Русские над Индией - Борис Тагеев

Заложили мы тут же новое строение, сам генерал положил первый камень, прочитали молитву и крест поставили, а вечером кутнули у обожаемого начальника отряда. Наутро отряд ушел, а я остался с взводом для возведения домика. Потолковал с солдатами, с чего бы начать; затем общим советом порешили и приступили к работе. Нашлись у меня и сведущие люди, так что работа закипела, и через неделю было наделано множество сырцового кирпича, да и кладка подвигалась. За лесом пришлось посылать в город Ош, но это не представляло собою особого затруднения. Уже и косяки были вставлены и мырлат положен, только крыть осталось здание. Вдруг однажды утром прискакал казак с пакетом. Читаю и глазам своим не верю, что генерал едет с Алая и предуведомляет, что надеется остановиться в доме у Ляангар-сая.

Струхнул я не на шутку; хорошо я знал, что это было приказание, а дом далеко не окончен. Крыша не крыта, внутри не оштукатурено, и печей нет, и кирпича жженого не доставлено.

Забил я тут тревогу, начали мы по очереди днем и ночью работать, и дело стало подвигаться вперед. Я почти не спал, и мне казалось, что я не успею окончить своей работы. Спасибо печнику, попался лихой и смышленый солдатик; он взялся сложить печи из камня, не прибегая к кирпичу. Я ужасно измучился и чувствовал, что заболею. Оставалось пять дней до приезда генерала, и я был в отчаянии. Однажды после обеда я прилег в палатке отдохнуть по обыкновению, вдруг вижу, что денщик Шилов тихонько поднимает край полотнища и что-то говорит мне.

Я уже начинал дремать, но очнулся.

- Что тебе? - спросил я.

- Беда, ваше благородие!

- Что такое? - спросил я, вскочив на ноги.

- Киргизы, ваше благородие, близко.

- Что?

Схватив револьвер и шашку, я выбежал из палатки, и передо мною открылась следующая картина.

Несколько конных киргизов что-то делали над двумя лежавшими на земле моими солдатами и, видимо, спешили взвалить их на лошадей, а прочие ломали мой домик, из-за которого я пережил столько тяжелых минут.

- Ребята! Наших режут! - закричал я, но никто не появился на мой призыв. Полагая, что киргизы успели покончить с солдатами, захватив их за работой, я, не помня себя, бросился с револьвером на киргизов, вязавших солдата, и спустил курок. Выстрела не было. "Осечка! - подумал я и, взведя курок, опять выстрелил. - Что за черт - опять осечка!" Я взглянул на револьвер и чуть не умер от ужаса - он был разряжен. А ко мне подбегали трое скуластых киргизов, и я уже ясно различал их искаженные злобой рожи и узкие прорези глаз. Я выхватил шашку и, зажмурив глаза, бросился на них. Что-то сильно сдавило мне горло, и я полетел на землю. Я уже ничего не видел и чувствовал, что кто-то сидит на мне, я хотел пошевелиться, но напрасно: что-то сильно давило мне грудь. Вдруг я почувствовал, что острое лезвие ножа дотронулось до моего горла. "Режут", - подумал я. Нож скользнул и впился в мое горло! Я громко вскрикнул - и открыл глаза. Надо мною шевелилось от ветра полотнище палатки, со лба крупными каплями катился пот.

Я вскочил и вышел наружу. Рабочие уже устилали крышу соломой и замазывали ее жидко разведенной глиной.

Капитан остановился и, пропустив еще рюмочку, громко крякнул и продолжал:

- Итак, ровно через пять дней я благополучно окончил домик, но все труды мои и страдания, пережитые за это время, были напрасны; генерал не приехал, и дела, осложнившиеся на Алае, заставили его вытребовать меня на театр военных действий, и я, оставив четырех человек для окарауливания и окончательной очистки дома, отправился на Алай.

- Ну, пора, господа, - закончил он, вставая. - Кокшаров! - крикнул он денщика. - Позови дежурного фельдфебеля.

Бравый сверхсрочный фельдфебель, придерживая шашку и отдавая честь, вошел в комнату.

- Подъем сыграть и строиться! - сказал капитан.

- Слушаю-с!

И фельдфебель, повернувшись кругом, вышел из комнаты, а чрез несколько мгновений рожок прогремел подъем, и мы, поднявшись с мест, направились к ротам, оставив прислугу собирать наши пожитки. Погода совершенно уже прояснилась, солнце ярко светило, озаряя снежные вершины гор, около которых ютились еще свинцовые тучи. Предстояло перевалить небольшой, но крутой перевал Чигир-Чик, и отряд медленно стал подниматься в гору. Лошади, напрягая все свои силы, рвутся из-под тяжелых вьюков. Не слышно между солдатами ни веселого смеха, ни обычных разговоров, приправленных остротами, и только мерные шаги раздаются среди полной тишины, а снизу, где-то далеко-далеко, чуть доносится до идущих шум кипящего Ляангара.

4. Ольгин луг. Киргизская тамаша

Я проснулся довольно рано. Товарищ мой, поручик Баранов, сладко спал еще, прикрыв голову кавказской буркой. В воздухе царила необыкновенная нега. Палатка чуть-чуть колыхалась от легкого ветерка, по временам налетавшего из ущелья на наш лагерь.

- Николай Александрович, - окликнул я спавшего.

- Ммм... - послышалось в ответ из-под бурки.

- Вставайте, пора, - сказал я и стал одеваться.

Бурка, как бы сама собою, откинулась, и из-под нее поднялась всклокоченная с заспанными глазами голова поручика.

- Осип, чайник! - крикнул он уже по приобретенной за поход привычке и, протерев кулаком глаза, как бы вдруг стряхнул последние остатки сна и стал одеваться.

В палатку вполз на четвереньках откормленный солдат с сильно загорелым лицом и поставил на землю небольшой медный чайник.

- Вестника накормил? - спросил Баранов.

- Так точно, ваше благородие, ячменю давал, да и трава здесь хорошая.

- Ну, ладно, давай сухарей!

Солдат скрылся, а мы отправились к ближайшему горному потоку освежиться холодной водой. Что за чудная картина открылась перед нами! Над головами возвышались огромные каменные великаны, сплошь покрытые арчею, с белеющими снежными вершинами, впереди чернелось Талдыкское ущелье, а позади широко раскинулся зеленой бархатной равниной "Ольгин луг", замкнутый со всех сторон горами, на котором маленькими серенькими грибочками виднелись разбросанные юрты киргизских аулов и громадные стада рогатого скота и верблюдов.

Освежившись холодной водой горного потока, мы вернулись в палатку, где нас уже ожидал горячий чай и сухари, а также добытое Осипом в ауле густое, как сливки, молоко.

Полотнище палатки поднялось, и в нее вошел капитан П.

- Чайку не прикажете ли? - спросил я.

- Нет, спасибо. А вот я, господа, к вам с предложением. Завтра дневка, и, следовательно, мы свободно можем преприятно провести эти два дня.

- Каким же образом? - спросили мы.

- Да вот хотя бы съездить верст за 12 отсюда на летовки алайской царицы в Ягачарт. Мы, наверное, застанем и самое Курбан-Джан-дахту, так как она на лето всегда перекочевывает из Гульчи сюда. Интересная старуха, сказал он, - тем более мне бы хотелось ее видеть, так как я не встречал ее с 1876 года, когда она была захвачена отрядом князя Витгенштейна и доставлена Скобелеву, который принимал ее в Ляангарском домике.