Медленная река - Елизавета Сергеевна Котова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Меня запустили в палату последней. Я подошла к койке, на которой лежала бабушка. Белое одеяло закрывало ее обнаженную фигуру по грудь. Волосы, раньше постриженные в аккуратную шапочку и покрашенные в баклажановый или красный цвет, теперь были коротко обкорнаны под седые корни. Слепые глаза часто моргали и смотрели в никуда. К одной руке тянулась трубка капельницы.
– Бабушка… – я позвала ее, стараясь придать голосу максимально нежные интонации. – Это Грейс.
– Скажи им, чтобы отпустили меня.
– Кому?
– Генри и Элен, – это были имена моего отца и тети, его сестры. – Они меня связали и заставили участвовать в дурацких конкурсах.
Мое тело похолодело, а каменное сердце упало еще ниже.
– В каких конкурсах, бабушка?
– Не знаю, прыгать куда-то. Скажи, чтобы отпустили меня.
– Хорошо, я… передам им.
– Нельзя так мучать меня, Джун.
– Бабушка, ты узнаешь меня? Это я, Грейс.
– Они совсем с ума сошли.
Ба вращала большими выцветшими глазами, словно рыба, выброшенная на берег. Но выбросило ее, а воздуха не хватало мне.
– Ваше время закончилось! – предупредила тучная медсестра, выжидающе глядя на меня.
– Я люблю тебя, бабушка, – я аккуратно поцеловала ее в лоб, чтобы не напугать, и направилась к выходу.
Слезы душили меня настолько, что я не смогла сказать ни слова вышедшим навстречу родителям, лишь отдала им белый халат, немного истерично сдернув его с себя, вышла из длинного холла к большому окну рядом с лифтом и только там позволила себе разрыдаться. Из окна светил белый свет. На стоянке было несколько машин, вдали люди шли по своим делам. Я плакала, и мое сердце разрывалось от боли, навалившейся на меня вместе с болезнью бабушки, жестокостью Люка и невыраженными чувствами к Джеймсу. Я размазывала тушь по щекам, тряслась от беззвучных рыданий и думала о том, что весь этот мир за окном продолжает жить, как жил, но для моей бабушки этого мира больше не существует. Я думала о том, насколько страшно ей в реальности, транслируемой ее травмированным от инсульта мозгом, и какой маленькой беззащитной девочкой она себя чувствует в ней. Я думала о том, что бывают вещи хуже, чем переставленная мебель в доме, ведь ее можно вернуть на место или составить карту, – бывают дома, где все сгорело. И от того мне было страшно представить, что сейчас чувствует мой отец и тетя Элен. Мне было больно от того, что моя жизнь пойдет так же, как и раньше, и я не смогу сделать ничего, чтобы исправить ситуацию. Я знала, что это – начало конца. И больше всего я боялась даже не за бабушку, пребывающую в своих видениях, а за своего отца. Я чувствовала, сколько во мне невыплаканной боли. Иногда ситуации, о которых ты лишь слышал, происходят с тобой или с кем-то из твоих близких, и ты осознаешь, насколько тесно связана с тобой боль каждого человека в этом мире, как близко мы все находимся в одном потоке событий. Человеческая жизнь представилась мне во всей своей хрупкости и зависимости от случая. И я не могла перестать плакать, потому что есть боль, которую ты не можешь выразить словами, сколько часов ни говорил бы. Ты не можешь постичь ее, пока ты ее не ощутил. А когда постигаешь, хочешь стереть этот момент из своей жизни.
Мама тихо подошла со спины и обняла меня.
– Ты не думала, что это так страшно?
– Да.
Всю остальную дорогу мы ехали в молчании. Выплакавшись и обессиленно приткнувшись к стеклу окна в машине, я уснула. Это был тяжелый и усталый сон.
На следующий день я встретилась со своей лучшей подругой Ванессой. Наша дружба с Ванессой началась, как в фильмах «Двое: я и моя тень» и «Ловушка для родителей» – в летнем лагере в Калифорнии, когда нам исполнилось 15. Внешне мы тогда были полными противоположностями друг друга. Ванесса – высокая, тонкая, словно балерина, с длинными пушистыми светлыми волосами, серыми глазами и бледной кожей, про которую обычно говорят «прозрачная». И я – низкая, смуглая, темноволосая, с розово-коричневыми, как у мулатов, губами и прищуренными карими глазами. Первое лето мы толком не общались, однако, вернувшись в лагерь второй раз, мы поселились в одну комнату. Песни возле костра, панкейки с клубничным джемом на завтрак, разговоры о вожатых и парнях из старших отрядов, неприязнь к одним и тем же людям, неспешные прогулки по лесу и вечерние дискотеки сплотили нас так сильно, что с того июля мы стали неразлучны. С возрастом мы менялись, наши интересы трансформировались, мы поступали в колледж, влюблялись, разочаровывались, много плакали и так же много смеялись, но наши жизни неизменно текли вместе, и со временем мне стало казаться, что Ванесса понимает меня лучше всех на свете. Нам снились практически одинаковые сны, мы произносили одни и те же фразы в унисон, и Ванесса была тем человеком, который ни разу в жизни не осудил меня ни за что. Наша связь стала чем-то постоянным в череде сменяющихся знакомых и других друзей. И я всегда считала – случись что с нашим общением, и я вряд ли уже поверю в дружбу.
Мы приехали на наше любимое место, пляж Алки, расстелили плед на крупной гальке и сели на него, заранее приготовив термос с горячим чаем на случай, если мы замерзнем. По пути сюда мы уже обсудили Джеймса, мою бабушку и новости из жизни Ванессы. Поэтому сейчас мы просто грелись и смотрели на плавно качающихся на воде чаек.
– Грейс, я должна тебе кое-что сказать.
– Я слушаю.
– Я хочу переехать в Нью-Йорк.
Я была слегка шокирована этой новостью,
