Внутренняя война - Валери Тонг Куонг

Беседа может снова обратиться к тренингу, к техническим параметрам, расценкам, графику: в ближайший вторник Пакс покажет Эми семинарский центр, где будут собираться участники, потом они увидятся, чтобы окончательно утвердить рабочий текст участников и порядок модулей. Они расстаются легко, потому что знают, что скоро встретятся снова.

Покидая офис, Пакс с изумлением обнаруживает, что вокруг — глубокая темнота. Она укутывает город, освещенные окна прорезают ее желтыми клеточками, уже очень поздно. Он посылает сообщение Элизабет: «Встреча прошла продуктивно. Контакт установлен».

Эми Шимизу закончила работу с очередными досье. Можно идти домой, но она все сидит за столом, прямо держа спину и сложив ладони на коленях. Она слушает тишину, ей хочется, чтобы она длилась вечно.

Но начинает вибрировать мобильный телефон, и на экране возникает послание от Алексиса, который ждет и нервничает.

«Далласский клуб покупателей»

Их любовные отношения начинаются через три недели после первой встречи. Пакс предложил Эми обсудить за бокалом вина недавнее занятие для ветеранов предприятия (персонал Demeson разделен на шесть групп, которые будут проходить тренинг поочередно вплоть до начала декабря). Некоторые настроены негативно — в основном это ближайшие сотрудники Кристиана П., и Пакс решил «по ходу» внести кое-какие изменения. Эми сразу согласилась. Они вместе выбрали террасу, красиво затененную деревьями, где на стульях разложены пледы и где они будут почти одни. Высокие инфракрасные обогреватели усиливают интимность обстановки, официант ненавязчиво принимает заказ: ему — водку с мартини, ей — бокал белого вина. Она колеблется: сто лет не была в кафе или в баре. Забыла коды поведения. Не зная правил, не имея привычки, она вынуждена импровизировать. Он сразу глотает половину рюмки, она отпивает по глоточку, словно мелкими шагами идя по неосвещенной дороге.

С обсуждением последних деталей программы покончено, беседа уходит в сторону. Эми расспрашивает Пакса о его профессии. Ей интересно не развитие природного дара, способность влезать в чужую шкуру, более или менее удачные роли и фильмы или взлеты и падения самолюбия, а присущая профессии зависимость, переменчивость судьбы, финансовая неустойчивость.

— Как можно по доброй воле выбрать такую… (она подбирает слово) нестабильность?

Пакс думает, что ответить. Когда он в семнадцать лет выбрал этот путь, то ничуть не представлял себе, что его ожидает. Он верил, что скоро его имя появится на афишах, написанное большими буквами, представлял себе профессию актера абстрактно, наивно, думал, главное — труд, талант, даже гениальность в случае отдельных счастливцев. К тому же себя он считал довольно одаренным. После курсового экзамена один из педагогов даже отметил: запоминающаяся актерская работа. В то время юноша еще колебался между актерством и учебой на юриста, но эти слова позволили ему пойти против воли родителей, которых актерское будущее пугало.

А потом как-то его друг с того же театрального курса заметил, что отзыв преподавателя мог и не быть комплиментом: тот славился сарказмом и любовью к тонким издевкам. Такой удар мог сбить Пакса с ног, но он выстоял, и только с дружбой было покончено. Разве настоящий друг позволит себе подобный намек? Разве настоящий друг усомнится в таланте того, кого он будто бы любит? И даже если есть сомнения, настоящий друг держал бы их при себе, понимая, что такие мысли глубоко обидны. По иронии сцена, о которой шла речь, была отрывком из мольеровского «Мизантропа». Пакс не без лихости парировал другим пассажем из той же пьесы, глядя прямо в глаза коварному однокурснику:

Я — друг вам? Вот еще!.. Скажу без дальних слов: Я с вами до сих пор действительно был дружен, Но, знайте, больше мне подобный друг не нужен. Повязка спала с глаз: я вас узнал вполне; В испорченных сердцах не нужно места мне.[1]

Укол не только не остановил его, а даже подстегнул.

Всего этого Пакс не сознает, и он бы расстроился, поняв, что принял такое важное решение из самолюбия. Однако еще и теперь ему случается набрать в поисковике имя того «друга», чтобы убедиться, что тот полностью исчез с радаров (пережив час славы лет двадцать назад, после съемок в одной музыкальной комедии), что в актерском плане он умер и труп не подает признаков жизни. Пакс никогда не умел вытравлять из памяти прошлое. Он часто мысленно возвращается к юности и упрекает себя в слепоте: не понимал, как важны репутация, связи, забота о карьере. Он не сумел взлететь над стенами собственной темницы. Он не выбирал полезные знакомства, благодаря которым другие — и не всегда более талантливые — мелькали на страницах гламурной прессы и становились заметным явлением на кинематографическом горизонте. Он брал роли, которые предлагали, соглашался безропотно, потому что нуждался в деньгах, потому что лестно, когда зовут, и всякий опыт — полезен. Он снимался в заурядных картинах и играл хуже, забывая, что именно роль помогает таланту раскрыться, а не талант актера вытягивает плохую роль, что карьера требует хрупкого сочетания уникальности, качества и разборчивости. Вследствие всего этого профессионалы наклеили на него этикетку актера непримечательного, и престижные актерские агентства высокомерно отвергали его карточку: Пакс Монье? Спасибо, этот не подойдет. Измышление давешнего «друга» оказалось пророческим.

Но Пакс хотя бы редко сидел без работы. Свое дело он знает неплохо, и его привлекательность, не яркая, не опасная, пользуется успехом на телевидении: малый экран любит предлагать привычные лица и характеры, чуть облагороженные обстоятельствами, — телезритель легко отождествляет их с собой. Даже его не совсем обычный голос принес ему много работы в дубляже, и если случалось ему выть от досады и злости, узнав, что его имя с ходу отвергают при подготовке масштабных проектов, если и сомневался он, что когда-нибудь достигнет признания и славы, то хотя бы не ведал тревожного ожидания конца месяца, не затягивал пояс туже. Его уровень жизни пережил лишь одно легкое колебание, когда успешный телесериал, в котором он исполнял одну из своих первых ролей, после тринадцати сезонов вдруг прекратился, — но как раз тогда Элизабет пригласила его в компанию «Театрико».

Так что какая тут нестабильность? Разве что эмоциональная. В смысле техническом,