Норильское восстание - Евгений Грицяк

IV. Восстание

Мы понимали, что ГУЛАГ не потерпит такого положения и примет против нас решительные меры. Но мы были готовы ко всему, только не к сдаче занятых позиций. Русские предложили, чтобы мы совместно с ними подготовили к побегу трёх заключённых, которые могли бы перейти границу и проинформировать мировую общественность о нашем положении.

Но подготовка группы, которой с нашей стороны занимался автор этих строк, а с русской — бывший старший офицер русской армии Пётр Дикарев, проходила очень вяло; за всю зиму мы практически не сделали ничего. Причиной тому было то, что между нами и русскими не было к тому времени необходимого в таких случаях доверия.

Внезапно умирает Сталин. Заключённые надеются на амнистию. Но впустую. Как настоящие большевики, наследники Сталина не имели ни малейшего намерения склоняться в сторону гнилых либеральных реформ. Советская власть и дальше будет твёрдой, непоколебимой и беспощадной.

В такой ситуации те заключённые, что не полагались на милость Москвы, оживили подпольную деятельность, которая велась в Норильске на протяжении уже нескольких лет.

Русские заключённые тоже сумели оценить сложившуюся ситуацию и потому хотели объединить все подпольные группы в один кулак. Идея была неплохая, но в тогдашних условиях она оказалась нежизненной из-за наших расхождений с русскими. Проиллюстрирую это на собственном опыте.

Как-то на Горстрое ко мне подходит один из очень активных, умных и рассудительных русских заключённых — Владимир Заонегин — и говорит:

— Знаешь, Евгений, мы, русские, решили собраться в узком кругу с тем, чтобы наметить дальнейшие пути борьбы против большевизма. Мы хотим, чтобы среди нас был и ваш представитель. Мы можем принять тебя или поговори там со своими, и кого вы пришлёте, того мы примем. Больше одного принять не сможем, поскольку ты сам понимаешь, что это должен быть очень узкий и хорошо законспирированный круг.

— Хорошо, — отвечаю я, — этот замысел я одобряю, но прежде, чем дать вам ответ, мы хотели бы знать ваши мысли относительно отделения Украины от России.

— О нет! Нет! — категорически возразил Заонегин. — Про это и речи не может быть!

— В таком случае, — ответил я, — хотя я ещё ни с кем не говорил, но могу уже дать вам наш ответ. А ответ такой: ни я, ни кто-либо другой из нас на ваше сборище не придёт. Мы не хотим класть свои головы только за то, чтобы сменить цвет нашего хомута; мы хотим сбросить его с нашей шеи!

На этом и кончилось. Заонегин насупился, молча отвернулся от меня и пошёл прочь. Больше я его никогда не видел.

Тем не менее, невзирая на все наши разногласия, обстоятельства вынудили нас, хотя бы на некоторое время, собраться в один кулак. У нас начали стрелять без предупреждения. Так, на Горстрое конвоир, без каких-либо на то оснований, застрелил заключённого, подносившего к своему рабочему месту доску. Через некоторое время из тюрьмы берут одного заключённого, выводят в тундру и там «при попытке к бегству» расстреливают.

Но это было только испытание нервов или разведка боем. Генеральное наступление началось лишь тогда, когда генерал Семенов, начальник управления Горлага, вернулся из своей очередной поездки в Москву.

Начало было такое: в 5 м лаготделении спешно отгородили несколько бараков под штрафной лагпункт и так же спешно начали свозить туда всех подозрительных и непокорных заключённых. Одновременно в нескольких зонах провели серию расстрелов. Так, в 1 м лаготделении расстреляли двоих человек (стрелял ст. лейтенант Ширяев), в 4й — одного. Это был Эмиль Софронюк (из украинских немцев).

25 мая 1953 года мы выходим на работу. Все угнетены; к работе не приступаем. Вдруг возле 5й зоны, находившейся неподалёку от Горстроя, затрещал автомат. Мы почему-то были уверены, что и на этот раз без жертв не обошлось. Наконец узнаём, что один убит, а шестеро ранено.

Некоторые заключённые, которые приступили было к работе, опустили руки. Вся работа на Горстрое стихийно остановилась. Люди беспорядочно забегали, засуетились. Наиболее активные заключённые начали выкрикивать: «Нас убивают! Не будем работать! Вызовем из Москвы комиссию!»

Но по мере того, как первоначальный порыв возмущения ослабевал, разбушевавшаяся стихия стала успокаиваться. Особо боязливые и осторожные возобновили работу. По всему Горстрою то тут, то там начали тарахтеть, вгрызаясь в вечную мерзлоту, вездесущие перфораторы, словно извещая о возобновлении работы.

Нам, сторонникам забастовки, нужно было во что бы то ни стало остановить работу, ведь теперь у нас был именно тот инцидент, который задел за живое каждого и которого мы ждали ещё в Караганде. Упустить такой подходящий случай было бы для нас непростительным грехом.

Поэтому мы небольшими группами разбрелись по всей стройплощадке, чтобы уговорить тех, кто возобновил работу. Люди слушали нас, соглашались с нами, но, вслушиваясь в тарахтение перфораторов, которые не могли смолкнуть враз, снова приступали к работе. Все наши усилия были тщетны. Наконец мне пришла мысль пойти на компрессорную станцию, которая давала сжатый воздух для всего Горстроя, и остановить её. Все перфораторы замолчали. Вслед за ними остановилась и вся остальная работа. И на этот раз уже окончательно!

Так наше стихийное возмущение превратилось в организованное выступление.

(На импровизированном митинге было решено бастовать, не покидая производственную зону Горстроя, до тех пор, пока сюда не прибудет специальная комиссия из Москвы — местному руководству доверять нельзя — для расследования творящихся беззаконий. — Ред.)

Руководство Горлага притихло. В нас уже никто не стреляет, более того — даже не угрожает. Но нас решили взять голодом. На Горстрой не привозят еду — один день, другой, третий.

Утром на третий день к нам в сопровождении подполковника Сарычева и ещё нескольких старших офицеров подошёл генерал-майор Панюков, который специально прилетел сюда из Красноярска. Он властно и самоуверенно потребовал, чтобы мы вышли на работу, а он, мол, расследует все нарушения законности, которые тут случились.

Мы не согласились с ним и заявили, что приступим к работе только тогда, когда из Москвы в Норильск прибудет правительственная комиссия.

— Вы срываете государственный план! — начал угрожать Сарычев, — Горстрой уже три дня простаивает! Это уже саботаж! Не хотите работать, так чёрт с вами, не работайте! Отправляйтесь в свои зоны и там дожидайтесь комиссии, а мы приведём сюда других работников. Люди у нас есть.

— Грицяк, — обратился он ко мне, чем дал мне понять, что за всё это я понесу ответственность, — выводите людей из Горстроя!