Зеркало души - Фелиция Флакс

— Целиком и полностью.

Виталий Викторович вновь принялся охотиться за рукой. Радмила поняла, что может проиграть, а Ипатов-младший ей не поможет. Судя по выражению его лица, он весьма забавлялся, наблюдая за этой охотой. Она решительно тряхнула головой:

— Надо ехать!

Ипатовы с ней согласились. Тогда она торжествующе кивнула в сторону заждавшегося такси:

— Я поеду вот на этом. А вы — как хотите.

— Но…

Радмила стремительно мелькнула мимо и плюхнулась в такси. Последнее, что она услышала перед тем, как хлопнуть дверцей, была жгуче-саркастическая реплика Ипатова-сына:

— Если хочешь, папа, я могу поехать в твоей машине в качестве приятной компании…

Такси рывком тронулось с места. Ипатовы остались позади.

— Вы когда-нибудь ездили с эскортом из «Мерседесов»? — поинтересовалась довольная Радмила у шофера, когда тот вырулил на оживленный проспект.

— Никогда! — ответил седоусый водитель и опасливо покосился в зеркальце заднего вида.

— Не бойтесь, они не будут вас таранить, — успокоила Радмила, хотя не была до конца в этом уверена.

С Ипатовыми ни в чем нельзя быть уверенной до конца.

Она ведь вот этим росчерком пера не подпись свою под контрактом начертала, а жизнь свою прежнюю, спокойную и безмятежную, одним взмахом перечеркнула. Что она делает?! Что наделала?! Во что ввязалась?

Черно-красный кабинет то увеличивался в размерах, то уменьшался, качался и вибрировал. У нее внутри тоже все вибрировало и изменялось в размерах. Менять свою жизнь росчерком пера — это не для слабонервных.

То есть не для нее.

Она совершила чужой подвиг.

И теперь ее ожидают изнурительные съемки, бесконечные часы перед зеркалом, нескончаемые эксперименты над лицом вообще и над глазами в частности. Но это все — полбеды.

Главное — другое.

Ее ожидает Ипатов-младший. Великий и ужасный. Маньяк-фотограф, который вряд ли оставит ее в живых.

Ее ожидает Ипатов-старший. Коварный и импозантный. Пират-директор, видимо, объявил на нее сезон охоты.

Экземпляр контракта, который она держала в руках, вдруг задрожал. Надо бы его порвать. И сбежать. Подняться и пролететь вниз по лестнице все тринадцать этажей. Выскочить на улицу и бежать прочь без оглядки в дальние дали, где нет ни Ипатовых, ни «ОптикЛайфов», ни контрактов.

Голова у Радмилы закружилась. И вместе с ней закружился благообразный лик официального представителя «ОптикЛайф» — господина Чижикова, который гипнотизировал ее своими блеклыми рыбьими глазами. Этому господину явно требовался червяк, и пожирнее.

— Я, полагаю, столь важное событие не грех отметить. — Виталий Викторович прищелкнул языком и заговорщицки подмигнул. — У меня в запасе есть отличное шампанское. Недавно привез из Франции.

«Шампанское мне пить нельзя. Я от него становлюсь дурной», — хотела было возразить Радмила, но вовремя опомнилась — нежелательно вооружать злокозненных Ипатовых стратегически важной информацией.

А если возразить нечего — придется соглашаться. И через мгновение уже держала в руках бокал с шипящим пенящимся шампанским, размышляя, как отнесется ближайший фикус к порции спиртного.

Но шампанское очутилось у нее внутри. Радмила не поняла даже как. Вот только что шипело в бокале, а потом ра-а-аз! — и уже приятно щекочет внутренности.

Она моргнула, прислушиваясь к себе. Взорвавшаяся восторгом душа алчно требовала еще одного бокала. И после него мир заискрил перед очами. Радмила распахнула их как можно шире, рассматривая преобразившийся свет заново.

А Ипатов-старший в принципе очень даже неплохой мужчина, особенно когда держит за руку и заглядывает в глаза, едва не прижимаясь к ней своим длинным носом.

И господин Чижиков совсем не плох. Вернее, плох, да не совсем. Интересно, у него есть чешуя? Мелкая или крупная? А жабры как он скрывает?

А вот Ипатов-младший как был гадким, так и остался. Не смеялся, не шутил, не говорил комплиментов ее аквамариновым глазам. Только улыбался противненько, да и то, когда подносил к губам бокал с шампанским, пряча эту гадостную улыбочку, которую хотелось стереть с его смуглого лица наждаком. Боже мой, неужели этот самый человек ей показывал звезды?

Через некоторое время ей настоятельно потребовался разговор по душам. Радмила уселась в кресло, высоко закинула ногу на ногу и приготовилась говорить. Обо всем. И обо всех.

Однако в этот момент Ипатов-младший решительно поднялся и, больно ухватив за локоть, поволок к выходу. Виталий Викторович рванул было следом, умоляя остаться (причем не Феликса, а увлекаемую им Радмилу), ему вторил раскрасневшийся господин Чижиков, но Феликс не обратил внимания на попытки их задержать. Втолкнул в лифт и помахал ручкой подбежавшему папочке. Папочка погрозил кулаком. Дверцы захлопнулись.

Радмиле стало ужасно обидно. Она ведь подвиг совершила, а ее всего лишили, даже таких маленьких невинных радостей, как три или четыре (?) бокала шампанского. Какой Ипатов-младший все же мерзавец!

Она всхлипнула. Душа ее, незаслуженно обиженная и пораненная, теперь отчаянно требовала утешения и жалости. Радмила протиснула свою руку в ладонь к Ипатову и жалобно попросила:

— Феликс, поцелуйте меня, пожалуйста.

Ипатов изломил бровь и с пристрастием посмотрел на ее склоненную макушку. Радмила преисполнилась сладостным ожиданием. И…

И ничего.

Лифт миновал уже восьмой этаж, а Ипатов молчал и не двигался. Целовать он ее, видимо, не собирался. Четвертый этаж… Радмила набрала в грудь побольше воздуха, чтобы разрыдаться, но тут Феликс спросил:

— Вас кто-нибудь когда-нибудь уже целовал?

— Нет. — Она выдохнула набранный воздух, опечаленно покачала головой, и тусклый свет лифта окрасил ее глаза в темное золото. — Увы. Никто и никогда.

— Так я и думал, — кивнул Феликс. — Поэтому я не буду вас сейчас целовать.

— Не будете? — Она с грустью посмотрела на него матовыми глазами. — Да, не будете, и я даже знаю почему. Вы не хотите меня поцеловать потому, что не настолько ослеплены моими глазами, чтобы не замечать носа уткой, миллиона жирных веснушек и двадцати шести лет в морщинках. Я ведь вас на целый год старше! И я не модель, с которыми вы привыкли иметь дело. Я — би-бли-о-те-кар-ша. Я — жаба, которая никогда не станет Василисой Прекрасной.

— Я не буду вас целовать сейчас. — Феликс на секунду сжал ее руку в горячей сухой ладони. — Подожду, когда протрезвеете.

— А потом? — аквамариновые глаза вдруг вспыхнули, и Ипатов чуть не зажмурился. — Потом поцелуете?

— Непременно.