Сиреневый туман - Михаил Черненок

— Едем, Владимир Евгеньевич! — выпалил Слава.

Голубев знал всех райповских грузчиков не только в лицо, но и по именам, фамилиям. Когда он с участковым подъехал в милицейском «газике» к кладбищу, грузчики уже снимали с грузовика грубо струганный гроб без красной, как это принято, матерчатой обивки. Парни были заметно «под турахом» и в бестолковой суете чуть не вывалили покойника на землю. Лишь бригадир Артем Лупов да широкоротый здоровяк Николай Санков казались трезвее других, но и по их пунцовым лицам можно было догадаться, что «употребили» они очень даже хорошо. Подойдя к ним, Голубев с наигранным удивлением сказал:

— Привет, мужики! Вы чего тут по пьянке затеваете?

— Домового ли хороним, ведьму ль замуж выдаем! — с пафосом процитировал Санков.

Бригадир резанул его суровым взглядом. Обращаясь к Голубеву, мрачно ответил:

— Юля Галактионова попросила Спартака Казаринова похоронить. Вот привезли…

Голубев глянул на кузов грузовика с открытым бортом. Там, у самой кабины, стоял на треть опустевший ящик водки и возле него — ополовиненная трехлитровая банка консервированных зеленых томатов. На расстеленной рваной газете вокруг мутного граненого стакана валялись крупные ломти хлеба.

— Кажется, поминки у вас получились раньше похорон? — спросил Слава.

— Кто празднику рад, тот накануне пьян, — вновь неудачно сострил Санков.

— Заткнись, трёкало!.. — сердито рыкнул на него бригадир и виновато посмотрел на Голубева: — Занятие малоприятное, для подъема духа выпили.

Грузчики скопом подняли гроб на плечи и, громко перебивая друг друга противоречивыми советами, запинаясь, стали пробираться между могильными оградками к той самой яме, которая была вырыта до Ивана Купалы неизвестно кем и для кого. Глядя вслед шумной ватаге, Слава с намеком сказал бригадиру:

— Артем, по-моему, вы опять зароете Спартака в могилу неизвестного солдата…

— Почему «опять»?.. — бригадир нахмурился. — Мы первый раз его хороним.

— А кто ночью на Ивана Купалу захоронил?

Бригадира словно укололи:

— Брось землю рогами пахать, Вячеслав Дмитриевич! Мы у тех похорон с боку припека, а эту могилу нам указал Гурьян Собачкин.

— Разве Гурьян ее вырыл?

— Нам какая разница, он или не он… Сказал, зарывайте — и точка.

— Сколько взял за яму?

— В смысле, денег?.. — бригадир замялся. — Я предлагал, Собачкин отказался. Мол, эта могила бесхозная. Поллитровку водки, правда, все-таки попросил.

— Где вы с ним договаривались?

— Тут вот, на кладбище, между крестов пьяный мотался. Бутылку сгреб и смотался по-быстрому.

Голубев посмотрел на участкового инспектора:

— Владимир Евгеньевич, где Собачкин живет?

Участковый указал на неказистую избушку, притулившуюся вроде как на отшибе чуть не упирающейся в кладбище улицы:

— Вон его резиденция.

— Пойдем-ка, Евгеньич, проведаем Гурьяна!

— Да он, если и дома, то лыка не вяжет, — торопливо вставил бригадир.

— Посмотрим — увидим, — ответил ему Слава.

Вблизи изба могильщика была еще неказистей, чем выглядела издали. Построенная в незапамятные времена, она по самые окна вросла в землю. Некогда тесовую крышу затянул сизоватый лишайник, разорванный широкими трещинами от прогнивших тесин. Огороженный полусгнившим перекошенным штакетником и заросший бурьяном дворик напоминал мусорную свалку. У символической ограды, прямо на улице, чернела оставшаяся от зимы куча каменного угля и возвышался огороженный жердями метровый слой навоза. Видимо, когда-то здесь был загон для овец, но за все время его существования навоз ни разу не убирали. На навозном «пьедестале» копошились куры, бдительно охраняемые вызывающе нарядным петухом. За загоном скособочилась похожая на курятник пристройка из горбыля. Такое же сооружение служило сенями.

— По-моему, у этой «резиденции» никогда не было настоящего хозяина, — подходя к избушке, сказал Голубев участковому.

Дубков вздохнул:

— Совсем опустился человек. Ну, что вы от мужика хотите — всю жизнь бобылем живет.

Опасаясь, как бы прогнивший потолок не обрушился на головы, Голубев и участковый вошли в сени. Слава постучал в дверь — ответа не последовало. Тогда он потянул за державшуюся на одном гвозде металлическую ручку. Дверь, тягуче заскрипев, отворилась. Войдя в душный полумрак, Голубев огляделся. Справа на потрескавшейся плите стоял закопченный до черноты чайник. Прямо перед входом на замусоренном объедками столе — пустая водочная бутылка и большая эмалированная кружка. Под столом валялись две бутылки из-под импортного коньяка. Рядом — старая обшарпанная табуретка. Слева от входа, уткнувшись лицом в свернутую вместо подушки ватную фуфайку, на железной кровати прямо в грязной спецовке лежал Гурьян Собачкин.

— Хозяин!.. — громко окликнул Слава.

Могильщик не шелохнулся. Не отреагировал он и на второй оклик. Тогда Слава потормошил его за плечи и сразу отпрянул — Гурьян Собачкин был мертв.

Глава 7

По заключению медицинской экспертизы, причина смерти Собачкина оказалась банальной: отравление алкоголем. В этом не было ничего странного и загадочного. Состарившийся организм могильщика в придачу, как показало вскрытие, с обострившейся язвой желудка, не выдержал злоупотребления спиртным, которым в последние трое суток усиленно накачивался Гурьян. Загадкой оставалась причина, отчего постоянно пьющий, но не терявший работоспособности Собачкин именно в эти дни налег на алкоголь до полной невменяемости. И еще одно озадачило участников следственно-оперативной группы. В кармане умершего обнаружили шесть новеньких, не бывших в употреблении, двадцатипятирублевок. Как утверждали знающие Собачкина соседи, жил Гурьян от получки до получки на скудную зарплату кладбищенского рабочего да на случайные заработки, которые перепадали ему от клиентов, минуя кассу. Сберкнижки у него никогда не было. Откуда же взялась такая сумма денег?..

Собравшиеся утром в прокурорском кабинете оперативники были невеселы. Почти до полуночи они вчера трудились, что называется, в поте лица в связи с внезапной смертью могильщика и теперь устало обменивались информацией о прошлом дне. Настроение немного поднял Борис Медников, когда после следователя Лимакина Голубев стал рассказывать о своей поездке в Новосибирск. Едва Слава рассказал, как бывший одессит-портной искал в Красноярске свою дочь Соню, судмедэксперт флегматично изрек:

— Одесситы — люди находчивые и остроумные.

— В чем? — машинально спросил Слава.

— Во всем. Однажды был очевидцем, как в галантерейный магазин Одессы забежала тощенькая девушка и к продавцу: «У вас лифчики первого размера есть?» — «Нет, — отвечает продавец. — У нас такие прыщи зеленкой прижигают»…

Антон Бирюков засмеялся:

— Ты сам, Боря, не из одесситов?

— Я коренной сибиряк, но остроумных и находчивых люблю.

После медниковского анекдота разговор пошел веселее, однако выводы продолжали оставаться неутешительными. След Спартака Казаринова по-прежнему обрывался на том, когда он вышел из дома с авоськой пустых бутылок. Правда, под подозрение теперь попадал пенсионер Марусов из поселка птицефабрики, у которого не оказалось коробки от японского холодильника. Опрошенные на кладбище грузчики в один голос заявили, что упаковочного «мусора» они у Марусова не забирали. Отсюда можно было сделать два предположения: либо Марусов солгал Лимакину, либо грузчики причастны к убийству и без зазрения совести открещиваются от уличающей их коробки.

— Антон Игнатьевич, я считаю, что Галактионовой надо было избавиться от сожителя и она подкупила грузчиков, — обращаясь к Бирюкову, решительно заявил Голубев, но тут же усомнился: — Не могу только сообразить, почему они в ночь на Ивана Купалу сунули Спартака не в ту могилку? Может, перепутали ямы с пьяных глаз?..

Бирюков задумался:

— Во всей этой истории «остроумным и находчивым» мне представляется лишь способ, точнее, место захоронения убитого. Придумал его неглупый человек. Ночью тайком зарыть труп в глухом углу кладбища, поставить на могиле старый крест, замаскировать на первое время свежую землю и шито-крыто. Случайное обнаружение трупа, как это нередко бывает, исключено, а поскольку Казаринов был по существу человеком одиноким, искать его никто бы не стал…

— Если бы Галактионова в милицию не заявила, — сказал следователь Лимакин.

— С чего бы ей заявлять?! — удивился Голубев.

— С того, что Спартак утащил у нее две с половиной тысячи сиреневыми купюрами.

— Да она эту сиреневую сумму вполне могла отдать грузчикам! По-моему, Юля и десять тысяч не пожалела бы, чтобы избавиться от опостылевшего сожителя.