Галерея Питти - И. Кравченко

Поздняя живопись Караваджо наполнена драматизмом или как минимум тревожным настроением. Бежав из Рима после нечаянно совершенного убийства, художник в конце концов оказался на Мальте, где его радушно приняли и посвятили в рыцари члены ордена Святого Иоанна. Полгода, проведенные у них, были для мастера творчески насыщенными: он писал религиозные и жанровые картины, работал над портретами. Но Караваджо совершил некий проступок и оказался в темнице. Выбравшись оттуда, он покинул остров, предполагают, что осуществить побег помог сдружившийся с художником иоаннит Антонио Мартелли, изображенный, скорее всего, на данном портрете.

Мягкий луч освещает немолодое — Мартелли было около семидесяти лет — лицо и торс рыцаря, облаченного в традиционный орденский черный плащ с нашитым на него белым шелковым крестом. Свет, выхватывающий из мрака фигуру мужчины, неверен и зыбок, а взгляд погруженного в свои мысли человека беспокоен: вероятно, художник наделил модель собственными переживаниями. Картина считается одним из последних произведений, созданных Караваджо на острове, откуда мастер устремился на Сицилию, а затем в Неаполь, имея конечной целью путешествия Рим. Там его ждали друзья и почитатели таланта, но в Вечный город беглец так и не вернулся, скончавшись по дороге.

Принадлежность данной работы кисти Микеланджело Меризи да Караваджо не доказана, хотя ее живописная манера и использованные в ней мотивы свойственны его искусству. Возможно, полотно исполнил кто-то из последователей мастера, утрировав его приемы: неизвестный художник представил сцену из жизни простонародья, наполненную выражением открытых и грубоватых эмоций, что не было присуще Караваджо, как и нарочито сниженный, откровенно жанровый сюжет.

Луч света озаряет забавную сцену. У стола, в центре композиции, помещен больной, которому выдирают зуб, несчастный кричит, вскидывая руку, изо рта у него струйкой стекает кровь. «Лекарь» работает уверенно, его обращенное к зрителю лицо искажено гримасой человека, занятого не очень приятным делом, а взгляд диковат. Стоящие слева свидетели целительства с любопытством, испугом и сочувствием смотрят на происходящее, маленький мальчик робко указывает ручкой в ту сторону. Справа полуобнаженный мужчина облокотился на стол, подперев рукой щеку и взирая на процедуру с таким видом, словно его ничем нельзя удивить. В тревожном оцепенении, широко раскрыв глаза, застыла пожилая женщина — подобный персонаж присутствует и на полотне Караваджо «Ужин в Эммаусе» (1606, Пинакотека Брера, Милан). Композиционно флорентийская картина также напоминает миланскую работу: изображены прямоугольный стол и собравшиеся вокруг него, но сюжет совершенно иной, в том числе и по духу.

Жанровые сцены с зубодером, позволявшие наделять фигуры их участников интересными ракурсами и передавать разнообразные эмоции персонажей, получили большое распространение у художников XVII–XVIII веков. Сам Караваджо много сделал для развития европейской бытовой живописи, обращаясь к соответствующим сюжетам либо выбирая простолюдинов в качестве моделей для написания образов из Священной истории.

Искусство Франса Франкена II, происходившего из семьи антверпенских художников, носит эклектичный характер, но превалируют в его живописи черты фламандского барокко, что особенно заметно в картинах на мифологические сюжеты. В одной из них мастер представил популярную в барочную эпоху сцену триумфа морского бога Нептуна и Амфитриты, дочери древнего божества спокойного моря — Нерея.

Супруги восседают на огромной раковине, влекомой по волнам гиппокампами — фантастическими существами с телами коней и хвостами змеев. Загорелый поджарый Нептун обнимает прекрасную белокожую Амфитриту, свита двух морских владык, состоящая из нереид и тритонов, празднует их союз, а вдали изображено находящееся в самом разгаре застолье причаливших к берегу участников веселой процессии. Бог держит в руке трезубец, с помощью которого вызывает громы, молнии и землетрясения. Природа вокруг охвачена тем же бурным, экстатическим состоянием, что и окружающие главных героев персонажи: играют и вздымаются морские воды, бегут по небу наполненные влагой тучи с озаренными ярким светом краями. Картина Франкена позволяет лишний раз увидеть, как освоение античных тем и образов северными мастерами соединялось у них с развитием местных живописных традиций. Художник умело передал динамичность отдельных фигур и всей композиции, он выписал пейзаж с достоверностью и одновременно большой мерой обобщения, что было свойственно фламандским, или южнонидерландским, мастерам, чье пейзажное искусство наследовало Питеру Брейгелю Старшему.

Питер Пауль Рубенс был блестяще образованным человеком, поклонником таких античных философов, как Сенека и Марк Аврелий. Он водил дружбу с интеллектуалами своего времени и писал их портреты, один из которых представляет самого художника с единомышленниками — гуманистами Юстом Липсием, Яном ван дер Ваувером и Филиппом Рубенсом, его старшим братом.

В отличие от исполненного ранее «Автопортрета с мантуанскими друзьями» (около 1606, Музей Вальрафа-Рихарца, Кельн) мастер поместил себя на заднем плане: прежде всего он представляет друзей и брата. Филипп, с красивым, одухотворенным лицом, задумчиво смотрит вдаль, аскетичного облика Липсий что-то горячо объясняет своим друзьям, показывая соответствующее место в книге, а его ученик Ван дер Ваувер внимает этим словам. Изображая себя, Рубенс передал собственную увлеченную, страстную до жизни натуру и свойственный каждому художнику пристальный и любопытный взгляд. Во всех четырех героях живописец выразил биение живой мысли, стремление к высокому идеалу, вдохновенный порыв к истине.

Справа в нише помещен бюст Сенеки, чьи философские взгляды разделяли запечатленные здесь любители мудрости, а возле него в знак уважения к мыслителю-стоику в вазе стоят четыре тюльпана. Алая драпировка вносит в картину настроение торжественности, а светлый пейзаж вдали является возвышенным образом той цели интеллектуальных и душевных поисков, к которой стремились друзья.

Питер Пауль Рубенс соединял в себе несколько художнических ипостасей: он мог быть экспрессивным, велеречивым эпикурейцем и гедонистом, сдержанным и немногословным стоиком и сентиментальным лириком. Последнее из названных качеств проявилось в работе «Мадонна с корзиной».

Богоматерь задумчиво смотрит на Сына, лежащего в плетеной колыбели (посчитав ее корзиной, картине дали соответствующее название). Христос, пухлый рыжеволосый ребенок, гладит по щеке маленького Иоанна Крестителя, молитвенно сложившего ручки и с серьезностью и благоговением глядящего на Него. Слева стоит мать святого Иоанна, святая Елизавета, с добрым лицом и мягкими морщинистыми руками, на которых вздулись вены. Склонив голову, она глубокомысленно взирает на Спасителя. Справа виден святой Иосиф, в его глазах — тепло и нежность. Перед зрителем — молчаливый разговор, «Святое собеседование», ведущееся при помощи взглядов и жестов, выражающих тончайшие душевные движения персонажей.

В картине отразились уроки венецианских мастеров предыдущего Рубенсу столетия, в первую очередь Тициана и Веронезе с их богатым колоритом и сочными красками, а в облике Богоматери, особенно Ее слегка вытянутом красивом лице и длинной шее, видно влияние Пармиджанино.

В период своего зрелого творчества Рубенс создавал в основном мифологические, религиозные и исторические картины, а также портреты. И только в поздние годы он, большую часть времени работавший уже не на заказ, а для себя, стал чаще писать пейзажи, ранее возникавшие в его живописи лишь время от времени.

Всегда любя конные прогулки по живописным сельским местам родной Фландрии, мастер нередко делал наброски понравившихся видов, превращая их потом в большие полотна. В предпочтении, которое он отдавал панорамным композициям, сказались влияние искусства другого великого фламандца, Питера Брейгеля Старшего, особенно его работ из цикла «Времена года», а также масштабная, склонная к размаху человеческая и художническая натура самого Рубенса. При этом его пейзажи не только монументальны, но тихи и лиричны, в них отразились глубокие раздумья талантливой и рефлексивной личности.