Автобиография. Старая перечница - Иоанна Хмелевская

Переезжать я решила одним махом. У меня не было возможности воспользоваться услугами специальной фирмы, ведь фирма действует профессионально и последовательно. Все запаковывает в одном месте, перевозит в другое, там распаковывает и даже может расставить по местам. Нет, такая роскошь не для меня. Ведь у меня как? Одно беру, другое не беру, оставляю, из оставленного одно можно выбросить, другое нет, даже мусор нужно перебрать, ведь в нем могут оказаться ценнейшие тексты. А перевозить в новый дом абсолютно весь скарб было глупо. В общем, кошмар!

Я с благодарностью приняла помощь как от молодых и крепких особ мужского пола, так и от сообразительных особ женского пола независимо от их возраста. Вещи в старой квартире паковались под моим надзором, я была на посту до конца и уехала с последней партией вещей. С тех пор нога моя на проклятую лестницу не ступала! Я даже не проверила, не осталось ли в квартире чего нужного.

Честно говоря, больше всего мне жаль старой деревянной лопатки с тефлоновым покрытием. За долгую службу она приняла очень удобную форму, края закруглились. Пропала, теперь ничего не поделаешь. Пропали и настенные желто-зеленые часы, довоенные бигуди, кое-что из одежды. Наверняка в двух мешках с мусором оказались и те из моих костюмов и платьев, которые я сохраняла лишь для того, чтобы по ним сшить новые. Но я за ними не вернулась, лучше потерять шмотки, чем жизнь.

Кто не задыхался, не помирал на лестнице, меня не поймет. Вот я и решилась на это очень личное, интимное признание, оно многое объясняет в моем поведении. А раз интимное — непременно заинтересует уважаемую публику, я же я открыто признаюсь: не выношу лестниц как психически, так и физически. Возможно, больше психически, раз физически еще жива.

После переезда работы было невпроворот, одновременно приходилось делать тысячу дел. Мы с пани Хеней пытались хоть как-то привести в порядок кухню, параллельно я лихорадочно строчила на швейной машине — подшивала многочисленные занавеси, шторы и занавесочки, — работала над новой книгой и отчаянно пыталась провернуть самые насущные работы в саду… Мы уже буквально валились с ног, когда появился молодой человек. Журналист.

Вроде бы симпатичный и во всех отношениях культурный и вежливый, но пристал как смола. Ему, видите ли, от меня срочно требовалось интервью.

Я отбивалась руками и ногами, стараясь вести себя любезно и надеясь — поймет, что сейчас мне не до интервью. Но он не понимал. И не уходил, настырно крутился вокруг меня и канючил. Я же моталась из одной комнаты в другую, из кухни в гардеробную, на минуту присаживалась к компьютеру — не забыть бы удачной фразы, — потом выскакивала за дверь и хваталась за лопату. Журналист не отступал ни на шаг. Во время одного из моих появлений во дворе он заметил «Авенсис». Машина стояла грязная, как свиное корыто. В гараже ей места не хватило, он пока служил и складским помещением, и спальней для рабочих, еще трудившихся в доме. Затолкать туда машину было просто невозможно.

Настырный труженик пера моментально прицепился к «Авенсису», громко возмущаясь, что он такой грязный. А каким же ему еще быть, ведь до него просто не доходили руки. Тогда журналист неожиданно вызвался вымыть машину. Может, потому, что я категорически отказалась давать интервью и он таким образом попытался меня умилостивить? Дело доброе, ничего не скажешь. Кран и шланг были тут же, во дворе, и молодой человек, не дожидаясь разрешения, взялся за дело. Для меня в тот момент гораздо важнее было хоть как-то обустроить кухню, вставить одиннадцать пропущенных страниц в книгу в нужное место и немедленно высадить сто луковичек тюльпанов, до машины ли тут? Сообразив, что я и без того потратила на молодого нахала много времени, за которое сто раз успела бы дать какое-никакое интервью, махнула на него рукой и умчалась по своим делам. Уж не знаю, выдала ли пани Хеня ему какую-нибудь щетку и тряпку или он драил «Авенсис» своей рубашкой. Но отдраил без сомнения, после чего опять пристал ко мне. Ну хоть самое коротенькое интервью!

— Ладно, — устало согласилась я. — Валяйте, да побыстрее. Поехали!

Представьте, мои слова он воспринял буквально. Попросил меня сесть в сверкающий «Авенсис» и отъехать от дома, хоть на несколько метров, чтобы была пусть завалящая, но природа. Хорошо, природа так природа. Я заявила, что едем ровно три минуты — и ни на секунду больше, ни на метр дальше.

Так мы и сделали. Доехали до дамбы, прекрасный пейзаж, долина Вислы. Я ответила на вопросы, репортер немного пощелкал фотоаппаратом, и я решительно двинулась обратно. Мы условились о дне, когда он доставит текст интервью мне на подпись, и парень, слава богу, исчез.

А потом вышел его журнал, «Гала» назывался, и выяснилось, что меня, как девчонку, обвели вокруг пальца.

Да, текст он представил, но не на бумаге, а на малюсеньком экране своего крошечного ноутбука. Я привыкла к нормальному чтению на бумаге, чтобы можно было вникнуть в написанное, внести поправки. Подслеповатый экранчик — это вам не бумажные листы. Я долго вглядывалась в текст своего интервью. Где мои критические замечания об электронике «Авенсиса»? Где о слабом аккумуляторе, о беспричинном диком вое, о том, что машина с самого начала прониклась ко мне неприязнью? Ни слова об этом! Сохранились лишь две-три похвалы «тойоте», ведь я справедливо отдала ей должное, пусть и очень сдержанно, в его же версии это было раздуто самым бессовестным образом, превратившись в безоглядное восхваление заразы.

Журналист смиренно и покаянно выслушал мои возмущенные протесты, заявив, что в следующий раз непременно разделает «Авенсис» под орех, но он ничего не мог поделать, в журнале все решает шеф. Ну что с него взять? Я лишь рукой махнула.

Эти перепалки происходили на стадии ноутбука, а потом я увидела журнал… Просто рекламный проспект, а не журнал! Да я бы ни за что на свете не согласилась рекламировать что-либо, тем более — такую сволочь, как моя машина! Я же понимаю — бракованная серия. Ни за какие сокровища мира не стала бы ее расхваливать, а уж тем паче бесплатно. Паршивец ловко кинул меня, надул, другими словами.

Естественно, мы с моим литературным агентом, паном Тадеушем, как два огнедышащих дракона, пылая жаждой мести, бросились в суд, чтобы привлечь к ответственности бульварный листок. Но выяснилось, что за все ответил бы только парень, вымывший мою машину. И что? От него требовать возмещения морального ущерба? Наказать его, конечно, следовало бы, никакого сомнения, но тратить время, силы и деньги ради него одного? Идиотизм.

Что не помешало мне хорошенько запомнить людей, втянувших меня в эту кретинскую историю.