Люди солнца - Том Шервуд

Я сделал паузу. Энди и Оллиройс взволнованно переглянулись.

– По самым скромным предположениям, – задумчиво произнёс Давид, – выходит по две с половиной тысячи фунтов. Можно купить два места в парламенте.

– Слишком щедрое предложение! – воскликнул Оллиройс.

– И весьма неожиданное, – сказал Стоун. – В первую минуту даже трудно осмыслить.

Они посмотрели на Давида. Тот в знак непричастности к моему решению развёл руками. Тут мой взгляд упал на лицо Эвелин, которая помешивала соус в соуснице. В лице её я увидел неясную тень затаённого страдания, и, догадавшись о причине этого страдания, поспешно сказал:

– И не щедрое, и не слишком, а просто разумное. Всю работу предстоит сделать вам двоим. Ведь сам я останусь здесь, в Бристоле.

И, увидев, каким счастливым и солнечным в ту же секунду стало лицо Эвелин, невольно улыбнулся.

– Ну что же, – подытожил Давид. Стало быть, через два дня отправляемся в Любек.

Когда Эвелин, разливая соус, подошла ко мне, я тихо сказал:

– Но в Любек мне всё-таки придётся съездить. Это дней десять, не больше.

Эвелин, склонившись, шепнула:

– Десять дней разлуки я вытерплю.

Совет

Кто хотя бы раз побывал в далёком походе по океану, тот навсегда остаётся привязанным к этому безкрайнему синему живому гиганту. Снова ступив на палубу «Дуката», я ощутил прилив буйного, ни с чем не сравнимого ликования. Простор и свобода! Скрип дерева, гуденье канатов, крики команд, ветер! Летим, летим! Алле хагель! Как свободна душа человека, стоящего на палубе, вдыхающего полной грудью солёный воздух!

И как она придавлена, стиснута в косных законах человеческого муравейника. Алле хагель. Я вскоре получил безпощадно твёрдое убеждение в этом, когда, оставив «Дукат» в гавани Гамбурга, мы на лошадях прибыли в Любек.

Общество, которое я увидел, откровенно меня озадачило. Манеры его участников и скрытый смысл разговоров приводили в полную растерянность! Как привязанный я ходил за Давидом и молча слушал. Среди людей, с которыми он встречался, были такие, чьё состояние не достигало и трети имеющихся у меня денег, но их отношение ко мне было отношением слона к букашке. Я сделал вывод, что для значимости персоны нужны не только деньги. Следовало обладать чем-то ещё, о чём я не имел пока никакого представления.

В один из дней мы небольшой компанией вышли из гостиницы и направились к кафедрального собору, возле которого находилась главная контора ганзейского братства. Здесь нас догнал поверенный Давида и, приноравливаясь к нашему шагу, не попадая в ногу и подскакивая, быстро заговорил:

– «За» – пятеро, «против» – четверо.

– Они сомневаются в нашей способности внести залог? – поинтересовался Давид.

– О, нет! О ваших финансовых возможностях уже всё известно. Дело в другом.

– Необъявленный интерес?

– Именно. Как выяснилось, один из тех, кто сегодня будет принимать решение, имеет родственника в лондонском военном ведомстве, – мы узнали, он влиятельный человек, – и прочные знакомства в адмиралтействах. Располагая информацией о походах английских военных фрегатов, он «подвязывает» к их маршрутам торговые суда. И собирает с торговцев изрядную дань.

– Таким образом, мы перешли кому-то дорогу?

– Увы.

– Только не говори мне, что этот кто-то – гроссмейстер!

– Прости, Давид. Это именно он.

– Насколько я знаю, гроссмейстер при голосовании имеет три голоса.

– Да.

– И расклад на данный момент – пять против шести.

– Не в нашу пользу.

– Что ж. Я, в общем-то, не очень надеялся.

– Давид! – негромко спросил я его. – Если ты не надеялся, для чего тогда мы тогда к этим ганзейцам идём?

– Узнаешь вечером, – негромко сказал он в ответ.

У входа и в вестибюле неподвижно стояли высокого роста лакеи – явно из имеющих военный опыт бывших солдат. Нас встретил распорядитель и, взглянув на висящие над входом в главный зал круглые часы, поклоном и жестом пригласил войти.

– Точность – вежливость королей, – тихо бросил ему, проходя, поверенный Давида, и распорядитель неприметно улыбнулся.

Любекский зал ганзейского союза роскошью не блистал. Слева возвышался амфитеатр выставленных в полукруг деревянных стульев. Справа темнел длинный накрытый бордовым полотном стол. За ним девять человек – кто-то, шумно двигая кресло, усаживался, кто-то уже сидел. Давид и поверенный прошли к нижнему ряду стульев, поздоровались с несколькими заранее занявшими места купцами, а мы с Энди и Оллиройсом забрались на самый верх амфитеатра и там сели.

В зале не было ни пиратов, ни вооружённых наёмников, но на меня напала необъяснимая дрожь. Я впервые ощутил такое состояние. Оно не было страхом. Оно было напряжением непонятной природы. Вот внизу сидят люди, на которых невозможно воздействовать ни оружием, ни личной силой, но от которых зависит принятие очень важного для меня решения. И что будет?

Но очень скоро от меня отдалились и невнятные голоса что-то обсуждающих купцов, и бормотание Энди и Оллиройса. Солнечное, наполненное теплом и негой видение встало передо мной: мягкая улыбка Эвелин. Какое непостижимое, чудесное событие – у нас будет ребёнок! Живой, настоящий. Он будет на нас смотреть, улыбаться. Разговаривать! Интересно, какого цвета у него будут глаза?..

Из этого сладкого оцепенения меня вывела наступившая вдруг тишина. Сидевшие за столом вставали и удалялись в соседнюю комнату. Вместе с ними ушёл Давид. Меня удивило, что в комнату эту вели две двери, расположенные вплотную друг к другу. Одна дверь была заметно выше другой.

Быстро ступая, с озабоченным лицом к нам поднялся поверенный.

– Всё! – сказал он. – Пошли бросать камни.

– Какие ещё камни? – спросил его Оллиройс.

– Так называют шары для голосования. Белые и чёрные. Сейчас вскроют урну, и если в ней окажется больше белых камней – то наше дело одобрено, и Давид выйдет в большую дверь. Если же больше чёрных – то нам откажут, и он появится в малой двери.

– Странный ритуал, – промолвил Энди.

– Не странный, – ответил поверенный, – а старинный. Наверное, уже триста лет люди несут сквозь эти двери то радость надежды, то горечь отчаяния.

Мы невольно посмотрели в сторону этих дверей – и вдруг… Маленькая дверь дрогнула, приоткрылась, и в общую залу вышел Давид. Громкий ропот пронёсся над сидящими на стульях купцами.

– Всё! – убитым голосом произнёс поверенный. – Ганзейские мудрецы отказались доверить нам свои корабли.

Давид снизу махнул нам рукой. Мною вдруг овладела холодная, злая досада. Встав, я расправил плечи, высоко поднял голову и, тяжко ступая, пошёл с амфитеатра. Сзади, словно по уговору, так же громко и грозно топали Энди и Оллиройс. Краем глаза я увидел, что открывшие большую дверь ганзейцы стоят и оробело смотрят на нас, не решаясь шагнуть в общую залу.