Необычайная кончина Кинкаса Сгинь Вода - Жоржи Амаду
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Капрал Мартин полагал, что ходить в церковь и молиться - значит проявлять слабость, мало приличествующую человеку военному. Однако все честно старались. Курио начинал, приятели подхватывали, как могли. В конце концов Курио, стоявший на коленях со скорбно склоненной головой, не выдержал:
– Стадо ослов!
– Практики не хватает... - пояснил Капрал. - Все-таки кое-что вышло. Остальное сделает завтра падре.
Кинкас остался равнодушен к молитве, наверно, ему было жарко в плотном костюме. Прилизанный Негр смотрел на друга. Надо все-таки что-нибудь для него сделать, раз молитва не получилась. Может быть, спеть ему из кандомбле? Что-то они ведь должны сделать!
Он обратился к Ветрогону:
– Где твоя жаба? Дай ему...
– Это не жаба, а лягушка. Только зачем она ему теперь?
– А может, ему понравится.
Ветрогон достал лягушку и осторожно положил ее на скрещенные руки Кинкаса. Мерцающее пламя свечей осветило лягушку, зеленоватые отблески вспыхнули на лице трупа. Лягушка прыгнула и спряталась в глубине гроба.
Капрал Мартин и Курио снова заспорили из-за Пучеглазой Китерии. Выпив, Курио сделался воинственнее и энергично поднимал голос в защиту своих интересов. Прилизанный Негр возмутился:
– Не стыдно вам спорить тут, у него на глазах?
Он еще ее остыл, а вы, как урубу[12], набросились на падаль.
– Пусть он сам решит... - предложил Ветрогон.
Он надеялся, что Кинкас выберет его в наследники и именно ему завещает Китерию, свою единственную собственность. Разве не он принес Кинкасу в подарок зеленую лягушку, самую замечательную из всех, что ему приходилось видеть?
– Гм! - послышалось из гроба.
– Видите? Ему этот разговор не по душе, - рассердился Негр.
– Надо ему тоже дать глотнуть... - сказал Капрал. Ему хотелось заслужить благодарность покойника.
Кинкасу открыли рот и принялись вливать в него кашасу. Кашаса полилась на пиджак, на рубашку...
– Я еще не видел, чтобы кто-нибудь пил лежа...
– Надо его посадить. Так он и нас будет лучше видеть.
Кинкаса усадили на ящик, его голова качалась из стороны в сторону. После глотка кашасы он улыбался еще шире.
– Хороший пиджак... - Капрал Мартин рассматривал материю. - Глупо надевать новый костюм на покойника. Умер - и конец, отправляйся в землю. Кормить червей хорошей одеждой... а ведь сколько людей, которым нечего носить...
– Вот это чистая правда, - поддержали все.
Кинкасу дали еще глоток, он качнул головой, конечно, он тоже не возражал, он всегда соглашался с разумными доводами.
– И потом он испортит костюм кашасой,
– Лучше снять с него пиджак.
Казалось, Кинкасу стало легче, когда с него стянули тяжелый плотный черный пиджак. Но он все выплевывал кашасу, пришлось снять и рубашку. Курио загляделся на блестящие ботинки покойника; его собственные были все в дырах.
– Зачем мертвецу новые ботинки, правда, Кинкас? А мне они как раз по ноге.
Прилизанный Негр притащил старую одежду друга, брошенную в углу комнаты. Кинкаса одели, и тогда все узнали его:
– Вот это и вправду наш старый Кинкас.
Друзья повеселели. Кинкас, похоже, тоже был доволен, в старой одежде ему было удобнее. Особенно он был благодарен Курио - проклятые ботинки так жали ноги! Но этот дурак вздумал полезть к Кинкасу с разговорами насчет Китерии. Он стал шептать ему что-то на ухо. Разве можно так делать? Ведь говорил же Прилизанный Негр, что это раздражает Кинкаса! Покойник рассердился и выплюнул струю кашасы прямо в лицо Курио. Приятели задрожали от страха.
– Он взбесился.
– Я же говорил!
Ветрогон надел новые брюки, пиджак достался Капралу. Рубашку Прилизанный Негр выменяет в знакомой таверне на бутылку кашасы. Капрал Мартин вежливо сказал Кинкасу:
– Я не хочу никого обижать, но, говоря откровенно, твоя семейка довольно-таки бережлива.
– Сквалыги... - уточнил Кинкас.
– Раз ты сам так говоришь, значит, правда. Мы боялись оскорбить их, в конце концов ведь это твои родственники. Но что за скряги!.. Даже выпивка за наш счет, где это видано! Такого велорио еще не бывало!
– И ни одного цветка... - поддержал Прилизанный. - Чем иметь таких родственников, лучше их совсем не иметь.
– Мужчины - болваны. Женщины - гадюки, - .
четко произнес Кинкас.
– Но послушай, папаша, толстуха все-таки кое-чего стоит...
– Вонючка жирная!
– Не говори, папаша. Немного перезрела, но не так-то уж она плоха. Я встречал и похуже.
– Ты, Негр, осел. Не смыслишь в женщинах.
Ветрогон совсем некстати вставил:
– Вот Китерия хороша, верно, старик? Что она теперь будет делать? Я даже...
– Заткнись, несчастный! Не видишь, он злится?
Но Кинкас не слышал Ветрогона. В эту самую минуту Капрал Мартин сделал попытку обделить его на целый глоток кашасы. Кинкас мотнул головой и так стукнул по бутылке, что чуть не разбил ее.
– Дай папаше кашасы... - сказал Прилизанный Негр.
– Он проливает, - возразил Капрал.
– Пусть пьет, как хочет. Имеет право.
Капрал Мартин сунул бутылку в открытый рот Кинкаса.
. - Успокойся, приятель. Я не хотел тебя обидеть.
На, пей на здоровье. Ведь нынче твой праздник...
Они перестали говорить о Китерии. Было совершенно ясно, что Кинкас не разрешает касаться этого вопроса.
– Хорошая водка! - похвалил Курио.
– Барахло! - решил Кинкас, который был знатоком.
– Ну так ведь и цена...
Лягушка прыгнула Кинкасу на грудь. Он полюбовался ею и тут же спрятал в карман старого засаленного пиджака.
Луна поднималась над городом и над морем, луна Баии лила в окно свое серебряное сияние... Ветер с моря погасил свечи, гроба больше не было видно. С улицы доносились звуки гитары, женский голос пел о муках любви. Капрал Мартин тоже запел.
– Он обожает песни...
Они пели вчетвером, бас Прилизанного Негра заполнял всю улицу и замирал далеко в бухте, где стояли баркасы. Кинкас не отставал ни в чем. Раньше он пил вместе со всеми, а теперь слушад пение, он ведь любил кантиги.
Наконец они устали петь, и Курио сказал:
– Кажется, сегодня вечером мокека у Рулевого Мануэла?
– Конечно, сегодня. Мокека из ската, - прибавил Ветрогон.
– Никто не умеет готовить ее лучше, чем Мария Клара, - заявил Мартин.
Кинкас прищелкнул языком. Прилизанный Негр рассмеялся:
– Он до смерти любит мокеку.
– А почему бы нам не пойти? Рулевой Мануэл может даже обидеться, если мы не придем.
Приятели переглянулись. Немного поздно, да к тому же придется еще заходить за женщинами. Курио колебался:
– Мы ведь обещали не оставлять его одного.
– А почему одного? Он пойдет с нами.
– Я хочу есть, - заявил Прилизанный Негр, Посоветовались с Кинкасом:
– Хочешь пойти?
– А что я калека, что ли, чтобы оставаться здесь?
Еще один глоток - и бутылка пуста. Кинкаса поставили на ноги. Прилизанный Негр заметил:
– Он так пьян, что не держится на ногах. С годами он становится слабее. Пошли, папаша!
Курио и Ветрогон зашагали впереди. Кинкас, довольный жизнью, танцующей походкой шел между Прилизанным Негром и Капралом Мартином, которые вели его под руки.
XI
По-видимому, этой ночи суждено было стать незабываемой. Кинкас Сгинь Вода переживал лучшие минуты своей жизни. Необычайное воодушевление охватило компанию: им принадлежит эта небывалая ночь, для них стоит над Баией полная луна, заливая город таинственным светом. Под столетними порталами на площади Позорного Столба прятались парочки, мяукали на крышах коты, стонали гитары. Ночь была полна очарования, издали неслись звуки атабаке[13], все казалось призрачным, нереальным...
Кинкас Сгинь Вода веселился вовсю: он подставлял ножку Капралу и Негру, показывал встречным язык, сунулся в какой-то подъезд посмотреть, что делает укрывшаяся там парочка. На каждом шагу он валился и чуть было не растянулся на мостовой. Друзья не торопились, время принадлежало им. Они не чувствовали его власти над собою и верили, что эта волшебная ночь будет длиться долго, может быть, целую неделю.
Ибо, как утверждал Прилизанный Негр, нельзя же день рождения Кинкаса Сгинь Вода отпраздновать за какие-нибудь несколько часов. Кинкас не отрицал, что сегодня день его рождения, хотя никто не помнил, чтобы его праздновали когда-нибудь прежде. Случалось им отмечать многочисленные помолвки Курио, дни рождения Марии Клары и Китерии, а иногда даже какое-нибудь научное открытие, сделанное одним из клиентов Ветрогона. На радостях ученый вручал обычно своему "скромному сотруднику" бумажку в пятьсот крузейро. Но день рождения Кинкаса праздновался впервые, и надо было отметить его как полагается.
Они шли по склону горы к площади Позорного Столба, к дому Китерии.
