Тайная война в Лукоморске - Сергей Синякин

Миша Чепель был слишком занят, чтобы обращать внимание на честолюбивого и слишком быстро взрослеющего юношу. И совершенно напрасно. В девятнадцать лет Сашка влюбился в актрису екатеринодарского театра Марию Семенову, которая молоденького поклонника ценила не слишком высоко, но обожала подарки, которые он ей делал. К тому же Кумок прилично говорил по-французски, и это поднимало его в глазах провинциальных артистов и завсегдатаев театра. Сценично обставив все, Мария отдалась молодому бандиту. Александр потерял голову, запустил руку в отрядную казну, чтобы свести как-то концы с концами, в одной из попоек после успешного грабежа очередного сахарного завода пристрелил потерявшего бдительность Чепеля и встал во главе банды. Красные постепенно набирали силу, и Сашка предпочел покинуть негостеприимные места и обосноваться в окрестностях Лукоморска. Актриса, к тому времени ставшая его капризной и жадной любовницей, также примкнула к отряду и вскоре зарекомендовала себя еще более безжалостной разбойницей, заслужив среди местного населения прозвище Паучиха.

Глава седьмая

Вернувшись, Антон Кторов обнаружил на столе кринку молока, заботливо прикрытую куском ноздреватого хлеба, и рядом - завернутый в чистую тряпицу добрый шмат лукоморского сала, которое еще год назад являлось бесценной валютой и имело хождение во всем крае наряду с самогоном и рулонами керенок. Керенки в отдельных купюрах ничего собой не представляли, но в рулоне имели определенную ценность - ведь счет девальвированной валюты уже шел на миллионы, В отличие от них сало с самогоном как материальные ценности имели не в пример большую стоимость - за фунт сала или бутылку самогона этих керенок было мотать и отматывать.

Антон, не чинясь, уплел все, запив молоком и справедливо рассудив, что голод не тетка.

Дал ему кот пищи для размышлений!

– Ты не отвлекайся, - строго сказал Баюн Полосатович. - Чеши давай! Я тебе кто теперь? Теперь я тебе кто-то вроде агента, даром, что подписку не давал. Был такой у царя человечек, Зубатов ему была фамилия. Так вот он говаривал, что для пользы дела жандарм должен любить своего агента, как члена семьи. Я на это не претендую, но чесать тебе еще учиться и учиться.

И с меня сразу всего не требуй. Тайна, брат, она тогда удовлетворение от разгадки дает, когда эта разгадка не сразу постигается. А ты думал: вени, види, вици? Как не так, Антон Георгиевич, как не так! Вот тебя завтра бойцы из ЧОНа с собой позовут. Как писателя, конечно. Ты, естественно, откажешься. И зря, хочу тебя предупредить. Многое узнаешь, многое увидишь, да и народец к тебе доверием проникнется. А ведь это главное - расположения да доверия добиться. Ты, главное, наган с собой возьми, я знаю, в нем у тебя пули особые - серебром пахнут.

– Не учи ученого, Баюн, - сказал Кторов строго. - Учитель выискался. Мало того что на колени забрался, ты еще и в душу пытаешься залезть. Ты мне вот что скажи: были события, о которых я тебя спрашивал, или бред это?

Кот обиженно сел; щурясь, разглядывал нового знакомого.

– Странный ты человек, Кторов, - сказал он. - Ты кого спрашиваешь? Ты ведь говорящего кота спрашиваешь, и тебе это даже странным уже не кажется. Думаешь, сейчас он все тебе выложит. Зря, зря. Понимать должен - это Лукоморск, тут тебе еще многое странным покажется. Помнится, здесь у нас Александр Сергеевич проездом бывал с родительницей своей. Милейший мальчишка - как разинул рот, так до отъезда его не закрывал. «Там чудеса, там леший бродит, русалка на ветвях сидит!»

– А это правда? - поинтересовался Антон.

– Поэтическое преувеличение, - довольно мурлыкнул кот, елозя мордой по кторовским коленям. - Что ты хочешь, ему еще двенадцати не было. Но путаться в Лукоморске ни с кем не советую. Чешуя да слизь еще полбеды, можно на настоящие неприятности нарваться. Солитера хватал когда-нибудь? То-то и оно! Выйди в полдень на берег, многое поймешь.

Кот снова сел.

– Разнежился я здесь с тобой, - сурово сказал он. - Но я в тебе, Кторов, не ошибся. В среду сюда приходи. В это же время. Валерьянки захвати, рыбки, лучше, конечно, речной, морская мне уже как кость в горле. Ты ведь радоваться должен - такие агенты не каждый день случаются, никто ведь на меня и подумать не может, а я существо наблюдательное, интересующееся, потому и потянуло к тебе, ведь ужас как поговорить захотелось. Тут ведь больше молчать приходится. Подашь голос - живо камнем голову пробьют, а то и на костре сожгут. Сам понимаешь - малороссы, еще Гоголь отмечал, что они в глубине души остаются язычниками.

– Так значит, завтра мне с ЧОНом лучше все же поехать? - вспомнив разговор, поинтересовался Антон.

– А то! - ответствовал кот, вытянулся, запустив когти в скамью, и для остроты ощущений подрал ее немного - не до свежих белых царапин, а так, чтобы сноровку и остроту когтей показать.

Проснулся Антон уже ночью - от голосов на улице.

Некоторое время он лежал, прислушиваясь к невнятному разговору за окном, постепенно разбирая голоса - говорили между собой Остап Котик и его мать Дарья Фотиевна.

– Вы поплавайте, поплавайте, мамо, - ласково говорил юноша.

– Я ж понимаю, трудно вам на берегу усидеть, сохнет все. А я утречком раненько с тележкой на берег приеду, чтобы вам не подсыхать долго.

– Так проспишь же ты, Ося, - грудным голосом отозвалась мать.

– Прошлый раз проспал, и вообще у меня на тебя надежда небольшая. Ну что ты в ней нашел, в этой своей чека? Не ровен час убьют, сколько ж разной погани по земле скитается. Та я ж все жданочки выплачу!

– Ой, мамо, - с некоторой резкостью сказал Остап. - Снова в тот же суп воду льете! Сколько ж можно? Стары вы уже, не поймете, в чем острота и цимес революции. А я вам так скажу, люди эти ваши отлучки тоже понять неправильно могут, скажут однажды - а куда это Дарья Фотиевна плавает по ночам? И кто ж тогда вам добро сделает, кто листком от непрошенного взгляда прикроет? Кто, если не сын родной!

– Так-то оно так, - соглашалась мать. - Да все равно боязно мне.

– А это уж обязательно, - вздохнул Остап. - Все боятся, и главное по нашей жизни - боятся всего. И человека незнакомого, и стука в дверь ночного… Жизнь такая, мамо, пошла. Не нам ее менять, сил у нас на то не хватает. - Он помолчал, потом сказал: - Так я вас провожу до берега? Время-то, мамо, ночное, опасное.

– Да проводи, - согласилась мать. - А утром не приходи, поспи лучше лишний часочек. Я у Дарькиной скалы отлежусь, пока в порядок все не придет. Там тихо, и людей никогда не бывает.

– Людей нет, - согласился сын. - А эти, из катакомб? Им ведь наши законы не писаны.

– Да на што я им, - вздохнула Дарья Фотиевна. - На што я им - мокрая да необсохлая? Это у Папы Папандопуло глаза сразу загорелись, драхмы в глазах светиться стали да доллары. Кабы не Кумок, искал бы ты меня, Ося, в самой Греции, если не дальше. Умыкнул бы да продал! А тут, пока он с Папандопуло разбирался, мне облегчение и вышло.

Хлопнула калитка, где-то неподалеку сонно брехнула собака - то ли на людей, то ли во сне чего-то нехорошее увидала. И вновь наступила тишина.

Голоса медленно удалялись.

Антон на ощупь пробрался к столу, нацедил в кружку из ведра воды и долго пил, посматривая на ночное небо с тенями цветущих деревьев на нем.

Вот и еще одна загадка встала перед ним. И трудно было понять - ждать от этой загадки каких-нибудь неприятностей или все происходящее к нему не имеет ни малейшего отношения, а значит, и беспокоиться Антону Кторову не о чем.

В бязевых белых подштанниках да с голым торсом Антон вышел во двор. Лишь ноги сунул в стоящие у порога высокие резиновые галоши, которые были бы впору любому, кто пожелал ими воспользоваться.

Нежно пахло абрикосовым цветом.

И ничего здесь не напоминало о какой-либо угрозе: мирный курортный городок, где и бандиты должны были выглядеть степенно и приветливо, обращаться к любому горожанину исключительно на «вы», а грабить так, чтобы и у обиженного обывателя оставалось достаточно средств, дабы залить свои обиды и печали стаканчиком превосходного хереса.

Глава восьмая

Утром Дарья Фотиевна суетилась по хозяйству, щебетала, играя ямочками на щечках и показывая жемчужные зубки, и вела с Антоном кокетливые разговоры, в которых неназойливое заигрывание перемежалось двусмысленными фразами и наивным, но откровенным желанием понравиться.

Приличия ради Антон посидел пару часиков за бумагами. На этот раз неожиданно сочинительство его увлекло, он на полном серьезе принялся излагать историю захвата уездного центра Джеберда и спохватился лишь тогда, когда время на его часах, подвешенных на гвоздик у стола, пошло на полдень.

– Снидать будете? - Аппетитно выглядела Дарья Фотиевна, слов нет, но для Антона Кторова она уже была старовата. Да и намеки кота не прошли бесследно.

– Без меня обедайте, - вежливо отказался Антон.

На городской набережной толпились любопытные. Чуть в стороне стоял духовой оркестр из а-пистон-корнета, баса-геликона, барабанщика и тромбона. Барабанщик был на удивление маленький - почти карлик, метущий черной бородой по земле, его за барабаном и видно-то почти не было.