Разлюбил – будешь наказан! - Ирина Крицкая

– И чем мы сегодня занимались? – Он приподнял подбородок и насмешливую правую бровь.

Опасный вопрос. Ночью, да еще при полной луне, я очень легко возбуждаюсь.

– Как обычно… – Я отодвинулась, пихаться начала. – Ты что, думаешь, у меня тут солярий?

– А что ты сразу в штыки? Я просто спрашиваю, как ты тут без меня, одна с нашими детьми… – Он уплетал фисташковый пломбир и оглядывался. – Где у нас пульт? Опять потеряли?

Он поставил вазочку и как-то странно посмотрел на меня, как на старый абажур, который жалко выбросить, а куда пристроить – непонятно.

– Надо бы тебе волосы перекрасить, – говорит. – Может, светлее попробовать…

– Светлее? Ты имеешь в виду блондинистый?

– Да… Можно. А еще… тебе не хочется линзы цветные? Классно смотрится.

– Как у Оли? – Я заворочалась, мне стало тесно на его троне.

– При чем тут Оля?

Он скорчил морду, и я опять не удержалась, спросила его:

– Объясни мне, что ты так мучаешься? Понравилась тебе девушка – пойди трахни ее и успокойся.

– Ты говоришь глупости и сама об этом знаешь… Пульта не вижу. – Он завертелся. – Где пульт?

– Почему глупости? Ты ей очень нравишься… Она таких мужиков и не встречала.

– Да? – Тигр шевельнул ушком и покраснел.

– Да. Я заметила, как она смотрела на тебя. – Я вытянула ножки вдоль трона, маловато он мне местечка оставил.

Антон допил вино, откинул голову, замечтался о своем, а потом и говорит:

– Крошка, пощелкай там по каналам… пожалуйста… – Я подошла к телику, пощелкала. – Вот, вот, футбольчик оставь…

Да пожалуйста! Под футбольчик я сразу отрубаюсь. Я бросила на пол свой несвоевременный пеньюар и напялила любимую мужскую майку 56-го размера с надписью «Ищу спонсора». Плевала я на ваш дресс-код!

Из своей тошнотворной розовой спальни я слушала, как эротично мой тигр орал на футболистов. Ну, заори, заори так на меня, противный! Я пыталась вспомнить, когда, в какой момент он первый раз поленился оторвать свою жопу и начал использовать меня как пульт от телевизора? Когда это случилось? Где я прохлопала? Не знаю… Не помню… Заказываю себе сладкий сон.

Пусть мне приснится море… Я валяюсь на песке… Пальцы гладят блестящую черную шерсть… Тяжелая лапа опускается мне на живот… И он облизывает мое лицо теплым языком…

13. Сотрясение

По вечерам Антон появляется на лестнице, возле моего домика, висит на перилах и ждет, когда я выйду. За спиной у него море, над головой у него облака, под ногами скрипучие деревянные ступеньки. Удивленные мартышки оглядываются: «Как это он тут очутился, такой пушистый?» Ко мне пришел! Только увидит меня – и его детская улыбка сразу превращается в хитрый охотничий прищур.

– Я уже тебя жду, – говорит.

И я гуляю! Гуляю со своим ньюфом! Меня заносит на бордюрчик, очень хочется ножки продемонстрировать. Антон глядит с одобрением, держит за руку, чтобы не упала. Территория лагеря не меньше, чем средний райцентр. Сейчас идем на стадион, это километр. Рот у нас не закрывается, сплошное «ля-ля-ля, хо-хо-хо». Знаю, много ржать нельзя, а то реветь придется, но уж очень смешно. Антон хвастается про свои светские делишки.

– Драки? – Я совсем не в теме. – Кошмар! Почему?

– Почему… – он важничает, – перешел из другой школы – все, ты чужой. Забивают с тобой стрелу после уроков, смотрят: сдрейфил или нет.

– А сколько тебе лет? – Мне захотелось уточнить.

Антон на секунду запнулся, глядя на меня, думал, сколько нужно прибавить.

– Шестнадцать, – сказал.

Приврал один год. Я притворилась, что не заметила.

Дорожка юлила через парк. Мы забрались далеко, фонари стали встречаться реже, светили тускло, исчезли клумбы и фонтанчики, аллейку обступили густые одичавшие кусты. Мы продолжали хохотать, и я ждала, когда же он меня поцелует. Сегодня? Или через пару дней? Вдруг за моей спиной послышалось что-то неразборчивое, слово похожее на «…жопа…». Кто сказал?

Мальчик, лет двенадцати, выехал из кустов на велосипеде. Был бы у меня мозг, я бы спросила себя, откуда здесь среди ночи невоспитанный ребенок-велосипедист? Пионер остановился рядом с нами и крутил рулем на месте, чтобы удержать равновесие.

– Не упади, – я ему сказала, и он тут же грохнулся на асфальт.

– Так тебе и надо. – Я хихикнула, и мы прошли дальше несколько шагов.

Через секунду из кустов появились веселые мальчишки, но уже гораздо старше и крупнее. Откуда их столько? Человек десять. Кинг-конг и соратники. Антон подошел к ним, а я осталась под фонарем. Командир размахнулся. Антон упал и несколько секунд лежал в траве. Когда он поднялся, я увидела его бледное лицо. Губы у него сжались, щеки застыли. Послышалось что-то похожее на «ты поял», и тимуровцы испарились.

Ах, как мне стало больно! Любая сволочь может вломиться в мою историю, и я ничего не смогу с этим поделать.

Антон медленно возвращался ко мне. Мрачный, с повисшими плечами. Все, думаю, сейчас скажет: «Спасибо тебе, Софочка, давно я по морде не получал, рядом с тобой только и посчастливилось».

Он присел на бордюр и обнял меня за плечи, первый раз обнял, случайно.

– Не плачь, – говорит.

– Все из-за меня…

– Ну что ты… обычные наезды. Кубанцам скучно, мы как раз подвернулись вовремя…

– Голова болит?

– Да… Сотрясение, наверно… небольшое… – Он вытер кровь. – Платочка нет?

– Нет… – У меня никогда нет с собой платка, я лахудра.

– Извини… – говорю. – Вечно я ляпну, а потом получаю.

– Ты тут ни при чем, – Антон вздохнул. – И потом, девушка вообще не должна извиняться.

Ничего себе! Он прямо одернул меня, я слушаю и на ум записываю: 1. Иметь при себе платок. 2. Никогда не извиняться.

– Успокойся, – он обнял меня за плечи, – не плачь только, не стоит из-за меня плакать. Сейчас все пройдет. – Его губы застыли в напряжении. – Неприятно, конечно… быть мальчиком для битья… Пойдем. Пора спать.

Мы возвращались медленно. Иногда он морщился, говорил, голова кружится, так что я уже всерьез испугалась. Вы что, не знаете? Сколько случаев было: удар, гематома – и через пару дней кровоизлияние в мозг. Погулял с девочкой!

Ничего! Сейчас я сотру этих уродов, как будто их и не было. Надо чем-то зажевать этот металлический привкус.

– Представляешь, – говорю, – мой папа до сих пор дерется на улице. Да! Один раз он сидел в кафе с друзьями (я не стала уточнять, в каком кафе и в какой раз). Рядом столик, там девчонка с пацаном. И еще копна рядом. Они к ней домотались – пацан убежал. Ха! А папаня заорал: «Мы пресса!» – и на них. Домой пришел драный. Мама в него чайником…

– Весело… А я своего отца не видел ни разу. Давно когда-то, в детстве, на улице стоял большой темный человек, не помню точно, кажется, в синей форме, или мне сейчас так кажется… Не помню ничего, размытый образ остался…

– Железнодорожная форма?

– Не знаю.

– А ты спрашивал у мамы?

– Спрашивал. Не говорит ничего. Они с бабушкой орут всегда, если я их достаю, «хам растет, весь в отца»… Да, – он резко переключился, – а тебе надо было убежать.

– Почему?

– Ты же девушка.

– Да? – я удивилась.

Первый раз в жизни я подумала, что я девушка. Вообще, это слово мне не нравится, слишком коровястое. «Девушка» – такая телушка в белых колготках. Первый раз я услышала в нем новый оттенок, как будто оказалась без одежды. Мне захотелось прислониться к Антону близко, совсем близко, ни с того ни с сего.

– Все, иди спать. – Он отпустил мои руки и проследил, как я захожу в свою хижину.

Спотыкаюсь в темноте о чужие шлепанцы. Скриплю дверями. Слышу вредный шепот: «Можно потише?!» Прыгаю под одеяло. Вытягиваю ножки. А волны шумят… шумят…

Кошмар! Я полночи вспоминала, как сто лет назад гуляла с мальчиком! Пора мне уже пить что-нибудь для мозга. Пойду в аптеку, куплю себе коньячку.

14. Фрикасе

Да какой тут коньячок! Жарища страшная. Дышать нечем. Кубанцы убирают урожай. Мой муж на передовой. Вон он, вижу его из своей башни, стоит на раскаленном асфальте, пытается перекричать моторы. В центре площадки раскорячился подъемный кран, на крюке, как большая игрушка, качается сеялка, и я понимаю – любви мне захотелось не вовремя.

Весь день воняет гарью и бензином. Тарахтит погрузчик. Въезжают-выезжают длинномеры всех мастей. Между ними, потрясая жирками, бегает наша горячая кладовщица с маленьким карандашиком в руке. Рабочие сбрасывают спецовки, и видно, как напрягаются их мускулы, когда они тянут за собой тележки.

В офисе, там, где под кондиционером благоухает наша красота, то и дело хлопают дверями потные мужики. Все как один в светлом легком хлопке, все одинаковым движением вытирают лицо, с выдохом здороваются, ищут глазами кулер и, как быки, пьют холодную воду.

Иногда они путают двери, их заносит ко мне в башню, и я вижу черную рожу с усами. Ой! – шарахается гарный хлопец, увидев меня в одном лифчике с младенцем на руках. Однажды было совсем весело. Казак прошастал в мою розовую спальню. Увидел меня в постели и протягивает документы. «Можно подписать?» – спрашивает, а глаза у него круглые-круглые. «Пожалуйста!» – говорю и ставлю ему автограф за шефа.