Шхуна «Мальва» - Петр Лебеденко

«Очнись, о великий фантазер! Завтра контрольная по арифметике».

Да, Юра был фантазером и мечтателем. Но когда это было? Давно-давно. Теперь не то время. Надо не мечтать, а действовать. Кто этот человек, которого немцы бросили в трюм баржи и хотят лишить жизни? Кто он? Юра не знает. Он знает только одно: он рисковал жизнью ради того, чтобы скорее рассеялся мрак, и Юра Араки мог весело смеяться, учиться, мечтать. Теперь пришла очередь Юры и его друзей посмотреть в лицо смерти ради того, чтобы помочь этому человеку. Страшно? Да, Юре страшно. Нина хотя и молчит, но ей тоже нелегко быть спокойной в такие минуты. Страшно, наверно, и Саше, да не такой он парень, чтобы сказать об этом...

Чуть слышный звук донесся до Юры. Словно пролетел комар. И еще раз. Это Нина за своей перегородкой, сделанной из одеяла, тронула тонкую струну гитары. Значит, пора.

Юра приподнялся, не вставая с койки натянул на себя пиджак, надел ботинки и крадучись, неслышно вышел на палубу. Вслед за ним вылез из кубрика Саша, и последней, держа в руках ножовку, показалась Нина.

— Подождите здесь, — прошептал Саша.

Он ощупью добрался до шкиперской каюты и лег на палубу у самой двери. Так он лежал минуты три. Ни один шорох не донесся до его слуха из каюты, и он вернулся к своим друзьям.

— Ломик взял? — спросил он у Юры.

Юра молча кивнул.

— Веревку?

Один за другим они подошли к краю кормы, и Саша начал отвязывать шлюпку.

— Ну, пора! — сказал он. — И самое главное — тишина. Ни одного звука.

Саша сел на весла, Юра на носу, Нина на корме. Молчали.

Шлюпку бросало из стороны в сторону, но Юра ловко направлял ее вразрез волн, чтобы не зачерпнуть бортом воды. Вот и темная стена мола. Теперь яснее слышится глухой гул разбивающихся волн. А чуть правее похожая на чудовище покачивается баржа. Саша наклонился к Юре.

— Правее, — прошептал он. — И через несколько секунд: — Стоп!

Он схватился за руль баржи и подвел шлюпку под самую корму. Прислушались. Потом Юра взял веревку, перекинул ее через перекладину руля и быстро вскарабкался на баржу. Саша привязал за один конец веревки ломик и стал ждать.

Ему казалось, что Юра делает все очень медленно. Наконец ломик пополз вверх, и сразу же веревка упала в шлюпку. Саша отпустил руль, шлюпку бросило волной в сторону, но Нина уже держала в руках весла. Подгребая снова к барже, она старалась направить нос лодки к иллюминатору. И когда Саша издал короткий шипящий звук, Нина убрала весла и встала. Обернувшись, она увидела, что Саша обеими руками уцепился за иллюминатор и приник к стеклу лицом. Море то поднимало шлюпку вверх, то опускало, и тогда Саша повисал на иллюминаторе. Раза два или три он тихонько постучал в иллюминатор и прислушался. Никакого ответа. Тогда он надавил на стекло и сразу почувствовал, как оно подалось внутрь трюма.

В трюме кто-то глухо застонал. Саша затаил дыхание. На мгновение он даже растерялся. Там, на шхуне, когда они обсуждали план освобождения подпольщика, все казалось проще. И не так страшно... А здесь... Может, в эту самую секунду часовой подошел к борту, может, уже поднимает автомат... Пройдет еще миг, перед глазами, как вспышка магния, блеснет сноп огня и — конец.

Шлюпка пошла вниз, в ложбину между волнами, и Саша присел на корточки. В густой темноте он не мог видеть лица Нины, но был почти уверен, что она смотрит на него осуждающе, как будто говорит: «Трусишь? А я-то думала, что ты не из таких...»

Нет, Саша не трусил. Ему было просто страшно, вот и все. Какому человеку не страшно, когда смерть стоит совсем рядом, так близко, что ее почти чувствуешь? Но это не значит, что страх сильнее другого чувства — долга...

Шлюпку вновь поднимает волной, и Саша опять протягивает руки к иллюминатору. Вот оконце стало на уровне с его головой, Саша вцепился в него пальцами, горячим, взволнованным шепотом позвал:

— Товарищ!.. Товарищ!..

В ответ — ни звука, ни шороха. Саша до боли в глазах всматривается в темноту трюма, но, кроме этой темноты, ничего не видит. Тогда он снова зовет:

— Товарищ! товарищ!..

И вдруг чьи-то пальцы коснулись его руки. Потом вплотную к иллюминатору приблизилось лицо, и человек прошептал:

— Андрей?

— Нет, — ответил Саша. — Но мы хотим помочь вам... Подпилите доску, у нас есть пилочка...

— Руки связаны, — донеслось в ответ. — И здесь металлическая обшивка...

Саша медленно опустился в шлюпку. Страшная усталость внезапно сковала его тело и мысли. Хотелось сидеть вот так, без движений долго, долго. И ничего не делать. Не было сил даже пошевелить рукой.

Нина наклонилась к нему и, касаясь губами его уха, спросила:

— Что?

— Плохо, — даже не сказал, а выдохнул Саша. — Внутри — железо. И у него связаны руки.

Он усилием воли превозмог слабость, встал и вновь приник к иллюминатору.

— Что же делать? — жарко, с отчаянием в голосе зашептал Саша. — Вас хотят...

— Знаю... — человек отвечал тихо, но твердо. — Спасибо, товарищи. Уходите. На барже — часовой. Передайте...

Шлюпка провалилась вниз, Саша на мгновение повис на руках, но пальцы вдруг разжались, и он, зацепив ногами за весло, с грохотом упал на дно лодки. В ту же секунду Нина услышала, как по палубе тяжело затопали сапоги.

Юра Араки лег на живот и, прижимая к себе ломик, отполз от руля к низкому борту. Ему казалось, что все слышат частые-частые удары его сердца: тук-тук, тук-тук... Он задержал дыхание, но сердце продолжало гулко стучать. Тогда он прижался лицом к мокрой от брызг палубе и долго лежал без движений. Немного успокоившись, он приподнял голову и осмотрелся. Глаза его привыкли к темноте, он уже различал отдельные предметы. Вот деревянная надстройка, которая, видимо, служит рубкой. Рядом, прямо по середине баржи, блестит широкая полоса железа с двумя замками на концах. Это прогоны, наглухо закрывающие люк в трюм. Чуть подальше высоким штабелем сложен канат, сверху прикрытый брезентом. А еще дальше, за этим штабелем, виднеется горка какого-то хлама: не то пустых консервных банок, не то медных гильз.

Сколько ни всматривался Юра в темноту, он нигде не увидел часового. Ни одного движения, ни одного звука. Только шумит море. Он хотел уже приподняться, как вдруг услышал визг ржавых петель. Дверь рубки распахнулась. Прижавшись к борту, Юра замер: из рубки вышел часовой с автоматом на шее и остановился недалеко от Юры. Казалось, он к чему-то прислушивался. Так он стоял долго, поглядывая то на мол, то на берег, то на море. Потом, успокоившись, достал из кармана папиросу, повернулся спиной к ветру, чиркнул зажигалкой. Огонек выхватил кусок темноты и погас. Немец прислонился к рубке. Он стоял спиной к Юре, высокий, сутулый, с длинными руками. Когда он затягивался папиросой, Юра видел большие сапоги и широкую тень немца.