Щит веры – воину-защитнику в помощь - Иеромонах Прокопий (Пащенко)

вспоминали войну 1941–45 годах; кто-то упомянул, что участвовал во взятии Кенигсберга в апреле 1945 года. о. Арсений внимательно слушал говорившего и вдруг, обернувшись к Василию Андреевичу, сказал:

— Расскажите о переправе через Днепр.

Василий Андреевич от неожиданности смутился, потому что взоры всех сидящих за столом обратились на него. Помедлив, начал рассказывать о переправе и о чудесном спасении. Мы с глубоким интересом слушали, а когда Василий Андреевич закончил, о. Арсений сказал:

— Напишите об этом подробно, о таком люди должны знать!

Месяца через три Василий Андреевич передал мне написанное, и я, ничего не изменив, дала только название.

* * *

Дивизию нашу сосредоточили на левом берегу Днепра (был октябрь 1943 года) и приказали форсировать Днепр. Плоты, лодки, плотики стали сразу после приказа изготавливать. Делали всё сами из заборов, сараев, крестьянских домов, разбитых повозок. Сформировали из нас группы по пять, восемь, десять человек во главе с сержантами или младшими лейтенантами и приказали строить плоты и плотики. Пришёл лейтенант из саперного батальона, показал, что и как делать. Наука несложная: сколотили и связали большие плоты и огромное количество плотиков. Сделали шесты, длинные грубые вёсла.

К вечеру (кажется, 10 октября) плавсредства были готовы. Погода пасмурная, дождливая, холодная; ветер порывами, темень непроглядная. Около десяти вечера спустили плавсредства на воду; к нашему плотику прикрепили пулемёт, у каждого солдата был автомат. На больших плотах установили и привязали орудия, разобранные миномёты. Минут за двадцать до начала переправы наша артиллерия повела шквальный огонь по правому берегу для подавления немецких огневых точек, артиллерии, миномётов, живой силы. Немцы вначале обстреливали нас не часто, но как только обнаружили двигающиеся по Днепру, под прикрытием нашего огня, лодки, плоты и плотики, открыли ураганный огонь по левому берегу и плавсредствам, двигающимся по воде.

Ширина Днепра в месте нашей переправы не превышала пятисот метров. Отплыли мы от своего берега метров сто пятьдесят. Вначале мины и снаряды немцев падали беспорядочно, но потом огонь стал прицельным. Лодки, плоты, плотики раскачивались, заливались водой, переворачивались, тонули.

Осколки мин и снарядов визжали, шипели вокруг нас; люди сбрасывались взрывной волной в воду убитыми, ранеными и шли на дно. Часть лодок и плотов плыла по реке уже без людей. Иногда кто-нибудь из тонущих взбирался на них и помогал другим взобраться. То там, то здесь на поверхности появлялись головы плывущих, люди хватались за брёвна, доски от разбитых плотов, пытались вплавь добраться до правого берега, но большинство тонуло.

Вода была ледяной. На лодках и плотах, уцелевших от обстрела, солдаты старались попавших в воду вытащить. Сквозь грохот разрывов прорывались голоса тонувших, раненых и солдат, старающихся уцепиться за бревно, лодку, плот.

— Помогите, спасите! — кричали люди, то погружаясь в воду, то появляясь на поверхности. Кем-то отдавались команды: «Вперёд, вперёд!» — и постоянно звучала исступлённая ругань.

На нашем плотике плыло восемь человек с полным боекомплектом гранат, дисков к ППШ и привязанным к доскам пулемётом. У всех были грубые вёсла, но гребли только четверо, всем грести было невозможно. Чем ближе подплывали к правому берегу, тем ожесточённее был миномётный огонь и прицельный огонь тяжёлых пулемётов, бивших по плотам и лодкам. Наша артиллерия по-прежнему вела интенсивный обстрел немецких огневых точек и окопов, расположенных на высоком правом берегу.

Над переправой немцы «повесили» множество осветительных ракет, медленно спускающихся на парашютах. Стало светло, словно днём. Рядом с нашим плотиком упала большая мина, взрыв подбросил его, поставил почти вертикально. Я и сержант ухватились за поднявшийся край и удержались, двое из спасённых держались за привязанный пулемёт, остальных сбросило в воду. Плотик взлетал и опять падал да волнах, образованных взрывами, и вот-вот должен был опрокинуться, но чудом удерживался на плаву. Сержант и я гребли и гребли к правому берегу. Вёсел уже не было, их перебило осколками мин или вырвало из рук. Гребли выловленными досками обломками. Бойцы, вытащенные нами из воды, были полностью деморализованы и нам не помогали.

Правый берег возвышался над водой, на высотах его прочно окопались немцы, полностью просматривая при мертвенном свете ракет реку и левый берег. Наша задача была доплыть до немецкого берега и, под его прикрытием, сосредоточиться группами, подняться вверх и уничтожить укрепления, узлы сопротивления, живую силу.

Вода кипела от взрывов; тысячи осколков от мин и снарядов во всех направлениях пронзали воздух, убивали и ранили солдат, ломали брёвна плотов и лодки. Надежды добраться до берега не было, да и там нас ждала смерть, но мы гребли и гребли. Иногда кто-нибудь из находившихся в воде хватался за наш плотик или за протянутую нами руку, но осколки поражали людей, и они тонули. Многие не умели плавать и тонули сразу, намокшее обмундирование и оружие тянули на дно.

До берега оставалось метров сто (это сейчас, через десятилетия, оцениваю расстояние, тогда об этом не думал), и здесь из шестиствольного миномёта немцы дали залп, вокруг кучно легли мины, плотик взлетел, снова упал, и двое солдат, спасённых нами и цеплявшихся за доски, были убиты осколками, только сержант и я остались живы, всё время гребли, и ни один из нас не получил даже царапины.

Что спасало и уберегало нас? Что?

Брызги воды при взрывах секли по лицу, рукам, а мы всё гребли и гребли. Рядом прогремел взрыв, плотик завертело, закачало, и я понял, что сейчас мы погибнем.

Сержант опустил остаток весла, замер, и сквозь взрывы, вой мин, осколков и снарядов я увидел и услышал, как он несколько раз перекрестился и отчётливо сказал: — Помилуй меня, Господи, прими дух мой с миром, а если сохранишь жизнь — уйду в монахи и стану иереем, но не как я хочу, Господи, а как Ты. Помилуй меня, Господи.

Несмотря на то что вокруг слышались оглушительные взрывы, крики людей, ужасающая ругань, я чётко услышал сказанное. Мне было девятнадцать, что я знал в то время о Боге — обрывки высказываний! Но где-то в сознании глубоко-глубоко всегда жила мысль: есть что-то высшее, вероятно, это Бог, но о православии, христианстве не знал ничего.

То, что сделал сержант, удивило меня, вероятно, он тоже хотел жить и поэтому обратился к Богу. Хотелось и мне остаться живым, и я, с истинной верой внутренней и мольбой, тоже перекрестился несколько раз и сказал: — Господи, помоги и спаси! Обязательно приму крещение. Помоги, Господи!

О таинстве крещения из разговоров в семье, хотя и неверующей, я знал. И, пока мы плыли, всё время просил Бога спасти нас.

Плотик перестал крутиться. Сержант сказал:

— Грести