Слепой геометр - Ким Робинсон

ВВ'. Пока мы пересекали бульвар, направляясь к монументу Линкольна, она хранила молчание. Если бы я попробовал заговорить о чем-нибудь важном, полагаю, она остановила бы меня. Однако я молчал; по-моему, Мэри догадалась: я знаю, что мой кабинет прослушивается. Левой рукой я держал ее под локоть, позволяя самой выбирать путь. День выдался солнечным, но ветреным; время от времени солнце на минуту-другую закрывали облака. У озера витал, заглушая все прочие запахи — травы, пыли, горючей жидкости и жареного мяса, — слегка гниловатый аромат влажных водорослей… Вокруг мемориала погибшим во Вьетнаме бурлила темнота. Загадочно ворковавшие голуби при нашем приближении взмывали в воздух, шумно хлопая крыльями. Мы опустились на недавно подстриженную лужайку, я провел ладонью по колким травинкам. Странный у нас получается разговор. Лица собеседника не видишь, зрительной памяти, естественно, никакой; вдобавок за нами, может быть, следят. (Боязнь слежки присутствует у всех слепых, а тут она вполне оправданна.) Кроме того, мы не можем говорить свободно, хотя должны произносить какие-то фразы, чтобы убедить Блесингейма и его дружков, что я ни о чем не подозреваю. «Чудесный денек» — «Да. Я бы не отказался искупаться» — «Правда?» — «Честное слово»…

Однако два пальчика Мэри продолжали сжимать мой указательный. Мои руки превратились в глаза, впрочем, так оно было с детства; теперь они обрели выразительность голоса, восприимчивость кожи, и мы вели безмолвный, исполненный тревоги разговор в тишине осязательного пространства. «Вы в порядке?» — «Да». — «Знаете, что происходит?» — «Не совсем, объяснить не могу».

— Сегодня вы строите фразы гораздо лучше. Мэри трижды крепко сжала мою ладонь. Ошибка?

— Меня… лечат… электрошоком… — ее голос задрожал, словно отказываясь повиноваться.

— Похоже, помогает.

— Да. Но не всегда.

— А что с математикой?

Звонкий смешок, голос-шарманка:

— Не знаю… Мысли как будто разбегаются… Дополнительная процедура? Вы должны мне объяснить.

— Разве предмет космологии настолько широк?

— Топология микроизмерений явно определяет как гравитацию, так и слабые взаимодействия. Правильно?

— Трудно сказать. Физик из меня не очень. Снова три пожатия.

— Однако у вас наверняка есть какие-то идеи по этому поводу.

— Не то чтобы… А у вас?

— Были… когда-то… Но мне кажется, что ваши исследования напрямую связаны с подобными проблемами.

— Не знаю, не знаю.

Пат? Судя по всему, да. Эта женщина, сигналы которой были настолько противоречивыми, все сильнее возбуждала мое любопытство… Она вновь показалась мне сгустком мрака, водоворотом, в котором исчезал всякий свет за исключением того, что обрамлял ее голову (полагаю, мои «видения» — игра воображения, картинка из тактильного пространства).

— На вас одежда темных тонов?

— Вообще-то нет. Красный, бежевый… Я чуть сильнее сжал руку Мэри и почувствовал, что у нее крепкие мышцы.

— Наверное, вы занимаетесь плаванием?

— Нет, атлетикой. На Луне это было обязательно.

— На Луне, — повторил я.

— Да, — ответила она и замолчала. Честное слово, просто невероятно. Я не мог назвать Мэри союзницей, поскольку полагал, что она меня обманывает, однако от нее исходило нечто вроде сочувствия; вдобавок, чем дольше мы были вместе, тем сильнее ощущалась некая тайная близость. Вопрос в том, что отсюда следует? Не имея возможности говорить открыто, я чувствовал себя совершенно беспомощным; лавируя между ее изменчивыми настроениями, мог только гадать, о чем она думает. И какую пользу извлекут из сегодняшнего нашего разговора те, кто следит за нами?

Мы сели на водный велосипед и поплыли, время от времени принимаясь обсуждать красоты природы. Я люблю находиться на воде — легкое покачивание на волнах, поднятых лодками, своеобразный, «с душком» запах…

— Вишни еще цветут?

— О да! Правда, пик цветения уже миновал, но все же… Вот, — Мэри нагнулась. — Цветок, который собирался утонуть. — Она вложила нечто в мою ладонь. Я принюхался. — Пахнет?

— Не очень. Говорят, чем изящнее цветы, тем слабее они пахнут.. Вы такого не замечали?

— Пожалуй, да. Мне нравится аромат роз.

— Который едва уловим. А цветки вишен, должно быть, замечательны — аромат еле чувствуется.

— Жаль, что вы не видели вишни в цвету.

— А мне жаль, что вы не можете прикоснуться к лепесткам так, как я, или ощутить покачивание лодки, как его ощущает человек, подобный мне, — отозвался я, пожимая плечами. — Моих ощущений вполне достаточно, чтобы радоваться жизни.

— Понимаю. -Она накрыла мою ладонь своей. — Кажется, мы уплыли довольно далеко, — сказал я, разумея, что теперь нас не очень хорошо видно с берега.

— Вы правы. Мы почти пересекли озеро. Я высвободил руку и положил ее Мэри на плечо. Глубокая впадина над ключицей… Это прикосновение, этот безмолвный язык. Наши пальцы снова переплелись и заговорили между собой. Слева от нас кричали и смеялись дети, голоса которых переполнял восторг. Как общаться на языке прикосновений?

Впрочем, тут нет ничего сложного. Кончики пальцев чертят линии на ладонях, ерошат волоски на тыльной стороне запястья, пальцы нажимают друг на друга: то наверняка предложения. Говоря на таком языке, не так-то легко обманывать. Узкая изящная ладонь под моими настойчивыми пальцами…

— Впереди все чисто, — сообщила Мэри какое-то время спустя. В ее голосе словно смешались различные чувства.

— Полный вперед! — воскликнул я. — Плевать на торпеды!

И под шлепанье лопастей мы.закружились по озеру — свежий ветерок, солнце в лицо,, — избавляясь смехом от напряжения, крича: «А ну наддай!» и «Прочь с дороги!»; баритон вторил голосу фагота, руки крепче прежнего стискивали одна другую, ноги все усерднее нажимали на педали… «На Потомак!», «Через море!»… Холодные брызги на лице…

Внезапно Мэри бросила крутить педали, и суденышко кинуло влево.

— Мы рядом с берегом, — произнесла она тихо. Причалили мы в молчании.

ОА. С помощью «жучков» мне удалось установить, что в мой кабинет наведались двое или трое, один из которых — мужчина — произнес вполголоса: «Посмотрите в картотеке». Послышались знакомые звуки — то выкатывали картотечные ящики, затем, судя по всему, они заглянули в ящики стола, после чего принялись шелестеть бумагами и как будто опрокидывать все подряд.

Кроме того, я подслушал любопытный телефонный разговор Джереми. Раздался звонок. Блесингейм снял трубку: «Да?» Мужской голос, тот самый, который отвечал ему раньше, сказал: «Мэри говорит, он не желает вдаваться в подробности».

«Меня это не удивляет, — откликнулся Джереми. — Однако я уверен…»