Ричард Длинные Руки — эрбпринц - Гай Орловский

— Рыцарства?.. Да, но вы решили поддержать репутацию отважного воина, что бросается сломя голову на целый отряд! Это не очень разумно, однако рыцари такое ценят.

Зигфрид подъехал ближе, сказал брюзжащим голосом:

— Ваши высочества, в лагерь лучше вернуться незамедлительно. Здесь могут прятаться среди камней те, кто уцелел. Не хотелось бы, чтобы у кого-то сохранился лук.

Сандорин сказал бодро:

— Они даже шапки бросали, удирая, чтобы коням было легче… ха-ха!

Мы возвращались бодрые и торжествующие, уже понятно, что и эта армия Мунтвига перестала существовать, сокрушенная подавляющей мощью моей, более современной… да что там скромничать, намного более продвинутой!.. и дело не только в композитных луках или длинных копьях, но и в гибкой тактике, нацеленной на победу, а не на красивые поединки, эффектные, пусть и бесполезные атаки, когда всякий лорд, игнорируя соседей, стремится показать именно личное мужество и боеспособность своей дружины.

Сандорин, веселый и раскованный, болтал всю дорогу с Зигфридом, как с равным, а я думал о том, что как-то должен совмещать в себе черты просвещенного государя-рыцаря, уважающего права свободных лордов, и в то же время быть чингисханом, что смешивал племена, а отряды разбивал на сотни, тысячи и тумены вне зависимости от того, сколько там из разных племен.

Он же ввел азиатскую систему, когда отрядами ставил командовать не по знатности, а по воинским талантам. И хотя пришлось немало знатных голов срубить, но его армия стала самой грозной в мире и завоевала для него несметные территории, перед которыми меркнут все достижения Александра Македонского, Цезаря или любого другого успешного завоевателя.

Ну… а я умею учиться у всех.

Глава 5

Лагерь мы разбили на краю поля битвы, я велел оставаться до тех пор, пока снова не будем готовы к походу, а это значит — раненых всех в обоз, на поле собрать все ценное, а тут полегло немало знатных лордов, полководцев Мунтвига и просто богатых рыцарей.

Вечером при свете факелов устроили пир: военачальники в трех больших шатрах, сдвинутых вместе, простые воины — у костров, куда они стащили все вино и окорока, захваченные во вражеском обозе.

Принц Сандорин явился, к общему удивлению, с принцессой Аскланделлой, по обыкновению величественной и надменной, усадил ее в кресло вроде бы рядом с собой, намереваясь ухаживать весь вечер. Так она оказалась между ним и мной, что единственно верно и не ущемляет ее статуса, так как я хоть и ниже ее по титулу, однако в этой армии главный все-таки я, потому она обязана сидеть во втором по важности кресле, но ни в коем случае не третьем или четвертом.

За нашим отдельным столом, что на небольшом возвышении, расположились помимо нас троих наиболее знатные и прославившиеся: герцоги Мидль, Клемент, Сулливан, графы Макс и Альбрехт, а также Паланг, Норберт и епископ Геллерий.

Альбрехт, как самый сладкоречивый и умеющий складывать слова в красивые букеты, гордо поднялся, окинул всех сияющим взглядом и сказал звучно:

— Нельзя просить у Господа победы в кавалерийском сражении тем, кто не умеет ездить верхом! Но мы доказали, что умеем усмирять самых норовистых и диких коней!.. Так выпьем же, чтобы это умение нас никогда не покинуло!

Все поднялись, закричали «ура» и сдвинули над столом кубки, лихо расплескивая красное вино на белую скатерть.

Аскланделла не поднялась и не взяла кубок; Сандорин с галантными ужимками накладывал ей на широкое блюдо всякие лакомства, а она поинтересовалась у него, не глядя в мою сторону:

— Значит, вашего… этого, как его, курцпринца, не считают организатором этой победы?

Принц бросил в мою сторону пугливый взгляд и ответил шепотом:

— Принц Ричард у нас жутко стеснительный. Зато он любит, когда хвалят его полководцев.

Она произнесла насмешливо:

— Вот как? А я думаю, это оттого, что его заслуги никто не видит… А вот вы поступили удивительно мудро с этим притворным отступлением! Это смешало ряды армии герцога Келленгтона, когда конница без приказа ринулась вас преследовать…

Принц бросил на меня робкий взгляд, его щеки чуть зарделись.

— Да, хотя это и было трудно…

— Но мудро, — утешила она. — Вы поступили как полководец, а не мальчишка, что рвется в драку.

— Вы чрезмерно добры ко мне, — пробормотал он и посмотрел на меня уже совсем виноватыми глазами. — Я не настолько… хорош.

— С такими мудрыми полководцами, — произнесла она почти нежно, — вашему вождю можно вообще ничего не делать. Никто и не заметит, что он… ну, ничего не умеет.

Принц уже сидит как на иголках, то и дело бросает на меня умоляющие взгляды, но я сделал вид, что целиком поглощен беседой с сидящим с другой стороны от меня Альбрехтом, хотя мое ухо, обращенное к Аскланделле, увеличилось в размерах почти вдвое.

Неожиданно поднялся с кубком в руке герцог Мидль. Все сразу умолкли, смотрят заинтересованно. Герцог обычно держится несколько скованно, в беседы и споры вступает редко, а сейчас вот готов сказать тост…

— Жена, — произнес он в тишине, что нарушается только пьяными выкриками со стороны лагеря, — принимает в супружестве имя мужа, подобно тому, как победитель принимает имя битвы, им выигранной. Мы все знаем, что страшный удар рыцарской конницы был остановлен нашим дорогим Максимилианом фон Брандесгертом, которого мы все любим и с легкой руки нашего сюзерена зовем просто Максом!.. Вот он сидит, молчит, краснеет, как девушка, и вот-вот спрячется под стол. Предлагаю отныне присовокупить к имени графа Максимилиана почетное звание Строльмхольского, по имени этой битвы!

Все закричали «ура» и подняли кубки. Макс поднялся, весь красный, уши вообще полыхают, как факелы, поклонился, сел, снова вскочил и начал кланяться во все стороны, не зная, что делать с кубком в руке.

Аскланделла смотрела на него с явной симпатией.

— Это настоящий рыцарь, — произнесла она, ни к кому не обращаясь. — Образец скромности и рыцарских добродетелей.

И хотя можно ответить и мне, но я демонстративно смолчал, не такая уж она и цаца, чтобы я хватался за любую возможность заговорить с нею, ах, какое это счастье, да что вы говорите… в гробу я видел такую галантность, я из поколения небритых героев.

Сандорин сказал учтиво:

— Пожалуй, он единственный, чье имя любой рыцарь может произнести раньше своего и не ощутить себя ущемленным.

— И ему не завидуют? — спросила она.

Он покрутил головой.

— Выше высочество… его все любят. В самом деле, а не на словах. Он влюблен в свою работу, а не в почести. Уверен, сюда на пир его привели под конвоем по приказу его высочества.