Дорога в апельсиновый рай - Натали Н. Гагарина

– Маме надо было раньше думать и раньше поговорить на эту тему с Юлей, а сейчас поздно что-то придумывать.

– Господи! Она же сама ребенок еще!

– Ну если забеременела, значит, уже не ребенок.

– Мама сказала, надо делать аборт. И не здесь, а отвезти Юльку в Питер к тетке. Она не хочет огласки. Здесь же все ее знают.

– Не надо делать аборт. Пусть рожает.

– Да ты что, Валера! Она же ребенок! Ей никто не разрешит воспитывать малыша. Придется отдавать в Дом малютки. У нас в стране и так сирот миллионы… вот из-за таких вот дур!

– А врачи что говорят?

– Врачи говорят: мальчик… десять недель…

Валерий встал с постели, натянул свои спортивки и подошел к окну, будто хотел увидеть там что-то. Потом закурил сигарету и, молча курил, уставившись в одну точку. В этот момент он вспомнил всех пацанов, погибших в Афгане, в Чечне. Многим из них не было еще и двадцати… Они уже никогда не узнают таинства рождения. Валерий верил, что кого-то из погибших мальчишек, Бог вернул на землю через Юльку. И нельзя убивать эту зародившуюся жизнь снова.

Катерина тоже подошла к окну и тоже молчала, чтобы не мешать его мыслям. Потом он будто очнулся, повернулся к жене, нежно обнял ее и тихо сказал:

– Я усыновлю пацана. Не надо в Дом малютки. Мы же с тобой хотели сына?

– Да. Хотели.

– Ну вот, получите. – Прижав нежно Катюху к своей груди, он спросил: – Так, когда в Питер поедешь «рожать?»

– Десять недель у Юльки. Вот и считай… где-то к маю…

– Не-е-е… Лучше в апреле, – улыбнулся повеселевший Валерий.

– Да уж, как Бог даст… не будем загадывать.

Катерина не могла прийти в себя от неожиданного решения мужа. Что-что, а такого поворота событий она никак не ожидала.

– Ага… На Бога надейся, а сама все-таки думай, Катюха…

– Как я люблю тебя, Валерка! Так люблю, что мне кажется, что мы с тобой одно целое. И это целое – большой, страстный и нежный Бог любви.

– И я тебя люблю, родная! Тебя одну до самой смерти!

Глава 5

Первую четверть в школе Юлька Дрозд закончила, как всегда, плохо. По некоторым предметам ее даже не аттестовали за четверть. Обычно директор школы присылала Ангелине официальные повестки с просьбой прийти на беседу на педсовет по поводу успеваемости и поведения дочери.

На этот раз Ангелина пришла к директору школы сама, без вызова и сказала, что переводит Юльку учиться в Питер. Боже! Надо было видеть удивленные радостные глаза директрисы. Она вся медом растеклась перед телеведущей.

– А что такое, Ангелина Максимовна? Что вдруг такие перемены?

– Вы знаете, моя ближайшая родственница – сестра моей матери – совсем больная. Участник войны. Инвалид. Живет в Питере одна, и ухаживать за ней некому.

– Что вы говорите?!

– Да. Вот мы и решили на семейном совете отправить к ней Юлечку. Она там продолжит учебу и за бабушкой присмотрит.

– Да, да, Ангелина Максимовна. Вы абсолютно правильно поступаете, – поддержала ее директриса, – какое мудрое решение! Нашей молодежи так не хватает патриотического воспитания!

– Ну о патриотизме не будем, – оборвала ее телеведущая, – а старушке действительно надо помочь. – Да и потом… надо отвлечь девочку от дурной компании.

Директриса даже не сумела скрыть, казалось бы, излишнего в такой ситуации энтузиазма.

– Да, да, Ангелина Максимовна. Вы абсолютно правильно поступаете. У Юлечки в Питере будет больше возможностей. – Каких – она благоразумно не уточнила.

– Ну естественно: Питер есть Питер! – с достоинством обронила Ангелина, – не у каждого есть такая возможность.

– Мы подготовим все необходимые документы. Рада. Очень была рада видеть вас, Ангелина Максимовна!

Ангелина поблагодарила и пошла к выходу. Если бы она прислушалась, то, возможно, услышала бы, как директриса прошептала: «Ну наконец-то школа избавится от этой паршивой девчонки. Да и одним неуспевающим станет меньше».

      Осенний Питер встретил нашу юную беременную героиню неприветливо. Тяжелые серые тучи обиженно надулись, нехотя плывя над городом и нагоняя тоску. Косой дождь застилал глаза. Пронизывающий ветер своими лапами-порывами пытался сорвать шарфы и шляпки с Ангелины и Юльки и жутко лохматил им волосы.

Вера Ивановна, старая и теперь никому не нужная, жила в старом довоенном доме на Литейном. В хорошую погоду можно было бы и пешком пройтись по Невскому от Московского вокзала, – ходьбы-то было минут двадцать пять. Но сейчас они сели на троллейбус. Настроение у Юльки было противнее некуда. Она шла рядом с матерью злая, как бездомная собачонка, обиженная на весь свет. Ангелина же, напротив, обожала свою питерскую тетку-Ешечку, потому что знала, та любит ее как родную дочь. Своих детей у Веры Ивановны никогда не было.

– Мам, а почему ты Веру Ивановну «Ешечкой» называешь? – спросила Юлька, когда они подходили к дому тетки.

– А ты сама поймешь. Не буду объяснять, – задорно тряхнула головой Ангелина.

Открыв тяжелую филенчатую дверь натурального дерева, тетушка вся сияла счастьем. Ангелина тут же на пороге набросилась на нее с поцелуями, объятиями, приговаривая:

– Верочка Ивановна… Здравствуйте, наша дорогая! Как же мы соскучились! Ешечка наша!

Тетушка знала о приезде родственников и готовилась к встрече, забыв про свои недуги. Она украсила квартиру так, будто уже наступал Новый год.

– Ой-ешечки! Гелечка, родная моя, как я рада, что ты приехала! Я же Юлечку твою видела последний раз, когда она только родилась, и вы с Катенькой и этой крошкой приезжали встречать Юрочку из Стокгольма. Сколько времени-то прошло! Ай-яй-яй… И Катенька уже замуж вышла, и вы с Юрочкой разошлись… А я вот все живу… скриплю потихоньку. А Юлечка – какая красавица! Боже мой! Какая красавица получилась! А ты, Гелечка, так на телевидении и работаешь....

Вера Ивановна своим бархатным чуть с хрипотцой голоском говорила и говорила без умолку, шаркая из прихожей в гостиную, усаживаясь в кресло, вставая, снова усаживаясь и суетясь вокруг гостей со счастливой улыбкой.

Юлька кидала на старушку злобные взгляды: «Вот тарахтит, старая, не заткнется. Мне тут жить с ней и слушать эту хрень с утра до вечера… вот жопа! Я есть хочу, а она даже не думает… тарахтит, зараза, нон-стоп… И маман к ней прильнула… слушает, будто ей интересно… Фу, противно даже… Какие все-таки все старые – зануды…» Наконец ей надоело слушать, и она стала бесцельно ходить по квартире, разглядывая старинные фотографии и пыльные картины на стенах.

Ангелина понимала, что тетушка уже долгие годы живет одна и очень скучает без общения, поэтому пристроилась с ней рядом и слушала ее,