Воспоминания участника В.О.В. Часть 3 - Ясинский Анджей

- Ешь, родимый. Угощайся на здоровье. Соли только нет. Теперь все едим без соли.

- С кем вы живете? - поинтересовался я.

- Один живу, один. Аз семь аки перед один, как сказано в святом писании. Были дети, да умерли все. Теперь вот и я жду смерти своей. Жду, а ее смерти то, все нет и нет. Рубаху белую ношу, а ее нет, не приходит за мной.

- Кто же кормит вас, дедушка?

- Как кто? - удивился тот. - Все кормят. С миру по нитке - бедному рубашка! А ты кушай, досыта кушай, - угощал дед. - Видать, уморился в дороге-то как!

Я кушал несоленый невкусный картофельный суп и размышлял о том, как многолик в образах мир человеческий. Одни богаты, скупы и всегда чем-то недовольны. Другие бедны, добры, всем довольны и считают себя счастливыми. Кто из них прав? Кто ближе к истине? И что это такое, истина? Как ее постичь человеку? Наверное, у каждого существует своя истина на каждый случай жизни.

Проходили дни, ноги отсчитывали километры. Незаметно вступил в полтавскую область. Районы Карловка, Валки и еще названия многих сел и районов остались позади. Иногда проселочные дороги выходили на широкий асфальтированный шлях Полтава - Харьков. Вдоль него слева и справа на многие километры растут вишневые деревья. Красиво! По этому красивому вишневому шляху в обе стороны движутся местные жители, попавшие в оккупацию. Они на велосипедах, на тачках или просто на плечах несут какой-либо груз. В одну сторону домашние вещи, в другую продукты питания. Где-то в селах происходит обмен.

Харьковская область, середина Буды. Жители рассказывали, что до войны там был фарфоровый завод. Теперь он не работает. Немцы на заводе устроили лагерь для пленных. А вот и сами пленные. Большой тупоносый грузовик тянет на прицепе толстое бревно. На бревне и в кузове сидит несколько человек в поношенной советской военной форме. Это они, бывшие советские воины. Одежда неважная. Однако вид у самих пленных показался обычным, как и у всех людей, занятых своим делом. Глядя на них, мне, неудачнику, тогда казалось, что они, пленные, счастливее меня. У них есть законное право на существование. А почему бы им не чувствовать себя счастливее меня? У них есть угол для ночлега. Над головой есть крыша от непогоды. Они трудятся и за это их кормят. Сейчас война, кругом смерть, переживания, их все это не касается. Они пленные. Кончится война, и они снова вернутся к себе домой. А я, что? Бездомная собака, загнанный зверь? На каждом шагу меня подстерегает смерть. Мне, чтобы прожить один день, нужно звериное чутье и дьявольская изворотливость. Надолго ли хватит меня? Не лучше ли подойти и этим пленным и снова быть среди них?

В этот момент немец конвоир посмотрел на меня пристальнее, чем следовало. В мгновение исчезло странное желание завидовать пленным. Промелькнула мысль - неужели заметил? Чтобы избавиться от страшного сомнения, немедленно, вроде по делу, вошел в ближайший дом. От сердца отлегло лишь тогда, когда на улице исчез шум грузовика. Во дворе, куда я вбежал, работала женщина. Она вопросительно посмотрела на меня. Чтобы выйти из затруднительного положения, делаю приятное лицо и говорю:

- Ищу человека одного, он где-то здесь живет.

- Какого человека вам нужно? - спрашивает женщина.

Ко мне обращается на Вы. Тогда мне было интересно и приятно слышать это слово, Вы. Меня еще никто так не величал до этого, нищего попрошайку. По видимому, это единственное место, где люди, не зависимо от ранга, называют один другого на Вы.

- Фамилия его Слюсарь.

В маленьких районах жители часто бывают взаимно знакомы. Так и в данном случае. Женщина слышала такую фамилию, но где живут они, Слюсари, не знала. Через ограду позвала соседку. Та, услышав фамилию, всплеснули руками, стала удивляться:

- Да как же ты их не знаешь? Знаешь! Неужто так и не знаешь? Марию, учительницу!

- А-а-а-а. Разве она Слюсарева?

- Ну, да! Жинка его!

Соседка очень обстоятельно объяснила, как найти нужного товарища. Потом обе женщины быстро собрали на стол покушать. Пока я насыщался, они с радостью обсуждали момент, когда жинка Слюсарева узнает, что ее муж жив и скоро придет домой. Я радовался не меньше. Все-таки добрался. Теперь уж легче будет. Перед побегом из лагеря, по уговору, вся наша компания должна была встретиться в середине Буды в доме у Слюсаря. После встречи, обсудив наше положение, примем новое решение. Интересно, пришел кто-нибудь раньше меня, или я самый первый добрался? И еще радовало то, что удалось так быстро найти так нужного мне человека, Слюсаря. Если бы он в лагерях находился под вымышленным именем, а такие встречались, и не редко, то все дело было бы заранее обреченным. Теперь же отыскать его не стоило и труда. Они жили недалеко, и их дом я отыскал быстро. Перед домом стояла женщина и чего-то рассматривала. Я подошел поближе, спросил:

- Не здесь ли живет Слюсарь?

- А что вы хотели?

- Я ищу его. Мы вместе бежали из плена. Договорились встретиться здесь. Я вот пришел, а про него хотел бы узнать. Пришел он или еще нет?

- Да, здесь живет. Я его жена. Он тоже пришел. Еще вчера. Заходите в дом.

Лицо женщины сделалось приветливым. И я, с радостным чувством ожидаемой встречи, шел в дом такого же обиженного воинскими неудачами товарища, с которым нас связывали незабываемые обстоятельства.

Вот и он сам, Слюсарь. Внешне он ничем не изменился. С распростертыми объятиями я подошел к другу случая. Приятель же не слишком спешил приветствовать меня. Казалось, даже был не рад нашей встрече. Может быть, он меня не узнал? Я попытался напомнить.

- Все помню, - ответил тот. - Тебя тоже не забыл. Только у меня у самого обстоятельства изменились. Плохи мои дела. Всего сразу и не расскажешь. Если ты надеешься найти у меня все то, что я обещал там, напрасно так думаешь. Ничем тебе помочь не смогу. У меня сейчас у самого положение такое, что, может быть, я тебе сам теперь завидую. Чтобы понять все это, надо в моей шкуре побыть.

Я молча слушал моего бывшего товарища по беде, а он все жаловался:

- Дома кушать нечего. Вчера жена чего-то наменяла в селе. Съедим, а потом что? Ведь они смотрят на меня, как на мужчину, на опору семьи. А что я могу теперь? Кроме всего, я сам прячусь. Заметит полиция, пропадем все. Всем будет конец. А у нас в доме ребенок маленький. То, что я обещал когда-то там - сало, спирт, так это было сказано, чтобы мы все не падали духом. Не обижайся. Нет у меня ничего. Может быть, ты думаешь, что я жадничаю? Эх, парень! Молод ты, жизни не понимаешь еще.

Я слушал моего случайного друга и про себя удивлялся столь неожиданной метаморфозе. Какое удивительное превращение произошло с человеком, которого до сегодняшнего дня я считал человекам честным и храбрым. В этот момент я не столько обижался на неверного товарища, сколь было обидно за свою неудачливость. Действительно, наверное, все-таки я молод. Ну, так мне и надо. Скоро усы будут расти, а я все дурак легковерный. Любой негодяй, как захочет, так и дурит меня. Хоть я и ругал самого себя, и даже стал завидовать ловкости Слюсаря, но где-то еще не ясно, в уголке души стал вырисовываться образ отрицательного человека, бросившего меня в трудную минуту. Теперь уже вспомнил и то, что в плен то он попал не в бою, как положено честному солдату, и не в солдатской форме. Немцы его взяли из дома, переодетым в гражданскую одежду. Какай бесстыжий позер и обманщик. Всех сумел обвести вокруг пальца. Такой отчаянной смелости мне недоставало всю мою жизнь. Неверное, потому и оставался часто в проигрыше. А ведь, сколько внешне добропорядочных людей под красивой внешностью скрывают дешевенькую душу. Надо уметь различать людей.