хочу спросить, откуда вы знаете адрес Афинских и так много об их жизни.

— Сейчас нам не о чем больше говорить. Пока вы не отступите от материалистических догм, любой наш разговор будет… бессмысленным. Простите.

Он произнёс слово "бессмысленным" как-то по-особому, с нажимом, вставляя гласные звуки между согласными там, где их не должно быть. И так много было в этом высказывании пафоса и нажима, что спорить с его сутью было невозможно. Этот человек и раньше выражался как-то неблагозвучно, порой — пафосно, но так не по-людски — впервые.

И он скрылся в палате, оставив Леру в замешательстве.

"Вот дура, сколько лишнего наплела! — укорила себя девушка, — Нашла с кем откровенничать! Может ещё публично покаяться этому ненормальному во всех грехах, включая интим с парнями? Или что там ещё у этих верующих считается грехом?"

Так или иначе, цель была достигнута, и отсюда надо было поскорее уезжать, что Лера и сделала. Оказавшись дома, она сразу занялась анализом теста. Судя по нему, ни шизофренией, ни психопатией исследуемый не страдал. Был целый ряд личностных расстройств, но выраженных умеренно. Это — работа для психотерапевта, но не психиатра, и таких людей в сумасшедших домах не держат. Социальной опасности они представлять не должны, за все свои действия отвечают, а значит, любой ответственности подлежат. Однако такого рода личностные расстройства должны были являться следствием совокупности факторов, основным из которых является воспитание. Пора было ехать к Лидии Афинской.

Следуя маршруту гугл-карт, Лера спустилась в метро. Безразличный тон матери Александра во время недавнего телефонного разговора в совокупности с результатом теста наводил на некоторые предположения. Если такое же безразличие, а возможно и жестокость при непослушании, Афинский впитывал всё своё детство, то он вполне мог вырасти недолюбленным, и, ощутив силу, начать поколачивать близких. Но что-то заставляло девушку усомниться в своих догадках. Мысли об этом сопровождали Леру в течение всей поездки. Наконец, объявили нужную станцию.

Район, в котором жила Афинская, выглядел чисто и культурно. Это было не удивительно, так как центр города был недалеко, но, в отличие от него, здесь не ощущалась его спешка, его беспокойство. Наоборот, в свете солнца, далеко ушедшего на запад, район казался дремлющим. Повсюду были деревья, в том числе небольшие красные клёны и высокие груши с кручёными ветвями, на которых виднелись маленькие зелёные фрукты с красными боками. Над этими деревьями возвышались редко посаженные высокие здания, покрашенные ровной белой краской, с разноцветными балкончиками. Лере вспомнился район, где жила она. Там тоже было довольно много растительности, но узкие дворики между старыми, потрескавшимися панельными домами, и кривые полумёртвые яблони создавали совершенно другое ощущение, ощущение упадка. Здесь же природная свежесть и чистота цивилизации слились в каком-то особом симбиозе уюта.

Ведомая картой в смартфоне, девушка шла среди этой красоты по заданному программой маршруту. Посреди большого, засаженного деревьями участка, на маленьком возвышении показался нужный дом. Железная дверь подъезда была открыта, а рядом, на придомовой стоянке, рабочие выгружали из грузовика деревянные детали то ли мебели, то ли окон. Лера воспользовалась этим и, войдя в подъезд, начала поиск нужной квартиры. Смартфон в этом поиске уже был бесполезен, и, поставив устройство на беззвучный режим, чтоб не мешало, она спрятала его.

Вдруг до её ушей донёсся крик. Судя по всему, кричали в одной из квартир, а номера подсказывали, что нужная девушке дверь в том же направлении. Лера двинулась на звук, и чем ближе она подходила, тем больше кричащий голос казался похожим на тот, что она слышала по телефону. А исходил этот крик из-за двери, на которой красовался нужный номер. Лера остановилась около неё и прислушалась. Помимо криков с той стороны доносился плач ребёнка.

— … развела, корова! Сейчас человек придёт, а ты что устроила? А ну немедленно всё убрала! — голос Лидии Афинской излучал гнев и обиду. Он слышался то ближе, то дальше от двери, и, судя по всему, в квартире вовсю шла подготовка к её, Леры, принятию.

— После такого и не подумаю, — послышался в ответ другой, более молодой, безэмоциональный голос.

— Ах ты, ведьма! Да как ты смеешь! Что ты вообще здесь делаешь? Да здесь ничего твоего нет, корова ты!

— Я здесь прописана, и мой ребёнок — тоже. Твой внук, между прочим. И доля моя здесь есть, её Саша отписал.

— Прописана? Доля есть? — в голосе Лидии Александровны послышались нотки плача, — Сколько же горя принёс мне этот человек!

— Кого вырастила, то и принёс.

— Как ты смеешь! Это ты ему голову забила, ты его охомутала! Да если б не ты!..

— Да? Будто до меня у вас с ним всё было хорошо.

— Было! Вот представь себе, было!

— А сама мне не жаловалась, что он в дом всякую бесовщину с детства тащит?

— Ведьма ты поганая! Да! Тащил! И я его от этой бесовщины ограждала, как могла, пока он тебя, ведьму, колдунью проклятую, не притащил! А ты его точно приворожила, наколдовала! Всё про тебя знаю, ты…

Лера ткнула в дверной звонок. Она не могла больше это слушать. Впервые в жизни она слышала, чтоб человек ругался с такой злостью, и при этом не матерился. Да если бы в этой тираде было хоть одно нецензурное упоминание гениталий или полового акта, она бы вызывала меньшее отторжение. Впрочем, если за обвинениями в ведьмовстве была некая форма правды, скандал приобрёл бы совершенно другой смысл. Разумеется, Лера не верила в колдовство, но наркологию и токсикологию изучала. Это бы объяснило, почему отношения Александра с женой так быстро сошли на нет.