Змеев столб - Ариадна Борисова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Пойдемте, – тронул Хаим за локоть. – На три часа опоздали с ужином из-за отплытия.
По коридору неслись аппетитные запахи. Хаим успел переодеться в тонкий свитер и спортивные брюки. Шепнул спутнице у приоткрытой двери камбуза:
– Смотрите, какой мастер!
Кок-детина, литовец с пшеничными усами, резал огурцы на обитом жестью столе. Огромной ручищей брал их сразу два, придавливал пальцами левой руки и рубил длинным ножом так быстро, что над огурцами серебристо засветился воздух, а сам нож исчез! Мария испугалась, как бы этот виртуоз овощного боя не порубил кружочками в салат собственные пальцы.
Помощник повара в длинном фартуке, совсем еще мальчишка, сгреб нарезку в эмалированный таз и одарил Марию ослепительной улыбкой:
– Приятного аппетита!
Хозяин камбуза приветливо кивнул:
– Добрый вечер, мадам! Вам тоже отдельные блюда, как господину Готлибу?
Прежде чем Мария вспомнила о гастрономических особенностях веры Хаима, он ее опередил:
– Нет-нет, Юргис, она будет есть со всеми.
Стол в кают-компании покрывала белейшая скатерть, у каждого прибора лежала чистая полотняная салфетка, в центре красовались тарелки со всевозможными закусками.
Несколько пар цепких глаз с любопытством уставились на них. Хаим представил Марию, познакомились: капитан, старпом, судовой врач, еще кто-то… Матросы ужинали в другом месте.
Улыбчивый поваренок водрузил на середину стола стеклянную салатницу величиной с добрых полведра. В ней красиво сочеталось зеленое с красным и… круглыми темно-кровавыми сгустками!
– Консервированная черешня, – засмеялся Хаим, проследив за ее оторопелым взглядом. – Попробуйте, тут еще ананасы и мясо птицы.
«Ешь ананасы, рябчиков жуй», – вспомнила Мария стихи Маяковского. В студенческом кружке при Русском обществе передавали друг другу томик стихов, кто-то из литераторов исхитрился привезти его аж из самой Москвы.
Все, что доставлял к столу расторопный помощник кока, было необычайно вкусно: тефтели с запеченным картофелем, свернутые конвертиками блинчики, такие кружевные и тонкие, что сквозь них просвечивала сладкая творожная начинка. Янтарный напиток пенился в высоких фужерах, на усах и губах, мужчины пили литовское пиво и беседовали о политике.
Мария попрощалась со всеми до завтра.
– Вы изумительно готовите, Юргис, – сказала коку в дверь камбуза, – за неделю я, наверное, растолстею.
Его лицо расплылось в счастливой улыбке:
– О-о, мадам, вашей осиной талии полнота не грозит!
«Ну вот, напросилась на комплимент», – подумала Мария и, не без труда втянув живот перед зеркалом в каюте, обхватила пояс ладонями. Ничего! Плетеный ремешок платья держался свободно, и талия казалась еще тоньше из-за пышной юбки.
Кончился день, под завязку набитый радостными впечатлениями. Мария попробовала почитать роман Эмили Бронте, который взяла с собой, но коснулась головой подушки и тотчас унеслась в край грез.
Волны, плеща брызгами в нижние иллюминаторы, пели неумолчную колыбельную. Всю ночь качало девушку Балтийское море.
Утром болтанка стала ощутимее. Лежа на койке, Мария боковым зрением уловила, как что-то темное, длиной примерно с ладонь, выбежало из угла у двери и остановилось…
Крыса! Застыв в панике, Мария не могла заставить себя посмотреть на страшное существо с острыми зубами, цепкими лапками и голым хвостом. Край глаза отмечал: крыса все еще здесь! И не двигается…
В голову полезли сбивчивые мысли: крысы убегают с тонущего корабля… машины работают… Они работали и на «Титанике», когда…
Почему она не уходит?! Мария резко повернула голову, и страх, душащий горло, вылетел с выдохом облегчения: сапожная щетка мирно полеживала у двери.
Хаим постучал, призывая к завтраку, увидел бледное лицо девушки и забыл поздороваться.
– Вам плохо?
– Так, малость, – пробормотала она, тщетно пытаясь улыбнуться. – У меня, кажется, началась морская болезнь. Можно, я не пойду завтракать?
– Конечно. Вам лучше полежать.
Подождав немного, она выскочила в коридор, где плавали острые камбузные запахи, плотные, как туман.
– Достань-ка мне перечницу из рундука, – донеслась спокойная команда Юргиса поваренку, и сильно запахло чем-то невыносимо жирным. Кок с помощником умудрялись что-то готовить.
Мария зажала нос рукой. Желудок только что освободился от вчерашнего пиршества, но снова пришлось бежать в туалет. Боже, боже, вот как ощущают себя пьяные! Что за радость в поглощении водки, которая еще и пахнет противно? Опрометчиво вспомнился запах перегара, доносящийся от церковного сторожа.
«Ешь ананасы! Рябчиков жуй!» – злорадствовали зеркала, многократно отражая измученные глаза и хваленую осиную талию.
В обед Хаим опять постучал:
– Не проходит?
Мария мотнула головой. Он принес сияющую гроздь синего винограда в тарелке, с таблеткой на краю.
– Виноград от Юргиса, а лекарство – от врача. Они тоже обеспокоены вашим самочувствием.
Вечером Хаим заглянул в дверь, бросил встревоженный взор на нетронутую виноградную кисть и предложил:
– Подышим соленым воздухом? Уже почти не качает. Разомнетесь и, может, нагуляете аппетит.
На выходе из каюты мягко взял под локоть, и Мария не возразила. Будешь тут возражать, когда ноги разъезжаются, будто железный пол намазан маслом! Отбросив сомнения, оперлась на крепкую руку кормчего.
– Так бывает со всеми, кто не освоился, а у меня просто выносливый вестибулярный аппарат, – сказал он, словно оправдываясь.
На юте[13] от одного предмета к другому весело перетекали полоски моряцких тельняшек. Выполняя какую-то работу, матросы привычно подстраивались под движение судна. Ступали по-медвежьи вразвалку, привычным наитием чуя побежку волн, ловя их ритм – равные с волнами люди моря. По скользким железным ступеням легко взошел в рубку штурман, за ним, не прибегая к помощи поручней, поднялся старпом…
Мария кашлянула, чтобы не рассмеяться: представила, как двигается вот так же, с раскоряченными коленями, занося тело под немыслимым углом… «О-о, мадам, у вас, кроме осиной талии, такая бесподобная походка!»
Хаим водил Марию по палубе, рассказывая что-то о корабельных снастях. Острый водорез рассекал морской простор, под днищем падала в бездну сине-зеленая громада воды. Пылающее солнце медленно опускалось к кромке пунцового горизонта. Чудилось, сейчас эта раскаленная сковорода нырнет в медную зыбь и вскинутся кверху клубы горячего пара, забурлят волны, прыская кипятком.
Ход одинокого судна казался неодинаковым в трех измерениях. Покатую спину моря за ним взрезал белый пенистый шрам – значит, пароход уверенно шел вперед. Если судить по морю с боков, он, тихо колеблясь, стоял на месте – такую иллюзию создавало неторопливое движение волн. А сверху над бескрайней пустыней плыли назад облака и, как на невидимой привязи, тянули корабль за собой.
– Надеюсь, не рассердится на нас морской царь, – с благоговением сказал Хаим.
– Вы о шторме? – со страхом спросила Мария.
– Всякое может быть, но пока мы идем по ветру.
В лицо летели прыгучие брызги. Хаим повернул к ней лицо, усыпанное алмазным бисером:
– Позанимаетесь со мной русским языком? Время в поездке скоротаем.
– Собрались научиться читать за несколько дней?
– Увы, я не гений, – усмехнулся он, – и, честно говоря, хотел просить вас побыть моей учительницей до осени.
– До осени? – она вспыхнула. – Нет, я, конечно, не отказываюсь… здесь, на пароходе…
– А после – как получится, – покладисто кивнул он. – Вдруг я окажусь неспособным.
Занятия не только скрасили путешествие, но и взбодрили Марию. Между письменными уроками «ученик» рассказывал о достопримечательностях европейских городов, в которых ему довелось побывать – о берлинском парке Зоо и унтергрунде – подземной железной дороге, о Коститюшн-хилл, красивейшей улице Лондона, берущей начало от Букингемского дворца и достигающей Гайд-парка, где сгорело здание Всемирной выставки – знаменитый Хрустальный дворец.
А прошлым летом Хаим был на открытии Всемирной выставки «Искусство и техника в современной жизни» в Париже и слушал последний концерт Шаляпина. Весной певца похоронили на кладбище Батиньоль там же, в Париже… По городу Хаим едва пробежался за короткое время поездки. Собор Парижской Богоматери показался ему более фантасмагорическим и мрачным, чем на фотографиях…
– В Вильно есть храм, похожий на Нотр-Дам, – сказала Мария. – Собор Святой Анны. Говорят, Наполеон был так потрясен его красотой, что сказал: «Поставить бы на ладонь и перенести в Париж!»
– Желание императора почти сбылось, – засмеялся Хаим. – На выставке продавались разные сувениры, в том числе крохотные копии этого собора, как раз для ладони. Я видел их в лавках Литвы. Демонстрация тоски по старой столице и одновременно вызов полякам…
