Слуга Гос Аппарата: Блаженный сон - Денис Александрович Степанов

—Яков Манишек выслушал историю про Злату и послал меня ко всем чертям. Прошу вас, уговорите его! Иначе Злата погибнет. Счёт идёт на часы! Ей срочно нужен донор, но Манишек отказывается, даже слушать не хочет…

—Клаус, я попытаюсь.

Шиммер со вздохом открыл свою дверь и заходя к себе домой посмотрел на Гектора с последним шансом. После того как Клаус медленно закрыл скрипучую деревянную дверь, со второй квартиры вышел взъерошенный Яков.

—Яков, мне нужно с вами поговорить. — Тихо отозвался Гектор. — Дело носит крайне деликатный характер и касается вашей семьи.

—Я весь внимании. — Грубо и определённо твёрдо ответил Яков.

—Не спрашивайте, как я это выяснил, но ваша дочь, которая якобы умерла при родах… В общем, на самом деле она жива…

—Что?! Как это возможно?!

—Я точно не знаю: или произошла ошибка в роддоме, или кто-то специально оставил её там. Но это факт. Ваша дочь жива. И она была удочерена другой семьёй.

—Продолжайте…

—Ещё более невероятное совпадение: она живёт в нашем доме. Это Злата Шиммер.

—Клаус Шиммер приходил ко мне, нёс какой-то бред… Я думал — он пьян. Он точно был не в себе, теперь понятно почему. Как же нам теперь быть?! — Честно говоря, я плохой советчик в таких делах. Но мне кажется, что не стоит совершать необдуманных шагов. На вашем месте я бы взял время на раздумья, взвесил бы всё…

—Вы правы. Мне нужно подумать. Для начала нужно свыкнутся с этой мыслью… Уму непостижимо: Злата — наша дочь! Вот почему она всегда мне напоминала Луизу в детстве! Мы ведь с женой знакомы с пелёнок, жили по соседству, вместе ходили в школу.

—Я надеюсь на ваше благоразумие, Яков.

—Не сомневайтесь, в мои планы не входит устроить скандал или как-то травмировать ребёнка. Ведь у неё есть родители, она их любит… Деликатное дело — вы, как всегда, верно подметили.

Яков задумчиво вышел на улицу и уехал на работу, тем временем Гектор спустился в подвал и заметил, как Луиза готовит в столовой. На столике были разложены ингредиенты, а на удивительно чистой плите кипел суп, Луиза резала какой-то стручок от зелени. В столовой стоял невыносимо прелестный запах будущего обеда. Гектор, сделав глоток потревожил Луизу.

—Луиза, у меня для вас есть новость. Я даже не знаю, как вам её преподнести… В общем, Злата — ваша родная дочь.

—ЧТО!? — Испуганно спросила Луиза и уронила ложку. — Гектор, вы должно быть шутите? Как такое может быть? Ведь в роддоме мне сказали, что она не выжила! Вы ничего не перепутали? Ведь это невозможно! Я не верю…

—Поверьте, мне я всё проверил дважды. Сомнений нет, она ваша дочь. Я не знаю, как такое могло произойти. Кто-то ошибся. Намеренно или случайно — сейчас не важно. А важно то, что вы можете её спасти!

—Но как она оказалась у Шиммеров? Они ведь ездили в Вальверде, чтобы им помогли завести ребёнка…

—По-моему, это просто история, которую они придумали, чтобы люди не задавали вопросов по поводу удочерения.

—Злата — моя дочь… Вы уверены?

—Абсолютно!

—Но как? Как я могу помочь? Я всё сделаю! Скажите!

—Она в крайне тяжёлом состоянии, и ей срочно требуется донор.

—Можете не продолжать, Гектор. Я стану донором! Спасибо! Спасибо вам! Я всё расскажу мужу! Он будет так рад!

Луиза в полном потрясении продолжила готовить обед и ждать мужа с работы. А Гектор вышел в коридор где услышал грохочущие шаги художника из четвёртой квартиры, Жоржа Дэ Латура. Наружность у него была тяжёлая, грубая, одним словом настоящий мужчина: своим лицом, усами как у настоящих художников, пушистыми волосами и крепким, неуклюжим телосложением по большей степени напоминавший трактирщика на дороге, разъевшегося и невоздержного. Лицо довольно приветливое, покрытое жилками, синие глаза были очень маленькими, совсем не сходилось с его большим и красным носом. При высоком росте и широких плечах у него были громадные руки и ноги; иногда даже казалось, что хватит и одного кулака — чтобы выбить весь дух. При встрече в узком коридоре он всегда останавливался первый, чтобы дать другому дорогу, и не басом, как можно было ожидать, а тонким и мягким тенором говорил: «Виноват!». Иногда носил жёсткие крахмальные воротнички или мягкую полотняную и ситцевую сорочку.

Жорж как увидел Гектора прижался всем своим массивным телом к стене давая проход Гектору, но решил с ним поговорить.

—Какая встреча…

—Здравствуйте, Жорж. Как ваша работа?

—Да разве можно эту мазню назвать работой? Я вынужден растрачивать свою жизнь на отвратительное ремесло!

—Снова рисуете агитационные плакаты?

—Именно… Не об этой гадкой мазне я мечтал, когда изучал работы великих художников… Когда развивал и пестовал свой талант! Я всё чаще начинаю сомневаться, в есть ли у меня он, этот талант… Раньше я был абсолютно уверен, что смогу создать нечто поистине гениальное. А теперь… Осталось ли хоть что-то, одной лишь Мельпомене известно!

—Я уверен, что эта занятость — шутка временная. У вас обязательно будет шанс проявить себя, Жорж.

—Пока я, Жорж де Лаур, мучаюсь ожиданием этой благоприятной поры, любой узколобый жандарм может втоптать меня в грязь грубым кованным сапогом. Чистота пламенной души рискует погибнуть под напором безнравственной похабщины!

—Боюсь, я потерял нить нашей беседы… — Растерянно и совершенно не понятно, ответил Гектор.

—Как нить судьбы человеческой плетут Мойры, так и нить разговора плетут два человека, не ведая, куда их заведёт беседа…

—Как продвигаются продвигается творческий процесс?

—Я свободный художник! Утончённая натура, запертая в клетке, сотканной из примитивных желаний. Чтобы создавать что-то, мне нужно есть, а чтобы есть, нужны деньги. Всё вертится вокруг этих пошлых бумажек. Что человек, когда он занят только сном и едой? Животное, не больше!

—Вы знаете, — Улыбнулся Гектор. — Говорят, творец должен быть голодным.

—Да что вы понимаете в этом, Гектор?! Эта фраза была бы правдой, если бы у творца был выбор! Что-то я не слышал, чтобы говорили, что творец должен быть при этом ещё и мёртвым. Потому как именно так обстоят дела. Если я не буду выполнять госзаказы, я или умру с голоду, или меня заточат в темнице за инакомыслие. Творческая ладка разбилась о быт, а мысли о высших материях заглушены урчанием желудка! Ах, какая банальность!

—Звучит невероятно печально…

—Прошу простить мне мои высокопарные речи, мой друг. Я не хотел вас расстроить. Пожалуй, мне лучше вернутся к порче бумаги и малеванью на ней