Архонт - Дмитрий Александрович Видинеев

кране? Отнести грязную посуду в раковину? Поменять перегоревшую лампочку? Ну нет, это всё не для него. Агата с каждым днём всё больше убеждалась: этому лентяю скорее была нужна служанка, а не жена. А мать ничего не желала замечать, ей нравилось жить в мире иллюзий.

Он по-прежнему покупал Агате конфеты, чипсы, шоколадки. А однажды подарил настоящие духи. Колюня тогда по обыкновению подмигнул и произнёс заговорщицки: «Только матери не рассказывай, хорошо? А учует запах, скажи, подружка дала подушиться. Хочу, чтобы ты хорошо пахла».

Агата была не настолько глупой и наивной, чтобы после его слов и такого подарка не насторожиться. Духи она взяла, но лишь затем, чтобы потом всучить флакон матери: «Вот, нашла в подъезде на подоконнике». Колюня при этом присутствовал, и Агата с некоторым злорадством заметила на его лице растерянность. Мать же заставила духи выбросить: «Мы не подбираем всякую гадость. Мы что, нищие, чтобы подбирать? Правда, Колюнечка?»

Он всё больше и больше раздражал Агату. Но больше всего злило то, что отчим взял привычку разгуливать по квартире в одних трусах.

«Скажи ему, пускай штаны наденет!» – не единожды говорила она матери. А та лишь отмахивалась: «Дурёха! Он же теперь папка твой. Пускай ходит, как хочет. И прекрати постоянно ныть!»

Агата всё реже выходила из своей комнаты. Школа, комната, краски, карандаши – вот и весь быт. Колюня теперь не просил у матери приготовить то-то, или сбегать в магазин и купить бутылочку пива, а требовал. Мать с радостью готовила, бегала, покупала и продолжала хвастаться соседям, какой у неё Колюнечка замечательный.

Однажды, когда мать работала в ночную смену, Колюня, как обычно, не удосужившись надеть штаны, зашёл в комнату Агаты.

– Чем занимаешься?

Глупейший вопрос, учитывая, что он прекрасно видел, что падчерица лежала на кровати и читала.

– Ничем, – буркнула Агата, напряжённо глядя на него поверх книги. Она чуяла запах алкоголя и одеколона.

Колюня, улыбаясь, подошёл к столу, на котором лежали рисунки.

– А ты настоящая художница, – похвалил он. – Ты скажи, может тебе краски новые купить?

– Не нужно.

Он повернулся на месте, осматривая комнату. Вид у него был рассеянный, но Агата подумала, что рассеянность эта – притворство. Как бы невзначай, он приспустил трусы и принялся чесать пах.

– Уйди! – задыхаясь от смущения и злости, выкрикнула Агата. – Уйди из комнаты!

– Да ты что? Ты что, доча? – с недоумением он захлопал глазами. – Я что, чем-то напугал тебя?

– Уйди!

– Да ты не бойся, я же твой папка! Я не обижу тебя!

– Пожалуйста, Колюня, уйди!

– Ладно, ладно, ухожу, – обиженно сказал он. – Не понимаю, и чего ты так испугалась?

Когда Колюня вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь, Агату затрясло. На глаза навернулись слёзы. Ей было страшно. Она слышала, как отчим громыхает на кухне посудой, слышала его обиженный голос: «А что я такого сделал? Просто зашёл. Поговорить хотел. А она испугалась чего-то…»

Матери Агата ничего не рассказала – всё равно не поверит и как обычно отмахнётся. Да и какие подобрать слова, чтобы рассказать такое? Оставалось надеяться, что Колюня сам прошлым вечером испугался её реакции. А если он всё же надумает ещё раз приспустить перед ней трусы, она будет орать во всю глотку, пока всех соседей не переполошит.

Тем же днём Агата вытащила из-под ванной деревянный ящик с различным металлическим хламом, отыскала ржавую щеколду, почистила её и прикрепила к двери. Хоть какая-то защита. Отвёртку, которой заворачивала шурупы, положила под подушку. Хоть какое-то оружие.

Вечером на большом листе ватмана Агата нарисовала Тиранозавра. Вот просто невыносимо захотелось нарисовать именно доисторического монстра, который однажды сильно впечатлил её в фильме «Парк Юрского периода». В ход пошли краски, фломастеры, чёрная тушь. Древнее чудовище вышло впечатляющим. Огромные зубы, когти, злобные глаза. Передние лапы получились больше, чем положено, но это ничего, так даже лучше. На фоне Тиранозавра Агата нарисовала горы, за острыми гребнями которых алел закат.

Рисунок Агата прикрепила кнопками к стене.

– Теперь ты мой друг, – сказала она Тиранозавру. – Будешь защищать меня?

Сказала и вздохнула с сожалением: вот до чего дошла, вслух просит защиты у нарисованного монстра. Глупо и печально.

Колюню с работы уволили. Попался на глаза начальству, когда перекидывал через забор коробку с одноразовой посудой. Не по статье уволили, пожалели. Теперь он целыми днями торчал дома. Новую работу искать не пытался. «Ничего, Колюнечка, ничего, – говорила мать. – Отдохни пока. Я неплохо зарабатываю, бедствовать не будем».

Он больше не был прежним весельчаком. Рубаха-парень – сгинул. Агата постоянно натыкалась на его голодный взгляд. Именно голодный. Он смотрел на неё как хищник на жертву. И порой даже облизывался. А ещё Агате даже в школе, на улице, в автобусе мерещился специфичный запах алкоголя. Запах, который потом всегда у неё будет ассоциироваться с Колюней.

Когда матери не было дома, и Агата выходила из комнаты в туалет или на кухню, отчим появлялся тут же.

– А может, вместе чайку попьём? – предлагал он заискивающе. – По-семейному, а? Или просто поговорим? Не хочешь? Жаль. Ты такая пухленькая. Моя сестрёнка тоже была пухленькая. Я тебе не рассказывал? Хочешь, расскажу?

Как правило, на все его слова Агата отвечала молчанием. Однажды он не сдержался, прижал её к стене и, выдыхая ей в лицо перегаром, принялся судорожно тискать её за грудь.

– Ты как моя сестрёнка! Пухленькая! Совсем как моя сестрёночка!..

Агата кричала, отпихивая его. Он попытался зажать ей рот ладонью, но она изловчилась и вцепилась в ладонь зубами.

Отчим злобно зашипел, отпрянул. Агата оцепенела от страха, крик застрял в горле. Она и представить не могла, что у человека может быть такое уродливое лицо. Словно прятавшееся внутри Колюни чудовище, проявилось, сбросило маску.

Сунув укушенную ладонь подмышку, он смерил Агату мрачным взглядом.

– И что? Я ничего плохого не сделал. Я к тебе со всей душой, а ты кусаться? Вот я матери твоей всё расскажу! Не хотел бы рассказывать, но, видимо, придётся.

Его глаза забегали, как у сумасшедшего. Он сгорбился и побрёл на кухню.

– Видимо придётся рассказать…

Агата опомнилась, бросилась к себе в комнату, закрыла дверь на щеколду. «Вот я твоей матери всё расскажу!» – звучал в голове голос Колюни. К страху добавилась жуткая обида. На глаза навернулись слёзы, но Агата поглядела на Тиранозавра и заставила себя не плакать. Почти час она стояла, прислонившись спиной к двери. Из кухни доносилось бормотание отчима: «…Я ведь к ней со всей душой… Что с ней не так, а?.. Не нужно, не нужно мне быть таким добрым…