Фотограф (СИ) - о’Лик Франсуаза

Но теперь после Егора, после его слов, взглядов, прикосновений… после моих фантазий… и после этой ночи с Эриком – впервые без боли и беззвучных слез… я поняла две вещи.

Во-первых, я умела возбуждаться.

Во-вторых, если возбуждаться, то будет не больно.

Но в то же время было и ещё кое-что, маячившее смутным пятном на окраине подсознания. Егора я… я хотела. Я была готова для него и из-за него. А для Эрика – нет. Значило ли это… что это в сущности значило? Что я развратная изменщица? Что я… что я как те девушки, которые с такой готовностью подставляли себя под разных мужчин? Что мне и самой место среди них? Что та древнейшая профессия – это мое призвание?

Мне было страшно, и слёзы рвались из глаз. Я убежала в душ и принялась отчаянно смывать с себя всё – все влажные следы своего возбуждения и того, что потом делал Эрик. Я мылась долго и тщательно, так, словно вообще ни разу не мылась до этого. Мне хотелось смыть и мысли о Егоре, но это было не подвластно обычному мылу.

Утром я притворилась спящей, когда услышала будильник Эрика. Муж собирался на работу спокойно и деловито. Один раз он замер, склонившись ко мне, и я испугалась, что он решит повторить ночное… дело. Но он только хмыкнул и наконец ушёл.

В ту секунду, когда я ожидала привычного переворота на живот и раздвигания ног… в ту секунду я поняла, что не хочу больше чувствовать ту боль. И если мое развратное и похотливое тело-бревно возбуждается от мыслей о Егоре… что ж, пусть так. Эрик об этом никогда не узнает, а от слез я уже устала.

После этого случая каждый вечер перед сном я представляла Егора и себя. Сначала мои фантазии были достаточно просты – я лишь вспоминала то, что было на кухне в его студии, и немного домысливала. Со временем мое воображение стало подкидывать мне сцены с той пятничной фотосессии, свидетельницей которой я невольно стала. Я и не думала, что запомнила так много деталей!

Всё это возбуждало меня так сильно, что, казалось, простыни подо мной не высыхали никогда.

Эрик, раньше ночевавший дома от силы две ночи за неделю, теперь стал приходить гораздо чаще и давал мне отдых лишь раз или два за неделю. Иногда он приходил вечером, но в большинстве случаев – среди ночи, когда я уже спала, бесстыдно раскинув ноги после своих преступных шалостей. Он все так же переворачивал меня на живот, всё так же привязывал ноги, все так же входил слишком резко, но с каждым разом его хватало на всё более долгий промежуток времени, и мне ничего не оставалось делать, как воображать Егора, чтобы по-прежнему быть мокрой.

Эрик рычал, жестко хватал меня за бёдра, заставлял выгибаться, а однажды и вовсе засунул мне палец в рот и потребовал… потребовал сосать. Я растерялась, я не умела этого делать, но у меня не было выбора. Я закрыла глаза и представила… впервые в жизни я представила себя на месте одной из увиденных мною девушек в студии, которая дарила удовольствие одновременно двум мужчинам, стоя между ними на четвереньках.

Эрик выругался как-то очень витиевато и вскоре, к моему облегчению, слез с меня.

На следующий вечер к нам в гости пришёл его друг. Они много пили и болтали, и в какой-то момент Эрик отправил меня в магазин за закуской, которая у нас закончилась. Когда я пришла домой, то услышала странный разговор:

– Ну так и как? Действуют таблетки-то? – пьяно спросил друг.

– Ага! Сам не ожидал, – рассмеялся муж. – Она теперь всегда течёт, считай, всегда готова! Только щёлкни пальцами!

Ужас липкими веревками скрутил меня, а тошнота моментально подступила к горлу.

Таблетки?! После которых… после которых между ног было постоянно влажно?.. И это он говорил обо мне?! Он… подсыпал мне возбуждающие таблетки?!

– Ну и отлично, – друг хлопнул Эрика по плечу. – А ты переживал. Бревно-бревно…

– Только ее ж теперь из дома надолго выпускать опасно, – заметил муж.

– Почему?

– Так того и гляди ляжет под первого встречного. У неё ж там, поди, зуд нестерпимый, вот и течёт. Кто ее поманит, перед тем и юбку задерёт, – друг хохотнул, а Эрик продолжал. – И ей теперь наверно одного мало. Я ее вчера трахал, а она мне ещё и пальцы сосала, да с такой страстью, словно хотела сразу ещё и член отсасывать.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Ну, с этой проблемой я тебе точно помогу, – снова рассмеялся друг.

Пакет выпал из моих рук, громко приземлившись на пол. Разговор прервался, а Эрик выглянул в коридор.

– Ты чего так долго? – недовольно спросил он.

– Очередь… – прошептала я. – Очередь на кассе.

Муж, недоверчиво хмыкнув, осмотрел меня и отпустил:

– Иди давай. Сериалы посмотри или что ты там обычно делаешь.

Егор

Девушка в ярко-розовых трусиках склонилась к морозилке. Серая футболка на ней была свободной и с моего ракурса позволяла разглядеть мягкую округлость груди.

– Вот так? – нежно спросила она, взглянув на меня через плечо.

В ее взгляде было ожидание в перемешку с предвкушением. Ее губы были приоткрыты и изгибались чуть игриво.

– Мгм, – ответил я, делая очередной кадр.

Птичка была несомненно хороша и притягательна, как и те две до неё. Но ни одна из них не смогла выдать мне хотя бы половину эмоций девушки в сером.

Прошло уже почти две недели с того воскресенья, когда я был прозван извращенцем. Девушка в сером не объявлялась – никаких извинений или чего-то в этом роде – и я в отместку не отправил ей ее фотографии. Да я даже не обрабатывал их!

Но проблема была в том, что кадры оказались хороши и без обработки. Я иногда открывал их и… не мог насмотреться. Особенно мне нравилась одна из последних фотографий, когда девушка в сером открыла глаза и облизнула мой палец. Взгляд ее был так красноречив, так насыщен, так ярок, что… я начинал беситься. Какого черта она сбежала?! Как можно было чувствовать всё это, несомненно чувствовать и удрать?!

– Его-ор, – протянула птичка, опираясь руками о кухонный островок так, чтобы сильнее выставить грудь вперёд.

– Что? – резко спросил я.

– Что-то не так? Может мне попробовать другую позу?

Я глубоко вздохнул и покачал головой:

– Нет. Это всё. Ты свободна.

Она недовольно надула губки, но я уже подхватил фотоаппарат и пошагал в кабинет. Заказчик ждал результат сегодня, и я не мог задерживать фотографии или искать другую птичку. Мне оставалось только сесть и, скрипя зубами, обработать то, что вышло. То, что мне совсем не нравилось. То, что не было идеалом.

Я пытался перенести хотя бы часть атмосферы, часть эмоций девушки в сером на фотографии других птичек, но выходило плохо, и я злился ещё сильнее.

Когда в кабинет зашла Снежка, я был готов разбить экран монитора.

– Егор, не забудь, что сегодня надо отправить рекламу кухни… – заявила она с заботой в голосе.

– Да помню я, помню! – прорычал я. – Над чем, по-твоему, я тут работаю?!

Снежана не ожидала такого тона и, буркнув что-то себе под нос, ретировалась из кабинета.

Ещё час я пытался добиться чего-то лучшего от своих кадров, а затем, устав, плюнул на них и переслал с десяток Снежке, чтобы она отправила их заказчику. Будь что будет. В крайнем случае – верну деньги. Неприятно, конечно, но я понимал, что ни одну из фотографий нельзя назвать блестящей.

Был уже вечер, когда я вышел из студии – слишком издерганный, слишком взъерошенный для неспешного приятного вечера. Поэтому я погнал в клуб, а по дороге позвонил друзьям. Они подъехали спустя полчаса, когда я уже успел выпить пару стопок. Вместе мы оккупировали лучший столик в углу и вскоре были уже пьяны. Один из друзей достал из кармана белые кругляши, и мир расцвёл чудесными красками. Мы дергались на танцполе, обнимали каких-то птичек, залезали к ним под юбки, смеялись и чувствовали себя королями вселенной.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

В какой-то момент ко мне подошёл администратор и попросил освободить столик.

– Что?! Какого черта? – проорал ему в ухо я, перекрикивая музыку.

– Через полчаса столик нужно уступить тому, кто его забронировал, – пояснил администратор.