Девочка - Алексей Аверьянов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Всё хорошо, устала просто, — чуть повысив голос, выдавила из себя Аня и как можно быстрее скрылась в своём купе.
Когда она зашла, в голове была только одна мысль: «Негромко!» Слёзы текли из глаз, как не течёт ливень с неба, сил не было, она еле дошла, да какое там дошла, доползла до свободного места и упала лицом в подушку. Нет, она не плакала, она выла. Бедная подушка впитала в себя столько слёз, столько горя и огорчения, сколько не каждая исповедальня за свою жизнь видела. Аня физически почувствовала, как глаза закрывает чёрная плёнка, как руки теряют чувствительность, а пальцы ног холодеют. По телу прошёл жар и холод, они смешивались, но суммы этих явлений не приходили, бедная девушка чувствовала себя камнем, который то раскаляют, то бросают в воду, тело забилось в судорогах, её кидало из стороны в сторону, вены наполнились ртутью, нет, расплавленным свинцом или даже сталью. Если вы представляете круги ада, то знайте, наша героиня их прошла все разом и на скорости такой, что свет остался далеко позади. Когда физическая боль отступила, осталась та боль, что не лечат лекарствами, боль в душе. Аня подняла голову от подушки, и руки её были исцарапаны, и одежды были её порваны, а лицо источало столь зловещий вид, что сам Маркиз де Сад бы ужаснулся, такое увидеть во плоти. Белая ярость овладела Аней, единственное, что хотелось нашей героине, — это крушить всё на своём пути, отомстить этой вселенной, отомстить этой судьбе, сломать, совратить, уничтожить столько душ, сколько получится. Но ярость отступала, Аня потихоньку успокаивалась, и она вспомнила лицо любимого, и на миг ей стало лучше, огонь и лёд смешались как надо, и ей стало тепло, она, пускай на миг, представила себя в объятиях любимого. Но миг прошёл, и её снова накрыло: она осознала, что его нет рядом и этим мечтам, возможно, никогда не суждено сбыться. Мига хватило, какой-то доли секунды хватило на то, чтобы она пришла в себя и подсознательно осознать, что же она творит, схватила мокрую от слёз подушку и всю энергию, что она хотела направить на разрушение, она применила в крик. Подушка всё заглушила или ту избыточную часть звука, которую можно было услышать вне купе. Скажу немногое: крик помог, но ценой того, что наутро подушка была в крови и не от рук, девушка кричала так, что связки стали кровоточить, и брызги сукровицы, вылетающие вместе с воздухом, безвозвратно испортили ткань. Потом сознание покинуло Аню, сильная боль по всему телу, но важнее полнейшее моральное истощение сделали своё дело, сознание покинуло бушующее тело.
Глава IV
Аня вошла на вокзал, длинная череда касс и зал ожидания, тюки и сумки, люди и животные — кого здесь только не было.
— Чё за херня?! — чуть не вслух выронила девушка.
Она помнила все вокзалы родного города, какие там: Балтийский, Витебский, Ладожский и Финляндский с Московским, всё. Анечка была на них и не раз, помнила если не каждую архитектурную особенность, но основные «маски», отличия знала великолепно. Они же такие разные, но это был ещё один, какой-то дикий, смесь всех. Предположим, вон же бюст Петра I, но кругом кассы и эскалатор наверх к магазинам, а перрон вообще от Витебского. Остальные по мелочам, как будто кто-то, не зная темы, нарисовал, слепил, создал это место по памяти девушки. Она оглянулась, там, откуда она пришла, было светло, пригляделась к окнам, большие деревянные резные рамы не пропускали света. За окном ночь, тёмная и пасмурная, а за спиной утро, тоже пасмурное, но утро. Анечка улыбнулась, вспомнив совет любимого: «Если чего-то боишься, представь заголовки завтрашних газет, осуждающие тебя за это решение».
— Да пошло оно всё… — пробормотав сама себе, Аня очертя голову ринулась к выходу.
«Каждый вздох наносит раны,
Движение мышцы рвут,
Но сердце не верит в утраты,
И былые радости к себе зовут».
— К себе зовут… — ошеломление, удивление девушки не знало предела. Она знала эту песню, вернее, стихи, она знала, как и зачем написаны они, а главное — кем. Автором был её возлюбленный. Слёзы покатились из глаз.
«Вы были едины, всё пополам,
Даже счастье одно на двоих.
Но нету больше веры слезам,
И руны на сердце, один только стих».
— Лёшка??? — с робкой надеждой девушка повернулась.
Нет, не он. Чуть в отдалении стоял молодой человек. Его тёмные волосы, рассыпанные и чуть вьющиеся, доставали почти до плеч, а одежда была хоть и чистой, но изрядно ношенной. Он играл на гитаре, Аня только сейчас поняла, что он пел, а гитара была сравнима только с той из поезда, такая же старая и дряхлая, но звучала на довольно высоком уровне.
«Не впервые всё это было
Много лет или только вчера,
Но знаешь, зая, ничего не забыто,
Ты в душе моей навсегда».
Юноша продолжил, и наша героиня подошла поближе. Она знала, что путь не окончен и старая стерва — судьба подкинет ей сюрпризов.
«Мы помним друг друга,
Хотя не виделись тысячу лет.
Но в груди ноет натуга,
И слов не сказанных бред.
Каждый раз, даруя сердце,
Открывая душу другой,
Мы не забываем, кто был раньше,
Но спорим на эту тему с собой.
Руки режет, грудь рвётся,
Вены кипящую кровь несут.
Ведь вера никогда не сдаётся,
А кусочки сердца всё также живут».
Как случившееся не сделало её менее впечатлительной, она сама не знала и стояла в изумлении. Смотря стеклянными глазами на молодого человека, она тщетно пыталась найти знакомые черты и не могла. Даже в этом безумном мире кривых зеркал жалкий отблеск того, куда она так стремилась, это был не он. Нет, тот, кто пел, и тот, кто написал, не могли быть одним и тем же человеком. Аня стояла и смотрела, а юноша стал собираться, смешно запихивать гитару в чехол поверх денег, не боясь, что мелочь поцарапает инструмент. Он не успел, двое в форме подошли, и один, взявшись за гриф, привлёк внимание юноши.
— Мы же тебе говорили, здесь люди поезда ждут, — заглянув прямо в глаза юноше, сказал милиционер, взявший гитару.
— Это вокзал, а не концертный зал! — добавил второй, он был сильно моложе и явно ещё гордился тем, что охраняет покой пассажиров, бог знает какого вокзала.
— Да я же так, пару песен. Поднять настроение всё тем же пассажирам.
