Экзистенциализм. Возраст зрелости - Петр Владимирович Рябов

научных парадигм не является безусловным прогрессом в науке; рядом с обретениями всегда идут утраты; новое видение и новая перспектива и оптика всегда означает и регресс в познании.) Нельзя сказать, что Аристотель «прогрессивнее» или «мудрее» Платона, Кант «прогрессивнее» Аристотеля, мы с вами «нравственнее», чем Будда или Сократ, и стали «лучше и глубже понимать мир», чем Гераклит Эфесский. Говорить так – очевидная нелепость и глупость! Каждый философ начинает с нуля, с построения мира своей философии заново: из себя, с первооснов, перво-аксиом и первоочевидностей. Да, в философии, как в науках, накапливаются понятия, методы, умножаются теории (хотя чего-то совсем нового почти не возникает). Можно пытаться сравнивать произведения философов, но каждое из них – единично и уникально.

Так, говорит немецкий экзистенциалист, уместно сравнить философские произведения с шедеврами искусства. Как и шедевр искусства, каждая философская вселенная абсолютно уникальна и штучна. (Поэтому Ясперс и пишет книгу «Великие философы».) Нам же не придет в голову говорить, что Пушкин «прогрессивнее» Данте, или что Шекспир «прогрессивнее» Эсхила, или что Гоген «превзошел» Тициана! Нет, мы говорим о самоценности каждого великого художника и о космосе его творчества. Каждый автор в искусстве – это целый универсум, целый мир. Шекспир – это мир, Данте – это мир, Пушкин – это мир, Рафаэль – это мир, Гёте – это мир, Бергман – это мир. Также мы говорим о «мирах» Платона, Сократа, Николая Кузанского, Канта, Кьеркегора, Ницше. Изучать их – прекрасно и поучительно; каждый из них гениально и неповторимо отразил часть бездонного духовного опыта человечества в разные эпохи. Но разве кто-то из них продвинулся вперед по сравнению с другими или дал окончательные ответы на вечные вопросы? Произведение великого философа подобно шедевру искусства. Нет прогресса в философии. Каждый философ творит из нуля, из себя (пусть и учитывая, оглядываясь и споря с мыслями своих предшественников).

Философия, подчеркивает Карл Ясперс, вслед за Сократом и Кьеркегором демонстрирует нам неверифицируемость, невербализируемость, непередаваемость истины. В философии, скажу я вам, развивая мысль Ясперса, истина – направление, а не пункт прибытия. Повторю: философия занимается Бытием, а Бытие не есть вещь, и оттого философия – не наука. Философия скорее сродни искусству, чем науке, и в ней нет и не может быть абсолютного и бесспорного прогресса.

Теперь я должен остановиться на одном из ключевых понятий Ясперса. Это – философская вера. У Ясперса есть целая книга, которая так и называется. В попытке как-то развести, разграничить, демаркировать философию и науку Ясперс выходит на понятие «философской веры». Он говорит, что есть религиозная вера. Она конкретна (и этой конкретностью ограничена), формулируема, определенна, и она опирается на ряд догм, на авторитет или откровение. Есть, с другой стороны, научное познание. Оно рационально, верифицируемо, доказуемо, методологично, предметно и объективируемо. А вот между наукой и религией расположилась философская вера. Она чем-то похожа на религию и чем-то – на науку. Философская вера, подобно научному познанию, опирается на рациональное, разумное, дискурсивное рассуждение. Подобно религии, она имеет дело с непостижимой тайной, а не с тем или иным предметом или объектом. В отличие же от религии, философская вера не носит конкретный и догматический характер, не апеллирует к определенным священным текстам, но, подобно религии, выходит на тайну, подводит к ней человека. В отличие от науки, философская вера не имеет дело с предметной областью.

Ясперс повторяет великую мысль, которая в различных выражениях встречается у Пифагора (придумавшего слово «философия»), Сократа, Николая Кузанского, Монтеня, Паскаля и Канта. Эта мысль, пожалуй, является главным лейтмотивом всей философской традиции и высшим проявлением философии. Вот эта мысль (в моей обобщенной формулировке): «Высший триумф разума – осознать свою принципиальную ограниченность, посредством разума подойти к представлению о принципиальных границах разума и о существовании Иного в человеке и мире, того, что принципиально недоступно разуму». Когда Пифагор сказал, что «я не мудрец, а только философ»; когда Сократ сказал, что «я знаю только то, что ничего не знаю»; когда Кузанец пришел к выводу, что «высшее, что мы желаем и можем знать, есть наше незнание»; когда Монтень зафиксировал, что «начало философии – удивление, продолжение – исследование, а ее итог – незнание»; когда Паскаль подчеркивал, что «есть две крайности: отрицать разум и признавать только разум», ибо и «у сердца есть свои резоны, о которых разум не знает», наконец, когда Кант признался, что он «ограничил разум, чтобы оставить место вере», – все они, как и Ясперс, в сущности, говорили об одном. Разум не всемогущ, но может подвести нас к своим пределам. При помощи разума мы осознаем границы разума. Это не унижение разума, а его высшая вершина: обнаружение трансцендентного по отношению к нему самому. Разум подводит нас к своим пределам. Намекает на запредельное. Но идти дальше разум не может, не смеет.

Интересно, отмечал Ясперс, что на трансцендентное косвенно указывает даже скептицизм. Говоря «познание невозможно», древние и новые скептики тем самым удостоверяют существование этого самого таинственного «непознаваемого», служащего целью и областью (я не говорю «предметом», ибо это не предмет) философской веры.

Религиозная вера жестко связана с догматикой и откровением. Научное знание опирается на рациональное познание и имеет дело с предметной областью. Философия принципиально находится где-то между первым и вторым.

В сочинении «Философская вера» Ясперс дает шедевр размышления о вере и знании. Вера и знание не сводимы друг к другу. Нельзя при помощи знания решить главные человеческие проблемы, вопросы о смысле, о Боге, свободе, смерти, добре и прочее. И нельзя при помощи веры строить дома, самолеты, решать задачи, выяснять, сколько будет четырежды три… Вера всегда личностна, знание всегда безлико. Вера не знает доказательств (но лишь свидетельства), знание знает доказательства и не требует свидетельств. Знание анонимно и передаваемо другим, веру нельзя отделить от личности (а личность – от ее веры). Вера непередаваема, но субъективно достоверна; знание, напротив, передаваемо и всеобще: оно для всех и не для кого. Веру нельзя иметь, в ней можно только быть, знание можно иметь, но в нем нельзя быть. Невозможно «иметь» веру или «быть» в знании. Ибо вера всегда субъективна, личностна, свободна, недоказуема и непередаваема, а знание, напротив, всегда объективно, доказуемо, анонимно, передаваемо, принудительно. Вера и знание для человека при всей их противоположности – словно два крыла у птицы: ни на одном из них нельзя лететь без другого. (Хотя были эпохи, пытавшиеся, как раннее Средневековье, упразднить в культуре знание в пользу веры или, как Просвещение, упразднить веру, отождествив ее с «суеверием», и редуцировав всю жизнь