Морские рассказы - Александр Альберт

Оборачиваюсь – Генка сидит там же и откусывает висящий на чём-то палец.

– Стой! – кричу я, – не надо!

Он не слышит.

Я бегу к нему, срываю с себя старенькую, посечённую осколками, майку, обматываю ей обе руки вместе, и тащу Генку через реку, вброд, не домой, нет, а в соседний станционный посёлок. Спускавшиеся с горы пацаны посадили нас на рамы велосипедов и повезли в больницу. Генка сознание потерял сразу, а я на ступеньках приёмной.

Отпуская меня, врач сказал, что если бы я не вовремя привёз моего друга, он бы умер от потери крови – осколком ему перебило крупный сосуд на руке.

Это воспоминание секундой пронеслось в голове, как оправдание сделанного сегодня.

Палыч тронул меня за плечо:

– Смотри тут, я в гальюн.

И мне вдруг с такой силой захотелось в гальюн тоже, захотелось так, что я стал переминаться с ноги на ногу в ожидании возвращения штурмана.

Наконец послышались его шаги

– Палыч, скорей, я с самого утра хочу.

– Чудак, ты что, внизу не смог? – и принял штурвал.

– Я забыл, – убегая, сказал я.

В гальюнном шпигате хлюпала вода, стучала крышка выпускного клапана. В помещении стоял специфический, неистребимый запах хлорки, фекалий, одинаковый для всех гальюнов советского флота.

А я блаженствовал, стараясь удержаться на ногах и направлять струю в жерло чаши «Генуя». Сладкая дрожь тела следует окончанию акта.

Перед тем, как подняться в рубку, на минутку заскакиваю в каюту больного. Лёха спит, одна рука держится за комингс койки, другая упирается в переборку. Потрогал лоб – температура упала, кажется.

Со второго яруса свешивается голова боцмана:

– Не дрейфь, Санёк, всё окей! Он сразу заснул.

Облегчение, снятие невероятного напряжения, – вот что сделали слова Володьки!

– С облегчением вас, господин штурман, – Палыч был в своём репертуаре, когда кое-что ладилось. – Приклеивайся к этим деревяшкам, – показал глазами на рукоятки штурвала. – Или хочешь внепланово определиться? Кэп приказывал, помнишь?

Он посмотрел на меня, сияющего. Удивился – с чего бы это?

– Да, вроде всё в порядке, Палыч. Согласен, сначала я.

– Так для тебя от меня подарок: – слева по борту, курсовой тридцать, под углом сорок-сорок пять – неизвестная звёздочка выныривает.

Проделав обычные предварительные операции, я вышел на крыло. Ветер пел на 10–11 баллов. Звёздочка точно, именно выныривала, и я провозился больше положенного, чтобы посадить её на горизонт.

Заметил и вторую, ближе к корме. Засёк и её.

Нанёс всё на карту. Рядом с моим перекрестием лежала и точка, нанесённая Палычем по счислению.

Проинформировав штурмана, я принял у него штурвал. Палыч не стал подвергать сомнению мои результаты, взял карту и спустился с ней к капитану.

Вернулся, указал новый курс.

Как я и предполагал, ураган спускался вниз по Северному морю к побережью Франции, скользя вдоль гор Норвегии. Нам тоже следовало бежать быстрее к югу, чтобы вторично не попасть в яблоко.

Придётся идти под углом к волне, а это значит, что качка, преимущественно килевая, превратится в смешанную: килевую и бортовую.

И, значит, ухо надо держать особенно остро.

Ночь вымотала и меня и второго штурмана.

В 4-00 нас подменил сам капитан с третьим штурманом, но, уже через сорок минут, вызвал снова на мостик. Хмурый, злой, наверное, он сам стоял на руле, третий штурман горбился в углу.

Передал мне руль, повторил прежнее – знать, как можно точнее, своё место.

Волчок урагана крутился против часовой стрелки, если смотреть сверху. Капитан правильно определился, держась в западной части волчка, постепенно забирая к востоку, при этом ветер нам помогал, приближая к Датским проливам.

Хмурый рассвет наступил после восьми часов местного времени. Я стоял на руле, как на автомате, реагируя только на высокие волны. Играл с ними, игнорируя маленькие, сглаженные ветром. Последнее определение показало, что мы находимся в восьмидесяти милях от входа в проливы. Всего девять-десять часов хода и мы окажемся в безопасности.

В 9-00 нас снова подменил капитан с боцманом в качестве рулевого. Дал два часа на отдых и перекусить.

В одиннадцать мы развернулись под ветер, волна стала бить нам в корму. Развернулись без особых происшествий, море было спокойней.

В 16–00 нас сменила следующая вахта, мы вошли в проливы.

Я спал восемнадцать часов, в абсолютном покое, без сновидений. Вскочил, побежал в каюту к коку. Он температурил, почувствовав прикосновение, открыл глаза.

– Ну, как ты?

– Лучше, Саша, спасибо. Дёргает немного, но лучше.

Поменял ему ватные тампоны, сунул градусник, подождал три минутки. Вынул – тридцать семь и восемь. Дал выпить ещё пузырёк пенициллина. Вспомнил, что, уходя, просил боцмана дать это лекарство.

– А Вовка давал тебе эту микстуру?

– Да, два раза.

– Всё, дорогой кормилец, хватит сачковать, пора на работу, народ уже друг друга с голодухи грызёт.

Лёха попробовал улыбнуться.

– Ладно, пошёл я. Аппетит зверский, – есть что-нибудь покушать?

– Да, помощник даже кашу смог сварить. И бутерброды. И какао. Иди, Саша, спасибо! Приятного аппетита!

– Спасибом не отделаешься, год будешь кормить бесплатно.

– Ладно, – криво улыбнулся кок.

В кают-компании шумно, в ходу сразу два комплекта костяшек домино.

– Я за кем буду? – едва переступив порог, спросил я.

– О, фершал проспался! – это боцман.

– Саша, давай со мной, сейчас очередь подойдёт. Ну и напихаем мы им! – это Лёха – боксёр, мой обычный и удачливый партнёр. Только с ним у нас выработан целым комплекс тайных знаков, что позволяет нам выигрывать чаще.

Мне освободили место, помкока принёс миску гречневой каши, бутерброд с печенью трески, кружку какао.

Аппетит был, действительно, зверский. Я умял в один присест кашу, хотел попросить добавки, но передумал – брюхо лопнет. Еле успел выпить какао с бутербродом, – пара, за которой мы заняли очередь, с треском вылетела, получив адмирала.

И пошла игра. Мы, обнаглев, издевались над партнёрами, как хотели. Да и карта шла.

В 12–00 поднялся на мостик – моя вахта. Встретил Палыч, отдохнувший и весёлый.

– Как самочувствие?

– Вери гуд, сэр. Лэт ми, плиз, ту тэйк ин май хэндс зис виил.

– Ай лэт ю, – вежливо разрешил второй.

– Хэв ю э ньюс?

– Ноу, май фрэнд, ай хэв нот.

Янис, стоявший на руле, удивлённо смотрел на нас, не понимая.

– Сдай вахту, Рудзитис, всё в порядке.

– Курс? – спросил я, принимая руль.

– Восемьдесят шесть градусов.

Так, мы уже в Балтике. Янис ушёл, пожелав нам спокойной вахты. Второй повернулся ко мне:

– О, забыл, – завтра кэп объявил баню.

Прекрасная вахта.

На каждой миле по маяку, выбирай на вкус. Определяться – одно удовольствие. Мы мило перебрасывались шуточками, начисто забыв о недавно пережитом кошмаре.

Удивительно было смотреть на стеклянную гладь Балтики, в океане такого не было ни разу за все четыре года практик. В океане зыбь при абсолютнейшем штиле мерно раскачивает судно, вдалеке видны фонтаны, выпускаемые гуляющими на воле китами, изредка у судна крутятся касатки, мелькая чёрно-белыми боками.

Стаи чаек, глупышей, сопровождают каждое рыбацкое судно, знают, что если не украдут рыбу из сети или трала, то обязательно полакомятся выбрасываемыми командой отходами – очистками, рыбными головами и внутренностями.

Ночная вахта преподнесла сюрприз.

Мы прошли мыс Овиши и входили в Ирбенский пролив. Ночь абсолютно тёмная, ни звёздочки, море нормальноё – четыре-пять баллов. Помимо картушки компаса я всё чаще поглядывал вправо, ожидая увидеть огонь маяка на мысе Колка, после его прохождения следовал поворот в Рижский залив.

Вдруг, в окне правого борта я увидел красный огонь, расположенный на такой высоте, как будто справа должны быть скалы. Но никаких скал там не могло быть! Там низкий, без каких-либо высоток, берег.

Хотя это не моё дело – гадать, но я не выдержал:

– Палыч, справа красный огонь!

– Где?

– Да вот, справа, – мотнул головой на правое окно.

Штурман приник к своему окну, выискивая этот огонь. И вдруг, панически:

– Лево на борт!

Я, автоматом, переложил руль налево. Судно накренилось, описывая циркуляцию на полном ходу, на выходе из неё я увидел высокий борт громадного, по сравнению с нами, судна, его левый красный бортовой огонь.

– Что это, Палыч?

– Вот суки, не увидели нас, могли бы утопить! Вот гады! У них же радары, два вахтенных помощника по бортам! Это паром, в Хельсинки ходит. Ну гады! – второй не мог успокоиться.

Крен был приличный, неожиданный, в рубку немедленно поднялся капитан.

Да, могли утопить, вели себя эти господа против всех правил. На этом происшествия закончились, через полтора часа мы вошли в Рижский залив.

Была баня, была большая приборка и большая постирушка. К причалу не торопились, пока не закончили эти дела.

Швартоваться пришлось мне.