«Кровавый карлик» против Вождя народов. Заговор Ежова - Леонид Наумов

Вторым направлением работы является создание социокультурного портрета руководства НКВД во второй половине 30-х гг. В первую очередь здесь надо упомянуть работу Н. В. Петрова и К. В. Скоркина «Кто руководил НКВД в 1934–1941».

С 1934 по 1941 год количество руководящих работников НКВД удвоилось: в 1934 г. — 96, а в 1941 г. — 182.

Общий размах: из 322 арестовано 241 (75 %). Основная масса арестов приходится на бериевскую чистку, ежовская на этом фоне выглядит куда скромнее. Анализируя ход репрессий, они выделяют так называемые «рубежные даты»: 10.07.1934 г., 1.01.1936 г., 1.03.1937 г., 1.07.1937 г., 1.01.1938 г., 1.09.1938 г., 1.07.1939 г., 1.01.1940 г. и 26.02.1941 г., которые примерно соответствуют минимуму кадровых перемещений. Зато после них сразу начинаются кампании арестов и смещений.

Проводимые среди чекистов аресты создали новую атмосферу в органах. Ожидая быстрого карьерного роста, руководители органов могли легко проводить аресты не только партийных начальников, но и своих руководителей. Сталину удалось разрушить устойчивые чекистские кланы.

Авторы считают, что в результате репрессий в руководстве наркомата произошло значительное омоложение руководящего звена НКВД. Так, если на 1937 г. больше половины руководителей были в возрасте 40 лет и старше, то уже в 1939–1940 гг. подавляющее большинство составляют 30-, 35-летние [84, 493–502].

Кроме того, изменился национальный состав руководящей верхушки НКВД. В 1936 г. русских, украинцев и белорусов было около 40 %, а в 1940 г. русских, украинцев и белорусов («славян») более 80 %.

До 1937 г. включительно среди руководящих работников НКВД был очень высок процент людей с начальным образованием — 35 %, после чистки стало 19 %. Аналогично изменилось число лиц с высшим (незаконченным высшим) образованием — с 15 % до 34 %. Можно предположить, считают авторы, что одной из задач чисток второй половины 30-х гг. было обновление состава руководящих чиновников всех рангов, повышение образовательного уровня корпуса руководителей.

Кроме того, произошло снижение стажа работы у чекистов «бериевского призыва», что объясняется «партийным набором» в органы в декабре 1938 — январе 1939 г.

По таблицам можно определить «мотивацию» репрессий в руководстве НКВД. В 1937 году Ежов объявил, что убийство Кирова объясняется заговором Ягоды. В результате была сделана попытка убрать из органов лиц, имеющих «пятна в анкете». Поразительно высок был среди руководящего состава процент лиц с «некоммунистическим» прошлым — выходцев из «чуждых» или «враждебных» классов — 52 %, а также принадлежавших в прошлом к различным небольшевистским партиям и движениям, что в середине 1930-х гг. рассматривалось как компрометирующий фактор. Процент руководителей-чекистов, участвовавших в молодые годы хотя и в социалистических, но все же антиленинских партиях и движениях, или, более того, служивших Белому делу, необычайно велик в 1934 г. — более 31 % (в 1936-м почти 22 %).

Кроме того, из органов убрали представителей «иностранных национальностей». В 1936 г. евреев было около 40 %, латышей, поляков, немцев — 17 %. В 1940 г. евреев около 4 %, поляков, немцев и латышей нет совсем.

Авторы спорят с расхожим противопоставлением «истинных чекистов» (дзержинцев) ежовцам и бериевцам. Они показывают, что основной костяк руководителей НКВД на 1.01.38 и на 1.09.38 составляли поступившие на работу в органы в 1917–1925 гг. (77 % и 71 % соответственно), то есть служившие под началом Дзержинского. Таким образом, опрокидывается бытующее заблуждение относительно того, чьими руками Сталин проводил массовые репрессии 1937–1938 гг.

Исследователи полемизируют с утверждением председателя КГБ СССР В. М. Чебрикова о «20 тысячах репрессированных чекистов». Эта цифра, внедрявшая в общественное сознание представление о «чекистах-дзержинцах», сопротивлявшихся сталинским репрессиям и за это сопротивление пострадавших, получила самое широкое хождение в исторической публицистике. На самом деле эти люди были арестованы и осуждены отнюдь не только за «контрреволюционные преступления», но и за все виды возможных общеуголовных и служебно-должностных преступлений (включая развал работы, бытовое разложение и т. п.). Что касается собственно системы госбезопасности, то известно, что с 1 октября 1936 г. по 15 августа 1938 г. (а это, без трех последних месяцев, весь период деятельности Ежова в качестве наркома) всего там было арестовано 2273 сотрудника, из них за «контрреволюционные преступления» — 862.

Сразу можно сказать, что в принципе изменения в системе НКВД совпадают с общими тенденциями эволюции во властной группировке — те же социальные характеристики (происхождение): много «бывших» и мало крестьян. Несколько меньше партийный стаж чекистов, что объясняется меньшими властными полномочиями, больше представителей небольшевистских партий и иной национальный портрет — заметно больше евреев.

Вместе с тем в работе не прослежен реальный механизм смены одной группы другой. Приведу пример. Выше уже говорилось о постановлении «Об антисоветских элементах». В нем, в частности, предлагалось «взять на учет всех возвратившихся на родину кулаков и уголовников с тем, чтобы наиболее враждебные из них были немедленно арестованы и были расстреляны в порядке административного проведения их дел через тройки, а остальные, менее активные, но все же враждебные, элементы были бы переписаны и высланы в районы по указанию НКВД». Механизм понятен и исполнитель понятен. Органы НКВД «выявляют» соответствующие элементы и «действуют». Но не было и не могло быть ни в 1937-м, ни в 1938 году постановления с предложением арестовать всех евреев в НКВД, или всех лиц буржуазного и мелкобуржуазного происхождения, или всех, кто до ВКП(б) состоял в какой-то другой революционной партии. Дело не только в том, что (даже если такая цель и была, что само по себе требуется доказать) это невозможно огласить. Дело в другом, а кто будет выполнять это постановление, если мы вспомним состав руководства наркомата. Только волей Сталина это нельзя объяснить. «Унтер-офицерская вдова, которая сама себя высекла» существует только на бумаге.

Именно поэтому с начала 2000-х годов ряд исследователей сосредоточили внимание на групповом («клановом») характере руководства НКВД в этот период. В мемуарах Шрейдера, Мироновой и др. часто упоминается, что в центральном аппарате и региональных управлениях НКВД второй половины 30-х доминировало несколько групп чекистов. Чаще всего говорится о «ягодинцах» (Г. Ягода, С. Миронов, Г. Прокофьев, И. Островский, К. Паукер и др.), их противниках — «северокавказцах» (М. Фриновский, И. Дагин, Н. Николаев-Джурид и др.) и группе Берии (В. Меркулов, С. Гоглидзе, Б. Кобулов и др.). Исследованиями Л. Наумова и М. Тумшиса показано, что на самом деле борьба в руководстве НКВД в 1936–1939 гг. включала намного больше участников. Кроме группы Ягоды, Фриновского и Берии, следует упомянуть о группе Ежова (М. Литвин, С. Жуковский, В. Цесарский и др.), «украинцах» (В. Балицкий, К. Карслон, 3. Кацнельсон и др.), «туркестанцах» (Л. Бельский, М. Берман, Б. Берман и др.), группе Реденса (А. Радзивиловский, А. Наседкин, С. Лебедев и др.), Л. Заковского (А. Залпетер, Н. Е. Шапиро-Дайховский, Г. Лупекин и др.). Подчеркнем — группы сформировались не по национальному признаку («украинцы», «северокавказцы», «туркестанцы» и др.), а на основе взаимной службы в 20-х — начале 30-х годов. Кроме того, внутри групп могли быть сильные противоречия (самый известный пример — конфликт между председателем ГПУ УССР Балицким и его заместителем Леплевским).

Исследования показали, что для чекистов второй половины 30-х «честными» были те, кого они хорошо знали по службе, считали проверенными — т. е. они относились к одному клану, а «чужих» можно было подозревать в чем угодно. Анализ кланов 1936 г. показывает, что они были однотипны по своему социальному и национальному составу, по партийно-политическому прошлому. Различия между кланами заключаются, прежде всего, в их предшествующей службе: одни писали докладные Менжинскому и «разоблачали вредителей», другие ловили басмачей в пустыне. «Своим» для чекиста был тот, кто прошел с ним опасности (будь то Гражданская война или «закордонная разведка»). В измену этого человека верилось с трудом. Тот, с кем не был связан опыт совместных испытаний, мог оказаться врагом (шпионом или вредителем). Кроме того, обвинения против «своего» были опасны, так как косвенно ставили под вопрос лояльность всех его сослуживцев, не разоблачивших скрытого врага. По сути, любому сослуживцу можно было предъявить обвинение в преступной халатности или пособничестве. Поэтому «своих» надо было защищать, в том числе и путем поиска врагов среди «чужих» [37, с. 385–386].

Именно представление о «клановом» характере конфликта в руководстве НКВД помогает найти объяснение происходящему. Руководство НКВД лета 1936 года, будучи единым по своему социально-политическому, национальному и образовательному облику, не было, однако, монолитным и сплоченным. Отношения между этими группами были сложные и противоречивые. Ягода пытался контролировать центральный аппарат, отодвигая конкурирующие кланы от Москвы, от контактов с Кремлем, от ключевого управления в НКВД — ГУГБ, от оперативных отделов. Противники Ягоды критиковали его за бюрократизм, бытовое разложение, увлечение хозяйственной работой, чванство — «отход от ленинских принципов руководства».