Заговор против Ольги - Андрей Серба

— Ярл, что с тобой? — раздался у него над ухом встревоженный голос.

На этот раз голос был резким и грубым и принадлежал одному из пришедших с Эриком варяжских сотников. Ярл от неожиданности вздрогнул, хотел повернуться к товарищу и не смог: тело было словно налито свинцом, а ноги будто приросли к земле и ему не повиновались.

— Ярл, мы возвращаемся в город, — продолжал сотник. — Идешь с нами или остаешься?

— Мы догоним вас, — ответила за Эрика подошедшая к нему Рогнеда.

Опершись на клюку, она дождалась, когда покинут поляну все пришедшие с Эриком дротты и викинги. И едва стихли на тропе шаги, обратилась к погруженному в свои мысли ярлу.

— Все видел и слышал?

— Да. Я видел огненные стрелы Одина, указавшие дорогу войны на полянскую землю. Помню молнию, насквозь пронзившую родник и ушедшую в песок. Я до сих пор слышу исходящие из воды неведомые мне женские голоса. Не знаю, что со мной, но мое тело словно чужое, голова пуста, я сам не свой. Отчего это, Рогнеда?

— Только что ты был рядом с богами и собственными глазами видел уготованную тебе судьбу. Может, твой разум не смог еще постичь это знамение, заставляя содрогаться и цепенеть послушное ей тело. Потому что недолго осталось ходить тебе под небом, отважный викинг. Знай, что дни твои уже сочтены богами…

— Да, я видел игру родниковых струй и слышал голос воды. Но я не знаю и не понимаю языка богов… Я лишь видел и слышал, только ничего не понял. Что пожелали открыть мне боги?

Вещунья отвела взгляд от Эрика.

— Скоро ты сам узнаешь собственную судьбу и поймешь, отчего сейчас так тревожно и страшно твоей душе.

Шагнув к вещунье, Эрик схватил ее за плечи и сильным рывком оторвал от земли. Согнул руки и поднес Рогнеду к своему лицу.

— Старуха, боги открыли тебе мою судьбу, а ты поведаешь ее мне. Какой бы она ни была… Слышишь? Говори, или я вытрясу из тебя душу.

И Эрик встряхнул вещунью с такой силой, что у той затрещали кости. Охнув, Рогнеда побелевшими от ужаса глазами уставилась на варяга.

— Ярл, оставь меня. Я скажу все.

Эрик опустил старуху на землю, и колдунья, подобрав выпавшую из рук клюку, снова сложила на ней ладони.

— Помнишь огненную молнию, пронзившую воду и песчаное ложе источника?

— Конечно. После этого у меня будто что-то оборвалось в груди.

— Ты видел не молнию, ярл, а свою смерть. И огонь богов указал место твоей скорой гибели.

Эрик недоверчиво глянул на вещунью.

— Врешь, старуха.

— Я говорю правду. Ты и хазарин Хозрой — гости Руси, но оба желаете ей зла и крови. И русская земля не хочет больше носить вас на себе. Поэтому вы оба не вернетесь на родину, а навсегда останетесь здесь. Тебя, ярл, поглотит земля, а хазарина — водная бездна. По воле неба вы уже мертвы, и вам нет места среди живых.

Некоторое время Эрик молчал, затем распрямил плечи и, гордо вскинув голову, сказал:

— Я воин, и смерть не страшна мне. Я уже не раз встречался с ней и готов расстаться с жизнью без сожаления… будь то на земле или воде. Но я хотел бы умереть как викинг: в бою и с обнаженным мечом. Скажи, какую смерть уготовили мне боги?

— Ты умрешь как истинный воин — лицом к врагу и с оружием в руках. Но твое тело не увидит погребального костра, а душа не вознесется на небо к предкам.

— Ты лжешь! Если викинг погибает в бою, он умирает как герой. И потому его тело навсегда исчезнет в погребальном огне; это священный долг уцелевших товарищей либо победивших врагов, отдающих дань памяти погибшему храбрецу. Таковы законы всех настоящих воинов, каким бы богам они ни поклонялись. Я не верю твоему гаданью, жалкая старуха! Не желаю больше слушать твое вранье! Прощай…

Круто развернувшись и даже не взглянув на Рогнеду, Эрик быстро зашагал по тропе прочь от родника. Не успели замереть звуки его шагов, как из кустов, обступивших поляну, появились Хозрой и двое слуг с луками в руках. Рабы остановились поодаль, хазарин приблизился к вещунье.

— Видели варяги наши стрелы?

— Они пронеслись над самыми их головами. Я истолковала это как знамение Одина, зовущее викингов в поход на Киев. Сегодня я все сделала так, как ты велел.

— Хорошо. Я позаботился, чтобы ни князь Лют, ни киевский тысяцкий не узнали о гадании, а потому русы не смогли помешать нам, — весело произнес Хозрой. — Надеюсь, ты не вздумала посвятить в нашу тайну Эрика? — подозрительно покосился он на вещунью.

— Зачем? — пожала плечами Рогнеда. — Ярл силен как бык и так же глуп. Хотя он жаден и готов продать за золото собственную душу кому угодно, однако слепо верит в богов и боится их. Так пусть считает, что нe только твое золото, но и воля Одина зовут его на полян.

15

Князь Крук и воевода Бразд были так же спокойны и полны достоинства, как и во время первого разговора с Ольгой. Не сняв шлемов и даже не склонив в знак приветствия голов, они остановились в трех-четырех шагах от кресла, в котором сидела перед шатром великая княгиня.

— Киевская княгиня, ты звала нас, дабы говорить о мире. Мы слушаем, — произнес Крук.

— Под стенами Искоростеня уже пролилось слишком много русской крови, чтобы продолжать ее лить. Свара между полянами и древлянами на руку лишь недругам Руси, которые только и мечтают, как бы ее ослабить. Так неужто станем помогать им в этом? Если древляне готовы вновь признать над собой главенство Киева, стольного града всей Руси, и платить ему дань, как повелось издревле, я согласна забыть о смерти мужа и верну тишину и покой вашей земле.

— Какую дань хочет Киев? — спросил Крук.

— Ту, что была до последнего прихода Игоря на полюдье. Но теперь, князь Крук, собирать и доставлять ее в Киев будешь ты.

— Ты справедлива, великая княгиня. Это все, что желаешь от древлян?

— Нет. Каждую зиму ваши города и веси станут брать на постой и кормление моих воинов. Так будет пять лет, покуда вражда к Киеву не исчезнет из ваших душ.

— Мы примем твоих воинов, великая княгиня. Древлянская земля щедра и не оскудеет от этого.

— И последнее. Каждому искоростеньскому подворью надлежит сегодня до заката солнца прислать мне живую дань: трех голубей и столько же воробьев. Пусть каждый раз потом, глядя на птиц, древляне вспоминают об уплаченной ими полянам пернатой дани. А заодно не забывают, что стол великих киевских князей — глава всей Руси, и древлянская земля должна быть послушна Киеву.

— Живая дань будет в срок А теперь, великая княгиня, скажи, когда и где моя дружина и лучшие люди древлянской земли принесут священную клятву-роту на верность Киеву и тебе?

— Завтра утром посреди этой поляны. Пусть души наших погибших воинов станут свидетелями свершившегося примирения.

— Ты мудра, великая княгиня. Позволь вернуться в град и сообщить древлянам о мире и приступить к сбору пернатой дани?

— Ступай, князь. И да свершится то, из-за чего я позвала тебя, — громко произнесла Ольга.

Всю обратную дорогу Крук и Бразд хранили молчание, и лишь в воротах крепости князь не выдержал.

— Что молчишь, воевода?

— Мне нечего сказать. Кроме одного: я не верю в невесть откуда появившуюся доброту и великодушие княгини Ольги. Слишком много русских воинов осталось навсегда на этой поляне, чтобы киевские воеводы согласились покончить дело миром. А княгиня умна и хорошо понимает, что ей нельзя ссориться с ними, со своей первейшей опорой. Уверен, что вовсе не забота о мире заставила Ольгу встретиться с нами. Здесь кроется нечто иное, княже…

— Но что?

— Не знаю, а потому сжимает душу тревога. За все время разговора Ольга ни разу не посмотрела нам в глаза. Значит, не с чистой совестью звала нас. Не для того пришла киевская княгиня в древлянскую землю, чтобы уйти ни с чем.

— Смутно и мне, воевода, но только недолго пребывать нам в неведении. Если завтра у священного костра Ольга повторит собственные слова о мире, брани конец. Нам осталась всего одна ночь, дабы узнать судьбу.

Бразд невесело усмехнулся.

— Нам осталась целая ночь, княже, — поправил он Крука. — И предчувствие шепчет мне, что это наша последняя ночь.

— Пустое, воевода. Наша дружина всю ночь не сомкнет глаз и будет готова к любой неожиданности. И если киевляне решатся еще на один приступ, они лишь умножат собственные потери…

Едва древляне скрылись в городских воротах, из группы воевод, окружавших кресло Ольги, выступил Свенельд.

— Великая княгиня, ты только что посулила древлянам мир. Я не знаю законов Христа, но Перун не простит нам неотмщенной крови… Ни твоего мужа Игоря, ни сложивших головы при штурме Искоростеня воинов. Никто из русских князей еще не нарушал закона святой мести, негоже и тебе идти наперекор ему.

Ольга понимала, что сейчас прозвучали слова не только Свенельда, его устами говорили все воеводы. Оставив Ольгу, они сгрудились вокруг Свенельда и выжидающе смотрели на княгиню. Лишь Ратибор, посвященный Ольгой во все планы, остался на прежнем месте у кресла и невозмутимо наблюдал за происходящим.