Это наш дом - Иар Эльтеррус
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Выпив сто грамм водки и немного успокоившись, Владимир понял, что нужно ехать в имперскую канцелярию. Однако сначала позвонил туда и выяснил, что по интересующим его вопросам следует обращаться к инспектору по культуре, очередь к которому на сегодня имеется на шестнадцать часов. Он вздохнул и записался. Хорошо хоть не пришлось ждать несколько дней, он бы извелся от неизвестности.
Время тянулось, как резиновое, Владимир не находил себе места, то и дело бросая взгляды на циферблат настенных часов. Наконец пробило два, и он поспешил выскочить из дома, накинув легкую курточку — в августе в Омске было уже прохладно. До имперской канцелярии пришлось добираться двумя автобусами. Скорее бы уже запустили телепорты, как обещают! Тогда до любого конца города, да и любой точки страны на этой планете можно будет добраться почти мгновенно.
— Добрый день! — незнамо с кем поздоровался писатель. — Мое имя Владимир Палагин, у меня на шестнадцать часов очередь к инспектору по культуре. Где мне подождать?
— Здравствуйте, гражданин! — отозвался приятный баритон из невидимых динамиков. — Один из инспекторов как раз освободился. Кабинет номер восемнадцать на втором этаже. Пройдите вот в эту арку, и вы окажетесь рядом с ним. Прошу не опасаться, телепорт полностью безопасен.
Телепорт⁈ Владимир с интересом уставился на арку в стене, налившуюся желтоватым свечением. Затем тряхнул головой и решительно ступил в нее. В глазах на мгновение потемнело, и он оказался в широком коридоре, на противоположной стороне которого виднелся ряд дверей. Найдя восемнадцатый кабинет, писатель осторожно постучался.
— Добрый день, гражданин! — встретил его открытый взгляд черноволосого молодого человека. — Я инспектор по культуре, Джеромо Сергеевич Ванцетти. А вы?..
— Владимир Александрович Палагин, писатель. Вы итальянец?
— Я имперец, — улыбнулся черноволосый. — Но итальянские и испанские корни в нашей семье есть, да. Присаживайтесь. Что вы хотели?
— Понимаете, сегодня утром мои произведения исчезли из интернета, полностью… — со вздохом начал писатель. — А я был довольно известен в России… Упоминания обо мне тоже исчезли…
— Минуту, сейчас выясню, — повернулся к вспыхнувшему сбоку голографическому монитору инспектор.
По нему с дикой скоростью потекли какие-то тексты, Владимир издалека не разобрал какие, только подивился про себя скорости обработки информации. Хотя да, мозговые импланты. Стоп. Но имплантам же не нужны мониторы! Тогда что это? Нарочитая показуха? Или он просто чего-то не понимает?
— Все ясно, — снова повернулся к нему инспектор. — Вам направляли повестку на электронный адрес, однако вы не ответили и не явились на суд, поэтому решение о блокировании ваших произведений было принято судебным искином самостоятельно.
Владимиру захотелось постучаться лбом об стол. Он действительно недели две не заглядывал в почту, увлекся дописыванием книги и забыл про все на свете, а там, оказывается, был вызов на суд. Он постарался объяснить ситуацию и попросил разъяснить, что делать в такой ситуации. И в чем он провинился, почему им вообще заинтересовались власти.
— Понимаю, увлечение творчеством — достойная причина, у самого такое бывает, — улыбнулся имперец. — Хорошо, я попытаюсь вам объяснить. Вопрос действительно очень важный. Понимаете, в первых ваших книгах герои были хорошими, добрыми людьми, они кидались на помощь другим, они не щадили себя, чтобы вытащить, например, ребенка из огня. А дальше что?
— Я повзрослел и понял, что в этом мире каждый сам за себя… — растерянно пробурчал писатель, до которого начала доходить подоплека происходящего. — То есть, по-вашему человек не может и не должен заботиться о себе?..
— Если не только о себе, то почему нет? — усмехнулся имперец и процитировал кого-то из древних: — Если я не за себя, то кто же за меня? Но если я только за себя, то зачем я?
Немного помолчав, он добавил:
— Дело в том, что люди прежде всего подразделяются на две страты. Тех, кто считает центром вселенной только себя самого. И тех, для кого есть нечто более высокое и важное, чем он сам. Страна, народ, общество, Бог, наконец. Когда миром правят первые, то он превращается в кошмар, адскую клоаку. Западная псевдоцивилизация была именно такой, выстроенной на зверином эгоизме. Мы же относимся ко второй страте и не позволим вкладывать в головы молодежи, что быть скотом, подонком и даже гнидой — правильно. А вы именно это в своих последних книгах и доказываете. И я не могу понять, почему и зачем. Ведь первые ваши книги были добрыми и человечными!
— Да неправда же! — растерялся Владимир. — Не подонки мои герои, совсем не подонки, они всего лишь сами по себе, они люди, не желающие иметь ничего общего ни с какими государственными структурами и прочей мерзостью! Сильные люди!
— Да? — прищурился имперец. — Хорошо, приведу пример из одной вашей книги. Некий герой искал себе автоматические заводы по производству чего-то там. Обнаружив большую космическую станцию, на которую собрались напасть враги, он дождался нападения, хотя мог предупредить о нем, а затем, когда на станции начали взрываться ядерные заряды, принял воровать нужные ему заводы, помещая их в пространственный карман. Не спасать выживших, не помогать несчастным, даже женщинам и детям, а обворовывать их! Так поступить мог только последний скот! Даже хуже, гнида. Вы же описали все это так, словно он поступил правильно. У вас есть что возразить?
Писателю перехватило дыхание. Ему не в первый раз поминали этот эпизод. Да как они не понимают, что иначе было нельзя⁈ Герой не мог ничего поделать, не мог остановить атаку, а заводы ему требовались. Помогать? А зачем? Кому? Незнакомым людям, которым он ничем не обязан? С какой стати⁈ Они ему ничего хорошего не сделали, так почему он должен был что-то делать им⁈ Ах, это, видите ли, жестоко! Достали со своей поганой моралью и этикой! Ох, как достали! Никто никому и ничего не должен! Каждый должен быть только сам за себя, максимум за свою семью, да и семье доверять нельзя, предаст при первой возможности. Тем более, что заводы жителям станции были уже не нужны, их все равно уничтожили бы вместе со всем остальным, а так герой в последний момент перед взрывами успевал их перехватывать. Да, он никому не помогал, но и не вредил, какое ему дело до склок местных жителей между собой? До их жизней? Сами во всем виноваты!
Не выдержав, Владимир возмущенно высказал все эти мысли вслух, не замечая, что чем дольше он говорит, тем большая гадливость проявляется на лице имперца. Когда он замолчал и понял, что него смотрят, как на кучу дурнопахнущей субстанции, то удивился. Почему? Он же все правильно, логично сказал! Это же основа мира! Нет ничего превыше самого человека! Только он сам решает, что правильно, а что нет! Неужели это непонятно⁈
— Мда… — произнес, наконец, инспектор. — Я поначалу посчитал вас человеком, заблуждающимся человеком, которому можно что-то объяснить. А вы, оказывается, убежденная эгоистичная мразь. Что ж, буду говорить с вами именно как с мразью. За этот ваш монолог вы внесены в серый список. Для вас отныне запретны имперская медицина, перемещение телепортами, пребывание на других планетах, работа в пространстве и еще многое другое. Но самое главное, отныне вы обречены на молчание. Вы не сможете оставить ни одного сообщения ни на одном сайте интернета, ни в одном мессенджере. Вам доступны только голосовое общение по телефону и переписка посредством бумажной почты. Обеспечение необходимым остается на уровне обычного имперского гражданина. А ведь я хотел предложить вам выложить ваши первые книги снова, ведь там герои — люди, а не скоты, как в ваших последних опусах. Но после вашего гнусного монолога это предложение снимается. И вы виноваты во всем сами.
— В чем я виноват⁈ — выдохнул ошалевший от такой отповеди Владимир. — Что я сказал неправильно⁈ Люди — это звери, животные, скоты! По определению! Я их такими и показываю! Я правду пишу! И мои читатели понимают это! Чем раньше человек поймет, что все вокруг звери и скоты, тем лучше! Чем раньше он избавится от химеры под названием совесть, тем ему будет лучше житься! Как можно этого не понимать⁈
— Люди, это крылатые душой существа, стремящиеся в небо, — с грустью посмотрел на него имперец. — Если, конечно, их такими воспитать. Мы справились с этой задачей в родной вселенной, справимся и здесь. Вот, смотрите!
И на распахнувшимся перед Владимиром голографическом экране потекли кадры имперской жизни. Вот группа энтузиастов придумывает и испытывает новый планер.
