Лето в Михалувке - Януш Корчак

У второго воспитателя, господина Станислава, вечно что-нибудь болит: сначала болело горло, потом десны, потом икота напала. Он принимает железо в пилюлях, и у него есть труба, на которой он прекрасно играет зорю. Это он сделал беговую дорожку и пришил крылья ангелу в живых картинах.

Господин Мечислав показывает смешные картинки в волшебном фонаре и всякие фокусы; а еще он достает с крыши веранды мяч, когда ребята его туда забросят.

Четвертый воспитатель - неуклюжий, в лапту играть не умеет, но он пишет книжки, и ему кажется, что он очень умный. А по правде сказать, как мы вскоре увидим, уму-разуму его научили овцы.

Должен был быть еще и пятый воспитатель, но он, к счастью, женился, и жена не пустила его в колонию.

Этих четверых мы называем то надзирателями, то воспитателями, то учителями, - да им и вправду приходится быть всем понемногу.

По утрам ребятам надо намыливать под краном головы, и тогда воспитатель - банщик. Когда выдают чистое белье и одежду, воспитатель - портной, он примеряет и подгоняет все по мерке. Каждое утро дежурный пришивает оторвавшиеся вчера пуговицы. Однако случается, что после обеда оторвется такая пуговица, без которой недолго потерять весьма важную часть туалета, - и тогда воспитатель сам берется за иглу и думает при этом, что иногда приятнее пришить пуговицу, чем прочитать книжку, потому что честно пришитая пуговица всегда принесет пользу.

За обедом воспитатель исполняет роль кельнера, а если у кого-нибудь шатается зуб, он вырвет его без помощи щипцов, - и тогда он зубной врач.

- У кого еще зуб шатается?

- У меня, господин воспитатель, у меня!

И лезут даже такие, у которых зуб вовсе и не шатается, потому что никому не хочется быть хуже других.

А как часто воспитателю приходится решать всякие запутанные споры!

- Скажите, пожалуйста, разве грешно хлеб покупать для воробьев? Мой дедушка всегда бросает воробьям крошки, а когда у него нет крошек, он крошит хлеб. А Шерачек говорит, что это грешно. Ага, вот видишь, совсем и не грешно!

Впрочем, если принять во внимание, что генералу Корцажу пришлось быть лошадью во время триумфального марша, ангелом в живых картинах и судебным исполнителем на суде, а красавица королева одновременно является старшим по уборке постелей, то не приходится удивляться, что воспитатель выполняет сразу столько обязанностей. А сколько у него хлопот и забот!

"Скажите ребятам, чтобы не вытаскивали камни из-под веранды!" - "Не разрешайте ребятам сдирать кору с деревьев!" - жалуется Юзеф. Юзеф сторожит колонию, и у него есть большой револьвер, но на колонию еще никто не нападал, и поэтому неизвестно, стреляет револьвер или нет.

- Вы только посмотрите, на что похожа эта блуза!

И в самом деле, блуза Бромберга выглядит ужасно: ни одной пуговицы, только петли, и каждая петля величиной с большую табакерку.

- Боже мой, третье окно разбили! Что скажет господин секретарь Общества, когда об этом узнают в Варшаве?

И воспитатель покорно и сокрушенно склоняет голову перед разгневанной экономкой.

Но лесную колонию словно кто заколдовал: несмотря на заботы, всем радостно и весело. Если и рассердится кто-нибудь, то ненадолго, как будто в шутку, - нахмурит брови и тут же не выдержит, усмехнется.

Потому что здесь делается прекрасное дело, созидается чудесная наука. Воспитатели учат детей, дети - воспитателей, а тех и других учат солнце и золотые от хлебов поля.

А одного из воспитателей, как я уже говорил, уму-разуму научили овцы. Дело было так.

- Идемте, дети, я вам расскажу интересную историю, - сказал как-то ребятам этот воспитатель.

И ребята целой толпой, человек сто, подбежали послушать этот рассказ.

- Сядем здесь, - предлагает один.

- Нет, пойдем подальше в лес, - говорит воспитатель, гордясь тем, что столько ребят идут за ним, чтобы его послушать.

И так дошли они до самой опушки и расселись тут большим полукругом.

- Не толкайтесь, я буду говорить громко, всем слышно будет, говорит воспитатель, а сам доволен, что ребята толкаются и ссорятся, стараясь сесть как можно ближе, чтобы ничего не пропустить.

- Ну, тише, начинаю. Однажды...

Вдруг Бромберг, тот самый, у которого на блузе только петли, а пуговиц ни одной, повернулся, привстал на одно колено и, глядя вдаль, объявил тоном человека, который не может ошибиться:

- Вон овцы идут.

В самом деле, по дороге гнали стадо овец.

Овцы шли в облаке пыли, беспорядочно толкаясь, смешные, пугливые. И ребята, все как один, сорвались с места, забыв про интересную историю, и помчались смотреть на овец.

Воспитатель остался один. В эту минуту ему, правда, было не по себе, но зато с тех пор он меньше верит в свой талант рассказчика и потому стал скромнее, а значит, и умнее. Овцы научили его уму-разуму.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

"Разбойничье гнездо".

Свидетельница из деревни. - Прощание

Хотя бы один раз за лето должно случиться какое-нибудь ужасное происшествие. Два года назад по колонии проезжал в бричке адвокат из Люблина, а ребята стали бросать в него шишками. Адвокат хотел потом написать в газету, что колонисты нападают на людей, но в конце концов простил мальчишек. В прошлом году три мальчика пошли купаться, сели в лодку, а лодку снесло течением. Хорошо, что мельник вовремя подоспел на помощь. А в этом году по колонии прошел слух, что наши ребята забросали камнями проходившего мимо дурачка-еврея и разбили ему голову так, что у бедняги кровь ручьем хлынула. Какая-то деревенская женщина сжалилась над ним, промыла ему рану и напоила молоком на дорогу.

В этом скверном деле заподозрены пятеро.

Так как же это было?..

По дороге через колонистский лес шел еврей с мешком за плечами и парой дырявых сапог в руках. Шел и сам с собой разговаривал.

Ребята, увидали и ну смеяться, а он им язык показал. Тогда кто-то бросил ему в сапог шишку, а сапог был дырявый, и шишка выпала. А другой мальчишка спрашивает, что он в мешке несет.

- В этом мешке десять раз по десяти тысяч рублей, - говорит еврей.

Мальчишка стал просить, чтобы он дал ему рубль, раз он такой богатый.

Ну, а потом что?

Вот и все, еврей пошел своей дорогой, а они остались играть в лесу.

Прибежала, запыхавшись, баба из деревни рассказать, как было дело.

Какие там два ведра крови, кто такую небылицу наплел? Она этого дурачка знает: он всегда тут вертится, в их краях. Ну да, дала ему молока. А потом велела идти в колонию - там, может, и мяса дадут, - да он не захотел, говорит, мальчишки эти сущие разбойники. Уж что правда, то правда: "Разбойники, - говорит, - камнями в меня бросались". И то сказать, видно, что бросались, - шея-то у него оцарапана. Известно, парнишки. У нее двое, так сладу с ними нет, а тут такая орава! Молодые они еще, глупые. Уж пусть их господа очень-то строго не наказывают: вырастут, сами поумнеют.

Так, значит, правда, что ребята бросали в дурачка камнями и оцарапали ему шею?

- Как же это могло случиться? Идет по дороге слабый, больной человек. Он один, а вас сто пятьдесят. Он больной, а вы здоровые. Он голодный, вы сытые. Он печален, а вы веселитесь. И в этого одинокого, голодного человека вы бросаете камнями. Что же, колония - это разбойничье гнездо? Нет, этого не могло быть! Но ведь вы не хотите сказать правду!

И тут случилось вот что: один из мальчиков расплакался, другой заявил, что все расскажет, даже если его за это отправят обратно в Варшаву; и в эту минуту раздался звонок, созывающий всех на полдник.

В первый раз за все время мы шли на веранду без песен, с опущенными головами и молча сели за стол. Первый раз горбушки раздали не по справедливости, а как пришлось. Ребята переглянулись, но никто не напомнил воспитателю, что горбушки раздали не по справедливости.

Сразу после полдника ребята пришли с повинной:

- Мы скажем правду.

Они бросали шишками, но не в дурачка, а в мешок, который он нес за плечами. Бросали в мешок, как в мишень: кто попадет? Они поступили плохо, не подумав, и готовы понести наказание.

- Ну хорошо: вас здесь четверо. Идите все четверо в зал и сами подумайте, как вас наказать.

Но тут объявился и пятый:

- Я тоже хочу пойти в зал, господин воспитатель.

- Почему? - удивился воспитатель.

- Потому что я тоже бросал.

- Почему же ты раньше не сознался?

- Я думал, нас отправят в Варшаву.

- И другие, наверное, так думали, а ведь сознались. Нет, теперь уже поздно.

Четыре мальчика вынесли сами себе такой приговор:

- Мы отсидим три часа в карцере и до конца смены не получим ни мячиков, ни шашек, ни домино.

Приговор очень суровый. Согласится ли группа с таким наказанием?

Мы знаем, как часто дети кидают камнями в собак, кошек, лошадей; мы знаем, что они смеются над пьяными и сумасшедшими и дразнят их. Ребята поступили плохо, но они не понимали, что делают. Теперь-то они все поняли, и ничего подобного никогда не повторится.