Музей развитОго социализма - Амаяк Тер-Абрамянц-Корниенко

– Только бы не в матке! – подумала Ириша, слегка поежившись, и стала тщательно сворачивать чертеж на столе, освобождая место для кофейных чашек и напевая: ла-ла-ла, ла-ла-ла…

6. Подружки

– Ой, Ириша, а у меня ведь новость… – Лариса помешивала ложечкой густой ароматный кофе. Теплый летний ветерок из раскрытой балконной двери приносил воробьиный щебет с ближайшей к окну березы и легко трогал коленки подружек, одетых в легкие домашние халатики.

– Неужели?!.. – глаза Ирины стали округляться, предвосхищая ликование. Уже третий год замужества Лариса никак не могла забеременеть. Где

только и у кого только они с Володькой ни обследовались, даже к бабке экстрасенше ходили – никто ничего плохого по их здоровью не находил, а желанный ребеночек почему-то не желал пополнять человечество.

– Да нет, не то, что ты думаешь! – ярко вспыхнула до мочек ушей Лариса.

Ирина остановила готовый вырваться восторг и отхлебнула кофе.

– Ириш, а ты хоть раз своему изменяла?..

– Ах, вот оно что, – края губ Ириши чуть насмешливо дернулись. – И кто же твой избранник?

– Ой, Ириш, я знаю, ты ругать меня будешь… только никому…

Ирина помешивала ложечку в чашечке. Ларисин муж Володя ей всегда нравился: взрослый, не в пример Вальке, ответственный мужик, хоть на 13 лет старше Ларисы, но крепкий, спортивный, всегда ровно веселый и надёжный, как скала. Из-за очков он, конечно, казался немного старше своих лет, а теперь их блеск, придававший в Иришиных глазах дополнительную серьезность и значимость обладателю, вдруг показался напыщенно глупым, бессмысленным, до смешного жалким, и в воображении невольно представились на Володиной плеши замысловато-ветвистые оленьи рога.

– И кто ж? – повторила она.

– Да ты его знаешь, – рассмеялась Лариса, – Лешка Петухов из четвертого подъезда…

– Петухов?! – теперь Ирина и в самом деле удивилась и быстро глотнула драгоценный арабик, чтобы не поперхнуться. С Лехой Петуховым и Ларисой они учились в одной школе, только в разных классах. Закончил Петухов школу, без преувеличения сказать, только благодаря всемогущей советской власти, объявившей в стране всеобщее среднее образование, благодаря чему учителя скрипя зубами дотягивали до десятого класса самых последних балбесов и хулиганов, выставляя им тройки на выпускных экзаменах. После смерти матери от рака Петухов жил один в отдельной однокомнатной квартире, отслужил в армии, устроился на какой-то завод, его уволили за прогулы через некоторое время. Теперь он снова числился где-то работающим, но по большей части слонялся по району с приятелями-пьяницами. Это был молодой мужчина почти двух метров ростом, похожий на американского киноактера Гарри Пека, но с преждевременно несвежим, тронутым морщинами лицом, придававшими, однако, некую дополнительную мужественную выразительность: якобы следами перенесенных невзгод и нелегкой жизни, на самом деле следами непомерного злоупотребления алкоголем. Среди женщин микрорайона он давно слыл блядуном, однако слово это в устах прекрасной половины по большей части произносилось не осуждающе, а как бы ласкательно. Основным амурным контингентом Леши Петухова были продавщицы из ближайших гастрономов и вино-водочных отделов, за счет которых он и пил.

– Лара, ну ты же интеллигентная женщина!

– Нет, Ириш, ты не представляешь, дурак ужасный, двух слов связать не может!.. – смеялась Лариса. – Я ему Мопассана недавно принесла, «Жизнь», обещал прочитать…

– Так ты что, в него влюбилась? – В глазах Ирины вспыхнул насмешливый огонек.

– Еще не хватало!

– Так что ж ты в нем нашла?

– Ириш, ты и не представляешь, какой у него хер! Просто конь!

– Неужто тебе Володьки своего мало, ты ж говорила, как все здорово у него с этим делом?!

– Надоел он своей правильностью, забодал!.. Все у него по полочкам разложено… С ним такая тоска иной раз! – грустно подперла кулачком щеку Лариса.

– Нет, уж мне кажется, если что, так это любовь должна быть, настоящая! – твердо сказала Ирина, смотря в окно. – Ей стало жаль Володю.

– А ты что, прямо так и любишь, что ли, своего Вальку? – съязвила Лариса.

– Мальчик он еще… – поджала губы Ирина, вздохнула.

– А мне кажется, ты его недооцениваешь, мамочка, ты погоди еще, заматереет, таким мужиком станет, во! – выставила вверх большой палец Лариса.

– Ага, а я к тому времени уже старухой буду… – усмехнулась Ира. – Но Леха… Лара, он же совсем не нашего круга… Знаешь, мне вчера одна женщина сказала: умение любить – это как талант – у одних есть, у других нет, только вот сразу не угадаешь…

– А у тебя есть, как ты думаешь?

– Не знаю… – с сомнением протянула Ирина и задумалась. – Надеюсь…

– Это все мечтами жить, романтика, – махнула рукой Лара. – Да каждая баба о такой любви мечтает… Ты красивая, утонченная, ты можешь своего принца ждать, дождешься, может… а я толстая, такие в моде только в начале века были… Что мне светит?.. Ну, и буду жить пока в свое удовольствие, бабий век-то – он недолог… А ты жди, наша утонченная, романтическая…

– И дождусь! – неожиданно упрямо и жестко сдвинула брови Ирина, и в ее глазах блеснула готовая резануть сталь, и Лара невольно замолкла, почуяв, что хватила лишнего, притворно безразлично зевнула, потянулась, мягко хрустнув окутанными тонким жирком суставами…

– Знаешь, что я тебе скажу, ребеночка бы мне… я бы тогда всех этих кобелей…

Резкий телефонный звонок…

– Але, – схватила трубку Ириша, будто бросаясь навстречу очередной надежде.

– Ты дома?! – вдруг послышался гневный голос Ольги Ильиничны. – Ты почему не в институте?!

– Мам…

– Ирка, я сегодня все отцу скажу, он шкуру с тебя спустит!

– Мам, ну дай объяснить…

– Чего тут объяснять-то, лентяйка, вертихвостка!

– Ну плохо мне стало, эти дела начались…

– Правда, что ли? – дрогнул материнский грозный, наивно всепрощающий голос.

– Правда, мамуля, и голова трещит, вот я даже Лару позвала с анальгином…

– Ну, Ириша, смотри… тебе жить!

– Мам, ну, ты будто женщиной не была!

– Я!?.. Не была!? А кто ж я сейчас, по-твоему?..

– Ну, женщина, женщина, прости…

– Нет, доченька, я не женщина, я – лошадь! Я – ломовая лошадь, которая кормит тебя, твоего муженька, отца, таскает неподъемные сумки каждый день!

– Мамуль, я хлебушка сегодня обязательно куплю!

– А голова твоя?..

– Да уже отходит, анальгин действует…

– Значит, тогда так, задание партии и правительства, как говорят, и тебе и твоей Ларе, безделке-свиристелке. Мне тут на работу Анна Петровна позвонила, с пятого этажа, есть секретная информация – в нашем гастрономе в башне сосиски выбросили. Ты слышала? Сосиски!!!.. Срочно запихни побольше ваты, бери деньги, Лару для поддержки – и в гастроном! Пока народу немного: в час пик всё расхватают! Поняла?

– Поняла… а где деньги? – скисла Ирина.

– На шкафу, сама знаешь…

– Ну вот, – повесила она трубку с видом, будто у нее открылась зубная боль. – Теперь за сосисками посылают… бросаем все и бежим… Карл Брюллов! Последний день Помпеи!

– Ой, а как же моя раскройка? – встревожилась Лариса.

– Сначала сосиски! Ты что, не понимаешь важность политического момента? Сходим вместе, а потом и раскройку твою сделаем. Тебе, кстати, своего Вову тоже кормить надо чем-то…

Снова врезался пилою телефонный звонок. Ирина закатила глаза: никак, мама, о чем-то вспомнила!

– Але… – сказала она равнодушно, совсем не так как обычно – растяжно-певуче, маняще, но то, что услышала, заставило забиться ее сердце сильнее и приложить усилие, чтобы не выдать волнения. Жизнь красивой женщины и в самом деле полна маленькими приятными неожиданностями, лужок усеянный цветочками соблазнов.

– Ирочка, добрый день! Вот уж не думал застать! – мягко рокотал густой мужской голос, который она сразу же узнала, несмотря на то что последний раз слышала почти год, перед самой свадьбой.

– А это Виктор, не узнаешь? Зарубин, Виктор…

Еще бы, не узнала! Закрыв трубку ладонью, быстро шепнула Лариске: «Полковник!»… и в трубку дежурно-благожелательно:

– О, какие люди!..

Лариска чуть не подпрыгнула, вытаращив глаза, вся подалась вперед, готовая нырнуть в телефонную трубку.

– Как дела, как живешь?

– Прекрасно, прекрасно! – Ирина почувствовала вдруг ту необычную, пьянящую свободу и легкость того времени, когда она могла встречаться и говорить с кем хотела и когда хотела. – А у вас?…

– Боевая готовность номер один… А ты как там, Ириш?..

– Ничего, ничего, я же говорю… ничего нового… живем, как все…

– А я соскучился…

– Да что ты говоришь? Оно и видно, что тебя так долго не было!

– Так ты ж замужем теперь, муж, небось, ревнивый?

– С этим делом все в порядке, не страдает, – рассмеялась Ирина делано-безразлично. – Ревность – пережиток первобытно-общинного строя, а мы люди современные. К тому же, слишком работой занят.