Путешественница - Диана Гэблдон

– На градуснике у нас шесть градусов, а у меня трехмесячный ребенок!

Ребенок полулежал в детском стульчике, закутанный во все свои одеяльца, и вопил, как ошпаренный кот. Не обращая внимания на брюзжание человека на другом конце, я поднесла трубку к широко открытому рту Брианны и подержала несколько секунд.

– Слышите? – требовательно спросила я, снова поднеся трубку к своему уху.

– Хорошо, леди, – уступил мастер. – Я подъеду сегодня во второй половине дня, где-то между двенадцатью и шестью.

– Двенадцатью и шестью? А нельзя ли немного поточнее? Мне нужно выйти в магазин, – возразила я.

– Леди, вы не единственная в этом городе, у кого сдохла печка, – непреклонно сказал мастер и повесил трубку.

Я посмотрела на часы – одиннадцать тридцать. Сделать за оставшееся время необходимые покупки и вернуться домой нечего и мечтать, тем более что хождение по магазинам с грудным младенцем по части требований к оснащению и затратам энергии может быть приравнено к экспедиции в дикие джунгли Борнео.

Стиснув зубы, я позвонила в отдел доставки дорогого супермаркета, заказала необходимые продукты для ужина и снова занялась дочкой, уже побагровевшей от крика и успевшей снова обделаться.

– Сейчас, моя маленькая. Вот подотремся, и ты будешь чувствовать себя гораздо лучше, – приговаривала я, вытирая с покрасневшей попки Бри коричневатую слизь.

Она выгнула спинку, стараясь ускользнуть от влажной салфетки, и разоралась еще пуще. За салфеткой последовали слой вазелина и чистая пеленка, десятая за день. Грузовичок, развозящий чистые пеленки, появится не раньше завтрашнего дня, а весь дом провонял аммиаком.

– Ну же, сладкая моя, все в порядке, не хнычь.

Я пристроила ее к себе на плечо, поглаживая, но писк не умолкал. Впрочем, трудно винить малышку, когда ее бедная попка воспалилась. Лучше всего было бы положить ее голенькой на полотенце, но в связи с отключением отопления этот вариант отпадал. Мы с ней обе были одеты в свитера и тяжелые зимние пальто, что делало частые кормления еще более затруднительными, чем обычно: чтобы достать грудь, требовалось несколько минут, и все это время малютка надрывалась от плача.

Если Брианна и засыпала, то лишь на несколько минут. Соответственно и мне не удавалось вздремнуть. Часа в четыре мы вроде бы заснули по-настоящему, но не прошло и четверти часа, как нас разбудил громкий стук – в дверь барабанил прибывший по вызову ремонтник со здоровенным разводным ключом.

Одной рукой я прижимала к себе дитя, другой пыталась готовить ужин. При этом в одном моем ухе звенел детский плач, а в другом звякали металлические инструменты.

– Ну, леди, навек не поручусь, но сейчас тепло у вас будет, – заявил, вытирая со лба пятно сажи, неожиданно появившийся ремонтник.

Он наклонился вперед, чтобы посмотреть на Брианну, которая в момент относительного затишья лежала у меня на плече и, громко причмокивая, сосала палец.

– Ну и как пальчик на вкус, сладенький? – осведомился он и, выпрямившись, добавил: – Знаете, говорят, что нельзя разрешать им сосать пальцы. От этого зубы растут криво, и потом приходится выправлять их фиксаторами.

– Вот как? – процедила я. – Сколько я вам должна?

Спустя полчаса курица, фаршированная и политая соком, в окружении измельченного чеснока, веточек розмарина и долек лимона лежала на сковороде. Быстро спрыснув маслянистую кожицу лимонным соком и проткнув ее палочкой, я наконец получила время, чтобы переодеться самой и переодеть Брианну. Кухня выглядела так, как будто в ней побывали незадачливые грабители, искавшие спрятанные ценности: все шкафы нараспашку, ящики выдвинуты, утварь разбросана по всем горизонтальным поверхностям. Я со стуком захлопнула пару шкафчиков, а потом и дверь на кухню, понадеявшись, что миссис Хинчклиф, даже при отсутствии у нее хороших манер, в закрытую кухню не полезет.

Фрэнк купил для Брианны новое розовое платьице. Нарядная вещица, но многослойный кружевной воротничок вызывал у меня сомнения: казалось, что эти кружева слишком непрочные и будут раздражать шейку.

– Ну что ж, попробуем, – сказала я ей. – Папа хочет, чтобы ты выглядела красавицей. Давай постараемся не слюнявить платьице, хорошо?

Брианна в ответ закрыла глазки, поднатужилась и отрыгнула, как мне показалось, с особенным усердием.

– Вот и молодец! – похвалила я, покривив душой.

Теперь мне предстояло поменять простынку в колыбельке, но, по крайней мере, отрыжка не усилила понос.

Устранив беспорядок и приладив свежий подгузник, я встряхнула розовое платьице, но прежде чем надеть его на малышку, тщательно вытерла сопли и слюни с личика. Она при этом моргала и радостно гукала, размахивая кулачками.

Я услужливо нагнула голову и боднула ее в животик, вызвав бурю восторга, выразившегося в еще более громком повизгивании. Мы проделали это еще пару раз, а потом принялись за мучительную работу по надеванию розового платьица.

Брианне затея не понравилась – жалобы начались, стоило продеть головку в вырез, а когда я стала засовывать пухленькие ручки в пышные рукавчики, она дернулась и издала пронзительный крик.

– В чем дело? – спросила я, переполошившись, поскольку уже научилась различать значение издаваемых ею звуков и поняла, что этот крик свидетельствует об испуге и боли. – Что случилось, дорогая?

Теперь она просто надрывалась от плача. Я торопливо перевернула ее и погладила по спинке, думая, что у нее опять нелады с животиком, но это не помогло. Пришлось снова взять барахтающуюся малышку на руки, и тут, поскольку она размахивала ручонками, я заметила на внутренней стороне одной ручки длинную красную царапину. В платьице осталась булавка и поцарапала ее, когда я вдевала ручку в рукав.

– Ой, малышка! Ой, прости! Прости мамочку!

Со слезами на глазах я отцепила и вытащила гадкую булавку, прижала Брианну к плечу, поглаживая, успокаивая и мучаясь чувством вины. Конечно, я не хотела сделать ей больно, но она-то этого знать не могла.

– Ох, радость моя, – лепетала я. – Теперь все в порядке. Да, мамочка любит тебя, все хорошо.

Ну почему я не подумала о том, чтобы проверить булавки? И вообще, какому извергу пришло в голову упаковывать одежду для младенцев, используя булавки?

Разрываясь между яростью и отчаянием, я надела-таки платьице на Брианну, вытерла ей подбородок, отнесла ее в спальню, уложила на свою кровать и только после этого торопливо переоделась, надев приличную юбку и свежую блузку.

Дверной колокольчик зазвенел, когда я натягивала чулки. На одной пятке оказалась дырка, но времени на то, чтобы переодеться, не оставалось. Я сунула ноги в тесные туфельки из крокодиловой кожи, схватила Брианну и пошла открывать дверь.

На пороге стоял Фрэнк, слишком нагруженный пакетами, чтобы достать ключи. Свободной рукой я забрала у него бо́льшую часть пакетов и положила их на столик в прихожей.

– Ужин готов, дорогая? Я принес новую скатерть и салфетки – подумал, что наши старые малость пообтрепались. И вино, конечно.

Он с улыбкой поднял бутылку, потом наклонился вперед, пригляделся ко мне и нахмурился, заметив растрепанные волосы и только что заляпанную отрыгнутым молоком блузку.

– Клэр, Клэр, – покачал головой Фрэнк. – Неужели ты не могла чуточку привести себя в порядок? У тебя ведь нет особых дел, ты целый день дома, что же ты не могла уделить несколько минут…

– Нет, – сказала я довольно резко.

Сунула ему в руки Брианну, которая тут же возобновила капризное хныканье.

– Нет, – повторила я и забрала из его руки бутылку с вином. – Нет! – крикнула я, топнув ногой, и замахнулась бутылкой, а когда он увернулся, вмазала ею по дверному косяку, облив порог «Божоле» и осыпав пол поблескивающими на свету стеклянными осколками.

Разбитая бутылка полетела в азалии, а я без пальто помчалась по дорожке в зябкий туман. У поворота я пробежала мимо удивленных Хинчклифов, явившихся на полчаса раньше, скорее всего чтобы застать меня в разгаре подготовки к их визиту.

Ну что ж, надеюсь, сегодняшний ужин им понравится.

Я ехала сквозь туман без всякой цели. Автомобильный обогреватель обдувал мне ноги, пока я не начала отпускать газ. Намерения вернуться домой у меня не было, но куда в таком случае податься? В ночное кафе?

И тут до меня дошло, что сегодня пятница и дело идет к полуночи. Да, мне есть куда направиться. Я повернула обратно к пригороду, где мы жили, к церкви Святого Финбара.

В это время часовня во избежание вандализма и грабежа была закрыта, но для припозднившихся верующих под дверной ручкой находился кодовый замок с пятью пронумерованными кнопками. Прихожанин, знающий код, мог попасть внутрь на законных основаниях. Войдя, нужно было отметиться в лежащем у алтаря регистрационном журнале.

– Святой Финбар? – помнится, недоверчиво переспросил Фрэнк, впервые услышав от меня про эту церквушку. – Нет такого святого. И быть не может.