Троице-Сергиева лавра - Коллектив авторов

Впоследствии, уже в конце XVII века, Троицкий монастырь дважды укрывал в своих стенах юного Петра Великого во время стрелецких волнений; предание и сейчас указывает на огромного деревянного орла за престолом Успенского собора, будто бы выточенного самим Петром и поставленного на том самом месте, где хотели убить его ворвавшиеся в монастырь стрельцы.

Однако, культурная жизнь Московской Руси находилась еще в большей связи с Троицким монастырем, нежели политическая. Во всех идейных движениях и событиях того времени мы встречаем Троицких иноков в первых рядах. Вспомним хотя бы Максима Грека и игумена троицкого Артемия – культурнейших людей своего времени, боровшихся с темнотой и непониманием духа христианского учения, царившими среди их русских современников; в лице Максима Грека мы видим первого православного ученого, прошедшего западную науку и своими смелыми речами и проповедями будившего самостоятельную и критическую мысль среди русского общества XVI века.

Важно отметить, что именно в Троицком монастыре идеи Максима Грека и его сторонников пали на благоприятную почву, и здесь впервые началось великое дело исправления богослужебных книг, начатое самим Максимом и продолжавшееся много лет после его смерти при архимандрите Дионисии и далее. Хотя первые попытки и не были особенно удачны, но они пробуждали живую мысль, знаменовали освобождение от ига буквы и обращение к духу, к внутреннему смыслу христианского учения и обряда. Можно было бы привести много примеров, указывающих, какими прочными и многочисленными нитями Троицкий монастырь был связан со всей политической и духовной жизнью страны, и как ярко душа Московской Руси выражалась в нем; но необходимо еще отметить, что и экономически в XVII и первой половине XVIII веках Троицкий монастырь являлся одной из крупнейших величин на всей территории России. Число крепостных душ, принадлежавших ему, исчислялось десятками тысяч, и к 1763 году, перед самой секуляризацией, достигало 106501 душ, а число вотчин и прочих земель исчислялось сотнями, так что он, бесспорно, был самым крупным русским вотчинником. Своеобразное положение монастыря – вотчинника с огромным и сложным хозяйством, целым штатом служащих, с накоплением огромных для того времени сумм еще почти не освещено исторической наукой, но мы знаем, что Троицкий монастырь был при этом и крупным промышленником, и купцом: торговал он, притом беспошлинно, главным образом солью и рыбой, причем посылал свои суда даже в Норвегию. Часто монастырь ссужал деньгами нуждающихся, всего чаще – своих крестьян, иногда посторонних лиц, а всего более и не вполне добровольно – правительство, которое пользовалось часто монастырской казной с большой свободой: например, при Петре I было забрано в разное время до 400000 рублей, сумма огромная для того времени.

Троицкий монастырь был ярким выразителем Московской Руси с ее светлыми и темными сторонами; но опять повернулось колесо истории и наступил петербургский период: опять появился новый центр и связанная с ним новая идеология. Для Троицкого монастыря эта новая эпоха была мало благоприятна: слишком мало подходил весь его уклад старинного и истового Московского благочестия к галантному веку париков и фижм, когда хлынула в Россию западная культура, папежского и латынского духа, которой так боялась Древняя Русь. Просочились и модные вольномыслия «вольтерьянцев», которых не чужды были и многие видные церковные деятели, отошел в прошлое образ московского «благочестивейшего» царя-ктитора, со вкусом блюдущего детали церковного обряда и умело разбирающегося в богословских спорах; церковные интересы, национальные и государственные, тогда были слиты в единое органическое целое. Деятели же петербургского периода мало почитали старину и национальную самобытную культуру: они старались, чтобы все у нас было не хуже, чем на западе, и от многого из наследия предков открещивались, как от пережитков периода суеверия и дикости. При таких новых обстоятельствах Троицкий монастырь, уже ставший в это время лаврой, естественно не мог сохранить своего влияния и обаяния, которыми он пользовался в Московской Руси: теперь высшие круги в нем видели скорее «благородную окаменелость» и не ощущали уже в нем живого сердца Руси. По прежнему ходили цари и вельможи на богомолье к Троице, осыпали драгоценностями иконы, церкви, настоятелей, но во всем этом виделось больше тщеславия и любви к роскоши, нежели благочестивого усердия. Труднее решить, изменил ли XVIII век отношение народных масс к монастырю; правильнее всего было бы думать, что их не коснулись все эти пертурбации и утонченности верхов.

В руководящих кругах лавры уже произошел разрыв с старым начетчеством, заменявшим ранее образование, и в них ясно стал чувствоваться дух западной науки и западного мышления. Целый ряд монастырских деятелей XVIII века вышел или из Славяно-греко-латинской академии или из киевских школ, где царила схоластика, латинский язык, пышная риторика и элоквенция. Это умственное и словесное барокко представлено це лым рядом лаврских деятелей, главным образом блестящих проповедников, из лавры часто переходивших ко двору, как напр. Гавриил Бужинский, Гедеон Криновский, Арсений Могилянский.

В значительной степени к этой же группе относился и знаменитый иерарх московский Платон Левшин. Быт монастыря также изменился в духе времени, и легенда повествует даже о крайностях одного из архимандритов лавры, который носил бриллиантовые пряжки па башмаках стоимостью до 10000 рублей и парился в бане, поддавая на каменку токайским вином.

Однако, и в этих необычных обстоятельствах лавра дала нечто ценное в культурной области: я разумею лаврскую семинарию, открытую в 1742 году. Русское школьное просвещение было представлено в то время лишь Славяно-греко-латинской академией в Москве, если не считать несколько мелких духовных школ низшаго типа; да и сама Академия переживала в эти годы полосу упадка. Новая Троицкая школа отнюдь не была семинарией в смысле позднейших духовных семинарий, она приближалась старшими классами своими к высшей школе. Не забудем, что и первый из наших университетов, Московский, основанный на 13 лет позже Троицкой семинарии, много лет не выходил из состояния скорее гимназии, нежели высшей школы. Одним из учителей и префектов этой семинарии был знаменитый впоследствии митрополит московский Платон, а из учеников ее и затем учителей – митрополит московский Филарет, равно как и целый ряд других выдающихся деятелей и церковных ученых: отсюда вышло несколько профессоров Московского университета и целый ряд других ученых, поддерживавших между прочим научные связи с заграницей, где о Троицкой семинарии отзывались как о славной и знаменитой. В 1814 году Троицкая семинария, соединившись с переведенной в Троицкую лавру Славяно-греко-латинской академией, образовала Московскую Духовную академию, в течение столетия давшую русской науке и общественности целый ряд первоклассных имен. Она не была замкнутым учреждением, ведавшим лишь профессиональные нужды и насаждавшим лишь узкое богословское образование, а стояла в неразрывной органической связи с общим течением русской мысли и науки, занимая в ней одно из видных мест.

В XIX веке лавра дала от себя ряд молодых побегов – монастырей близ Троицы; особенно значительного расцвета достигла лавра при наместнике Антонии, который содействовал возрождению старчества в связи с Оптиной пустынью, а также поддерживавший сношения с преподобным Серафимом Саровским и считавший себя продолжателем его дела. Таким образом, и в XIX веке лавра, как монастырь, сохранила свою жизненность и не угасила духа древнего Троице-Сергиева монастыря.

Оглядывая одним взором всю, более чем пятисотлетнюю историю лавры, мы невольно приходим к выводу, что тут совместным творчеством ряда поколений было создано нечто онтологическое, превышающее обычный человеческий масштаб, самодовлеющее живое ядро, лишь менявшее свои одежды и оболочки, подчас замиравшее и казавшееся застывшим, но все же оживавшее и способное вновь к великим деяниям. Душа лавры жила во всех этих метаморфозах, как золото тлеющих углей под слоем пепла.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Об истории деятельности Комиссии подробнее см. ниже статью игумена Андроника (Трубачева) и М. С. Трубачевой, которая приводится с некоторыми изменениями по изданию: Музей-5. Художественные собрания СССР. М., 1984. С. 152–159.