Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 1 - Вальтер Скотт

Эти герои придают действию особый смысл. Запутанный ряд событий можно было бы разрешить и без их помощи. К услугам Вальтера Скотта был другой режиссер, которому старые романисты охотно поручали ведение своих дел, а именно случай. Добиться некоторого правдоподобия и заставить читателя поверить в «стечение обстоятельств» в конце концов было нетрудно. Но тогда человеческая воля утратила бы свое ведущее значение, а интрига — свое единство. Действие не было бы причинно объяснено, а в этом-то и заключалась главная задача Скотта.

Заимствовав многое из «готического» романа, Вальтер Скотт переосмыслил эти традиции. Герой-режиссер и «глубокий сюжет», которые в «готическом» романе возбуждали интерес или страх, у Скотта служат другим целям и приобретают философско-историческое значение. В этом отношении Скотт гораздо ближе к Гете, который (в романе «Годы учения Вильгельма Мейстера») дал своему герою невидимых покровителей, тайно, из-за кулис, руководящих его судьбой, чтобы воспитать его для более глубокого понимания жизни.

Документы торговой конторы Осбалдистона-отца («Роб Рой») похищены не для того, чтобы причинить неприятность Осбалдистону-сыну. Уэверли вовлекают в политический заговор не для того, чтобы доставить ему удовольствие или огорчение. Не ради Квентина Дорварда, Кеннета («Редгонтлет») или Пе-верила Пика возникают интриги, заговоры и восстания. Герой — это лишь песчинка, попавшая в водоворот политических событий. Этим водоворотом и определена его судьба. Это и есть причинная основа событий, тот «второй ряд», на котором построено действие. Провиденциальные герои — не больше чем агенты этого «второго ряда».

Таким образом, в основе действия в огромном большинстве случаев лежат все же государственные события, в которых запутались личные дела героя. Эти государственные события и дают движение роману. Провиденциальный герой может руководить ими, как Людовик XI («Квентин Дорвард»), или быть второстепенным агентом более могущественного политического деятеля, как Роб Рой, но существо дела от этого не меняется: так или иначе, частная жизнь определена судьбами государств и народов.

Такое понимание романа требует множества действующих лиц и широкого общественного фона. Оно требует также тонкой и сложной интриги, связывающей всю эту массу людей и событий в единое и весьма разнообразное действие.

Романы Скотта чрезвычайно сложны по богатству действия и по количеству персонажей. Но при этом обилии деталей и многообразии интересов они все же крайне просты. В них нет иичего случайного, — все подчинено основному событию, все строго централизовано, включено в единый логический поток развития действия. Чтобы обнаружить происхождение молодого героя «Антиквария», нужно было создать огромное количество событий, интересов и страстей, движущих всей этой толпой людей; их нужно было связать единым узлом и подчинить единой идее. Глубокий сюжет в творчестве Скотта возникал из самых основ его исторического мышления, из понимания неразрывной связи между человеком и эпохой, между судьбой общества и судьбой отдельного лица.

Первые литературные интересы Скотта и его первые поэтические опыты связаны с народной поэзией. Поэмы «в народном духе», принесшие ему первую славу, были подсказаны балладной традицией и повествованиями о событиях, воспетых в песнях и народных преданиях. Понимая историю как историю народа, изучая народные легенды как исторические памятники событий, Скотт и в своих романах широко пользовался фольклорными источниками. Такие романы, как «Легенда о Монтрозе», «Айвенго», «Пуритане» и др., многим обязаны народным источникам. Эпиграфы, которые предваряют почти каждую главу, часто заимствованы из старых баллад или написаны самим Скоттом в балладном духе. Вся старая Шотландия, ее обильно политая кровью граница, ее замки, развалины которых увенчивают шотландский пейзаж, берега ее рек полны воспоминаний о событиях, давно вошедших в легенду и прославленных балладой.

Шотландские исторические баллады особенно характерны тем, что в них памятные исторические события точно приурочены к тому или иному месту — замку, горе или ущелью. Это делает шотландский фольклор особенно устойчивым и живым.

Родовой строй горной Шотландии способствовал этому. Род связывал самое свое существование с местностью, на которой жили предки. Любовь к родине у клана приобретала поэтому особые формы. Скотт, так глубоко проникший в психологию клана, превосходно выразил это чувство: «Вереск, по которому я ходил при жизни, — говорит Роб Рой, — должен цвести надо мной, когда я умру; мое сердце остановится и руки мои- обессилят и отсохнут, если я не буду видеть свои родные холмы; нет на свете такого места, которое могло бы заменить мне окружающие нас скалы и камни, как бы они ни были дики... Я был принужден уйти с моими людьми и семьей из наших жилищ в родной стране и скрыться на время в округе Мак-Коллум-Мора — и Эллен сложила песню на наш отъезд, не хуже, чем это мог бы сделать Мак-Риммон, и такую жалостную и печальную, что наши сердца разрывались, когда мы сидели и слушали ее. Эта песнь была похожа на плач того, кто скорбит по матери, родившей его, слезы текли по грубым щекам наших людей. Нет, я не стал бы переживать такие страдания, если бы даже мне отдали все земли, которые когда-то принадлежали Мак-Грегорам».

Скотт сам испытывал такую же страсть к родной почве, и ему тоже казалось, что он умрет, если надолго расстанется с тоскливым желтоватым пейзажем своих пограничных холмов. Для него, так же как для шотландского воина или старухи сказительницы, баллады были неразрывно связаны с топографией, и он испытывал высокую радость, интерпретируя древние песни столь же древними развалинами замков и объясняя руины при помощи легенд.

По его собственным словам, красоту пейзажа он стал понимать после первого знакомства со старыми английскими балладами в издании английского поэта и историка Томаса Перси (1765), Иначе говоря, пейзаж произвел на него впечатление только тогда, когда он напомнил ему «дела давно минувших дней». «Я отчетливо помню, — пишет Скотт в своей автобиографии, — что тогда-то и пробудилось во мне сладостное чувство природы, которое с тех пор никогда не покидало меня. Окрестности Кельсо, самой красивой, если не самой романтической деревни в Шотландии, особенно способны пробудить такие переживания. Эти окрестности заключают предметы не только величественные сами по себе, но и внушающие благоговейное чувство своим сочетанием. Слияние двух величественных, прославленных в песнях рек — Твида и Тивиота, развалины древнего Аббатства, еще более далекие остатки Роксбургского замка, новое здание флер, расположенное так, что оно сочетает древнее феодальное величие с современной утонченностью, — сами по себе составляют прекрасный вид; но они так смешаны, соединены и слиты со множеством других, не столь замечательных красот, что сочетаются в одну общую картину... Не удивительно, что романтические чувства, которые... господствовали в моем сознании, были пробуждены этими широкими линиями окружавшего меня пейзажа и сочетались с ними, и исторические события или предания, связанные со многими из них, придали моему восхищению чувство глубокого благоговения, от которого по временам, казалось мне, сердце готово было вырваться из моей груди. С тех пор любовь к красотам природы, особенно когда они сочетались с древними развалинами и памятниками благочестия или роскоши наших отцов, стала для меня неутолимой страстью».

Термин «романтический» в данном случае означает пейзаж, который не столько ласкает глаз четкостью линий и мягкостью колорита, сколько действует на воображение, вызывая у зрителя ряд ассоциаций. Эта способность «романтического» пейзажа погружать зрителя в меланхолическую задумчивость, вызывать в нем цепь образов и размышлений философского и исторического характера, часто отмечалась во времена Скотта. Действительно, в его творчестве история всегда тесно связана с пейзажем. «Я люблю эти древние развалины, бродя по которым мы всегда ступаем ногой на какое-нибудь священное историческое событие», — говорится в эпиграфе к двадцать пятой главе «Пирата».

Этот «исторический пейзаж» часто подсказывал Скотту не только отдельные сцены его произведений, но и сюжеты их. Так, роман «Пертская красавица», по словам самого автора, был связан с видом окрестностей города Перта, восхищавших его еще в юные годы.

Связь сюжета с пейзажем объясняет точную топографию романов Скотта. Каждая стычка в ущелье, каждое путешествие героев, их странствия в горах и лесах топографически определены, измерен путь, указаны переправы, названия холмов и долин.

Место, где происходят события романа, играет у Скотта большую композиционную роль. Оно концентрирует все действие вокруг одного или нескольких центров. Замок Кенилворт приковывает к себе внимание читателя, так как с ним связана судьба несчастной Эми Робсарт, Поместье Элленгауэн в «Гае Мэннеринге» является центром, к которому ведут все нити повествования: в окрестных лесах когда-то разыгралась драма, и узел интриги распутывается в тех же местах, где он был завязан. В «Роб Рое» центром действия является подробно описанный Осбалдистон-холл, раскрывающий свои тайны только в конце романа. В «Пуританах» эту роль играет замок Тиллитудлем, выдерживающий осаду и концентрирующий почти все действие.