Школа в лесу - Евгения Смирнова

Глава десятая

Тетя Соня приехала неожиданно.

В перемену Зоя услыхала смех, крик. Тетя Соня, румяная, полная, грузно шла по коридору, обнимая ребят пухлыми короткими руками. Она смеялась их радости. Жирные подбородки колыхались, а родинка на носу вздрагивала.

— Рады, уж вижу, что рады. Ну, Зойка, иди сюда, — сказала тетя Соня, увидев ее у окна. — Поправилась-то как! А у меня тебе подарок есть. — Тетя Соня протянула голубой конверт, покрытый марками и печатями.

«От папы!»

Зоя ахнула, схватила письмо и побежала на диван. Но тут болтали девочки.

Пристроилась около столовой — помешал изобретатель. Он пришел с чашкой за молоком для крыс. Тогда она вспомнила уголок под лестницей. Здесь было темновато, но зато никто не мешал.

Скоро Зоя писала ответ. Кривые каракули торопились, падая во все стороны.

«…Пожалуйста, папа, привези большие роговые очки, мне ужасно нужно. Я тебе расскажу, когда приедешь. Папа, не забудь про очки. Но взрослые, на большой рост и обязательно роговые.

Зоя».

Феня бегала все перемены по классам:

— Ребята, очки Клавдии Петровны не видали? Куда пропали?

Зоя ёрзала на парте. Очков не нашли, и расстроенная Клавдия Петровна послала Феню попросить очки у сторожа Кузьмы. Очки были старые, с трещинами, в железной оправе, связанной нитками. В этих очках Клавдия Петровна выглядела доброй и старенькой. Зое стало жаль ее.

«Папа ей еще лучшие купит», утешала себя Зоя.

Около дежурки Зоя столкнулась с Феней.

— Гуляешь? — ласково спросила она Зою. — Ну гуляй, гуляй, а я сейчас дежурку уберу. Вон и цветы совсем завяли… — сказала Феня, заглядывая в дверь.

— О-они… еще хорошие, — запинаясь, пробормотала Зоя. — Не надо новых.

Выльет Феня воду и увидит очки. Зоя сунулась было в дежурку, но за столом сидела нахмурившаяся Клавдия Петровна, и Зоя, смущенно попятившись, прикрыла дверь.

В уголке за доской, обняв Эмму, Сорока что-то шептала, взвизгивая и оглядываясь, не подслушивает ли Миша Рябов, «несчастное справочное бюро».

Зоя грустно походила невдалеке. Может, Эмка отойдет?

Ей очень хотелось рассказать Сороке про очки. Но Эмма взглянула на Зою, фыркнула и утащила Сороку в читальню.

До самого обеда Зоя вертелась около дежурки. Клавдия Петровна то и дело раздраженно поправляла спадавшие на нос чужие очки, а Зоя со страхом заглядывала в приоткрытую дверь, там ли ваза. Ваза стояла две перемены. Пообедав и дожевывая на ходу яблоко, Зоя опять подбежала к дежурке: Феня уже вытащила увядший букет.

Зоя поперхнулась яблоком. Стало жарко, а потом по спине побежали колючие мурашки. Вот стыд! Феня найдет изломанные очки. Потом понесут их по классам и всех будут спрашивать. И Зоя заранее знала, что она сознается, непременно сознается. А Эмма, конечно, зафыркает и поднимет нос. И все… все…

Зоя бросилась в коридор, потом обратно, заметалась, как пойманная мышь.

Распахнулась дверь. Клубы морозного пара окутали Зою. Два человека тащили огромный, сколоченный из выстроганных досок щит.

— Эй, девочка! — Чуть не задели они ее. Она опомнилась.

— Где тут дежурка?

Зоя повела их по коридору.

— Мы подождем, позови сестру, — сказали рабочие.

Зоя робко вошла в дежурку. Никого нет! Увядшие цветы торчали из грязного ведра. Она на цыпочках подкралась к вазе и заглянула. От воды пахло гнилью. Значит, Феня не успела еще вылить воду и очки здесь!

Зоя торопливо засунула руку, но рука не пролезала. Зоя старалась добраться до дна.

— Сюда, сюда, — вдруг закричал Миша Рябов, — сюда тащите!

Затопали сапоги, и в дежурку пополз щит. Зоя выдернула руку и отскочила. Ваза закачалась, как живая. С пальцев капала вонючая вода. Не успела!

Рабочие внесли щит и стали ждать сестру. Опять прибежал Рябов и сообщил:

— Клавдия Петровна ушла обедать.

Рабочие озабоченно почесали затылки.

— Ведь некогда ждать-то, — сказал один.

— Давай сюда, — предложил другой, показывая на вазу. — Заведующая сказала, направо в угол, значит сюда, а там шкафы везде.

Они приладили щит, скрыв столик с вазой. Пожилой набрал полон рот гвоздей, молодой подал ему молоток. Зоя глядела во все глаза, как вазу сажали в тюрьму и прочно заколачивали гвоздями. В дежурке запахло сосной.

А уж Рябов мчался по коридорам и кричал:

— Выставка, ребята, выставка!

— Да какая? — спрашивали ребята.

— Санитарная — про зубы и про всё!

Целая толпа прибежала в дежурку. Все нюхали морозный пахучий щит и гладили блестящие доски.

— Готово, гражданочка, — сказал пожилой рабочий вошедшей Фене. — Так приколотили — не оторвешь. — И он постучал по щиту.

— А вазу-то? Куда девали? — встревожилась Феня.

Рабочие переглянулись и замялись.

— Да мы ее не трогали.

— Она там, за щитом, — объяснил молодой.

— За щитом? — всплеснув руками, ахнула Феня. — Я и воду не вылила!

— Это они ее в тюрьму посадили, — сострил Рябчик, и все захохотали.

Радостнее всех смеялась Зоя. С легким сердцем она побежала на урок, все так же сжимая в руке огрызок яблока. И ваза и очки сидели теперь в тюрьме.

Уроки летели быстро и незаметно. Вечером Клавдия Петровна пришла в новых роговых очках, таких же больших и хороших. Она выглядела попрежнему строгой и важной.

Зое показалось, что ничего не было. На прогулке она весело подбежала к Сороке.

— Пойдем, Катя, на лыжах.

Но тут подлетела Эмма.

— Ой, что я тебе покажу! — закричала она и утащила Сороку.

— Пойдем, Зоя, — позвала Сорока на ходу.

— Нет, нет, — крикнула Эмма. — Мартышка только тебя велела, это секрет! — И они скрылись за углом.

Зоя вздохнула и пошла к Мику.

Глава одиннадцатая

В этот вечер ребят ждала большая радость: вожатая Тонечка прислала письмо. Его читали по классам, вырывали друг у друга из рук, а Рябчик, блестя черными глазами, носился по всей школе и сообщал новость, которую подслушал в дежурке.

— Тетя Соня сказала, что Тонечка чуть не умерла, и у ней было воспаление легких, и ей ставили банки. Целых сто штук, — захлебывался он скороговоркой, и его лохматые черные брови прыгали вверх и вниз, а худое лицо порозовело.

— Ну да-а, как же! — сказал Занька. — Сто штук! Еще бы двести придумал.

Прокопцу Рябчик сообщил, что Тонечке поставили целых шестьдесят банок, но Тройка вывел его на чистую воду.

— А мне сказал — восемьдесят! Эх ты, справочное бюро!

— Ну, я не помню точно, сколько, — заюлил Рябчик, — может восемьдесят, а может, шестьдесят.

— А может, тысячу! — захохотал Занька. — Пошли, ребята, до ужина в прятки играть. Чур, я первый считаю.

— Ели бели три камзели, — начал Занька, тыкая каждого в грудь, — фокель мокель фармазэли, есы бесы лукафор, шишел вышел, вон пошел.

— Тебе, Тройка, водить.

Ребята разбежались.

— Ну, пора? — закричал Тройка, открывая глаза. — Пора не пора — иду со двора, — и он побежал в коридор.

А Занька, который стоял за дверью, уже выскочил, подбежал к роялю и застучал ладонью:

— Палочка-выручалочка, выручи меня!

— Ужинать, ужинать! — кричали по коридору.

За ужином маленькая Валя Лихачева ничего не ела, куксилась, а подконец капризно расплакалась. Встревоженная Марья Павловна увела ее в дежурку. Валю тошнило, лицо у нее разгорелось и глаза лихорадочно заблестели.

— Валечка заболела, — шептались девочки.

После ужина в класс влетела Сорока:

— Валю в изолятор!

Ребята бросились в раздевалку.

Тетя Соня уговаривала плачущую Валю, няня укутывала ее шалью. Девочки успокаивали подругу издали и велели скорей выздоравливать.

Через три дня тетя Соня пришла в школу взволнованная и о чем-то долго шепталась с Марьей Павловной.

«Третий «А» в карантин!» разнеслась зловещая новость.

Оказалось, что у Вали скарлатина и третий «А» отделят на две недели от остальных ребят, чтоб узнать, не заболел ли кто-нибудь еще.

Двери в класс и спальню девочек заклеили бумагой и там зажгли что-то едкое и вонючее. Это называлось дезинфекцией.

Изолятор, маленький двухэтажный домик, стоял в глубине парка. Здесь Зоя жила с Миком, когда ее привезли, здесь же она познакомилась с Сорокой.

Ребята приуныли, некоторые даже поплакали. В этот выходной день приедет кукольный театр, вечером будет кино, а они ничего не увидят. Через три дня назначен розыгрыш на первенство между хоккейными командами, а капитан третьего «А» Занин сидит в карантине. Было от чего поплакать!

Им не позволили взять свои любимые вещи, и они, хмурые и скучные, тоскливо слонялись по комнатам, придирались друг к другу, вспоминали забытые обиды.

Марья Павловна расхворалась и выбилась из сил. Она уезжала теперь домой сразу после уроков, а все остальное время с ними была сестра Симочка. Но разве могла она разогнать скуку изолятора?